***
— Абир, Шани на ушко жалуется, посмотри.***
— Абир, я об штырёк поранился, уй-ой, не дави!***
— Абир, у тебя есть что-то от зуба?***
— Абир…***
— Я знаю, вы меня слышите, Дарайн. Когда-то я тоже пережил такое. И это не то, что хочется вспоминать. У меня к вам только одна просьба. Скажите, как погиб мой внук. Мне очень важно знать.***
— Папка-а-а… ты живой? Братья со мной разговаривать не хотят из-за Арона. Говорят, тебя надо на вилы. Пап, я не хочу, чтоб тебя на вилы…***
— Я просил не курить в моём лазарете! — Тушу, тушу, не шуми. Как он? — Не ест до сих пор. Синтетику колю… Он сдался, Хал. Что, если он не справится? Ты тоже не разговаривал, но хотя бы делал что-то… А он… совсем… — Эй… Прекрати, не надо. Иди ко мне. — Что с ним будет? — Я не знаю, мой милый. Всё по-другому. У Дарайна не было взаимности. А сейчас у него нет цели. Всё совсем не так, как у меня. Будем ждать. — Чего ждать? — Пока его тело не потребует жить дальше.***
— Папулечка-а-а. Папки нет, сынок. Кончился весь. — Не хочешь со мной говорить? Тогда давай я расскажу что-нибудь? Мне Альвир фенечку сплёл, смотри. А Наиль вот такую рыбку из бисера. Наиль завтра уезжает с Тиланом в Хасту учиться. А ещё Эйден, Шенти и Вегард с Занниром. Омеги будут притворяться бетами, а альфы их охранять. Снимут дом на окраине и попробуют заработать нам денег. Халлар им разрешил. Они возьмут те деньги, что Тар той весной в Сите у инкассатора украл, и куда-то вложат, и денег станет больше. Тилан сказал, что деньги как картошка. Посадил ведро, а через какое-то время выкопал пять вёдер. Он так сажал чужие деньги до войны и был богатый-пребогатый.***
— А-а-а-а-а-а, вылезай уже! А он хоть бы голову повернул, лось тифозный! Я, между прочим, его сына рожаю! Сраный гнойный потрох! Всю жизнь мне пересрал! Козёл вислоухий! — Поменьше трындел бы, дыхание сбиваешь. Тужься, уже головку видно. — Сино! Ты здесь! Мы не знали, что началось! Нам Эргил сказал только что, и мы бегом… — Райдон, руки вымыл немедленно! Куда лезешь?! Айсор, дверь закрой! — Райдон… вы чего здесь? — Кхарнэ, давно надо было сказать это… Мы все вели себя, как идиоты. Прости, Сино. Нам тебя очень не хватает. — А-а-й-а-а-а! Да когда ж он вылезет! А-а-ах-м-м-м! — Порядок! Ронник, обрезай тут… Лэй, бери ковш, поливать будешь. Райдон, а ты проверь, чтоб пелёнка была не горячая, а чуть тёплая… Омежка у тебя, смотри, крупненький какой. — На это Дарайну везёт. — Точняк. Ни одного беты. — Чего он синий-то такой? — Нормальный он. Поливай.***
— Пап, Халлар хороший, но я теперь — угадай, кого люблю? Он самый и-и-и-и-и-клёвый-клёвый! У него глазья, как травка. А пахнет так, что у меня вот туточки что-то аж болеть начинает. Линас и Анхель поспорили, кому первому его в бокс приглашать. У Линаса царапина на шее вот отсюда досюда. А он всё равно их приглашения не принял. Взял и уехал с Гертом и папой за какими-то у-че-ре-дительными документами и стройматериалами… Папка-а-а, может, он ждёт, когда вырасту я?***
— Успокойся, Абир, держи ровней. У тебя руки дрожат. — Боже… У него всё такое крохотное. — Эту операцию и новорождённым делают. Вот слепая кишка, видишь? Аккуратно выводим аппендикс… — Что бы мы без тебя делали, Тормод? — Хоронили бы Гери, который умер бы от перитонита. Теперь накладываем зажим.***
— …мог бы сделать над собой усилие и хоть пять минут сыну уделить! Отец, называется. Астро совсем от рук отбился. Керис мне всё: «Крил, ты его разбаловал». А ребёнку просто нужен отцовский пример! Какой с тебя пример, Дарайн? Наворотил, а нам расхлёбывать? Ты о нас подумал, когда столько омег освобождал? Почему я должен за Гаем бегать и под его график вязок подстраиваться? Может, мне тоже в боях за альф участвовать? А меня потом ещё и кинут, как этот Бернард Анхеля? Не пойму, что все в этом Бернарде нашли? Бернард то, Бернард сё. У него вкусы нездоровые, только на старых да на страшных залезает, на которых у нормального альфы и не встанет. И член у него маленький! Я нарочно на минет подбил, чтоб глянуть, от чего там столько шуму. А там пшик, почти как у Сароса! Так он ещё и двинутый, как и остальные эти, из Института. Им когда минет делаешь, все, как один, руки по швам вытянут и до самого конца вообще не шевелятся, как привязанные. Дебилизм!.. Привет, Красавчик Летти. — Дарайн, вернись уже, а?.. Ты нужен нам. Мне. И Астро.***
— Я должен знать, как он погиб, Дарайн. Поймите, пока я не узнаю, я не смогу… двигаться дальше… А вы… вам повезло. Не нужно искать смысл жизни. У вас семнадцать чудесных детей. Они способны вытащить вас, поверьте старому альфе. Только дайте им эту возможность. Повернитесь к ним. Не к прошлому, а к будущему… И, знаете… Не ждите, что станет легче. Никогда не станет. Зато и хуже не станет. Самое плохое в жизни вы уже пережили.***
— …я не ожидал, что это станет настолько серьёзной проблемой. Омеги нервничают, ссорятся. Их можно понять. Я спрашивал Тормода, но это не его профиль. Возможно, вы сможете помочь, Абир. Всё-таки вопрос ближе к вашей специализации. — Я… извините, Бернард, не ожидал. У меня не прибрано. — Не страшно, я на минуту. Я тут подумал, что нам помогло бы… временно… какое-то средство, чтобы предотвратить течку у омег. Или сгладить симптомы. Да, они не жалуются, но мы же видим, что они мучаются. Раньше ведь было что-то такое. Помню, мой брат принимал. — Сейчас нам только одно средство доступно. Но на него нельзя полагаться. Оно сделало меня бесплодным. Я не могу забеременеть много лет. — Великий Отец-Альфа! Простите. — Я уже смирился. — В таком случае, я найду другое решение. Ещё раз извините. — Бернард, постойте. У меня тоже вопрос. Скажите, вы случайно не планировали ничего срочного на ближайшие пару дней? Я представляю, как вы заняты, затыкаете все эти бесконечные пробоины. Это, наверно, нагло с моей стороны: предлагать вам отдать мне предпочтение, когда столько омег страдают. Я совсем не обижусь, если вы… — Я свободен. Да. Свободен. Господи, конечно. В котором часу прийти?***
— Надо было наварить им полы-ы-ыни-и-и! Это я винова-а-а-ат, Кери-и-ис! — Сейчас же вытирай сопли! На, выпей воды. Да что с тобой? — Он сказал, что найдёт другое решение-е-е. Если б я знал, что за решение, я бы ни за что не отпустил его! Я бы добыл средство, перерыл бы все справочники-и-и! — Абир, перестань, я тебя не узнаю! Держи платок. — Он не вернётся! Это конец! Его не коммуны, так сами крысы и убью-у-ут! — Что за настрой? В конце концов, он служил в морской пехоте, его так просто не убить. Я больше за Райдона с Айсором беспокоюсь. Почему Бернард взял всего двоих? — Я его больше не увижу-у-у-у! — Друг мой, погоди-ка… Да ты влюбился! — Какая теперь разница-а-а-а? — Эх, Абир. Послушай моего совета. Не надейся. Этот альфа разобьёт тебе сердце. Не потому, что он подонок, нет. Просто такие, как он, полигамны по своей сути. Такие не для себя живут, для всех. Он принадлежит всем омегам сразу. И в твоей ситуации… думаю, он дал себя тому, кому это было нужнее. В смысле, молодых, которые сами на шею вешаются, и так возьмут. А вот такие, как мы… — Я и не думал на что-то надеяться. Только бы живым вернулся. Мне больше ничего не нада-а-а-а. — Мне тоже не нравится его авантюра. Ригар Салигер считает, что крыс нельзя окультурить. Не знаю, как Бернард собрался держать их под контролем? Но это не значит, что надо хоронить его раньше времени. Чего ты раскис? В жизни не видел, чтоб ты так убивался. — Керис, я беременный. И как мой ребёнок без отца-а-а-а? — Силы небесные! Ты уверен? — Абсолютно. Все признаки… Вот тебе и индекс фертильности девяносто два. — Тс-с-с… Абир, у тебя кто тут? — У меня Дарайн. За ширмой. — Он ещё здесь? И по-прежнему?.. — По-прежнему… Керис… Может, всё-таки попробуешь? Ты всегда умел находить нужные слова. Я уже не знаю, что ему поможет. — Прости, но я пока не готов. Может, когда-нибудь позже. Но сейчас — нет. Я не готов с ним разговаривать. Даже видеть его не могу. Даже рядом находиться. Лучше я пойду. Ты знаешь, где меня найти. А реветь прекращай, вредно для ребёнка.***
— Папулечка! У нас такое! Такое! Пришли страшные, грязные, много. Пол-ящика мыла смылили, пока отмылись. Места нет, они прямо в холле ложатся. Теперь по ночам люки не открываем, чтоб их не сносило. Течных омег снова не хватает, а эти ругаются и за них дерутся и за еду у папы на кухне. Берничка придёт, как рявкнет, они сразу шёлковые. А как он отвернётся — опять дерутся. Халлар запретил омежкам по территории одним шастать. Пап, мне страшно. И я есть хочу. У нас теперь только завтрак и ужин, а обеда нет.***
— Привет. Ох, жутко выглядишь, Хал. Ты когда-нибудь спишь? — … — Боже! Посмотри на себя! — Чего звал-то? — И не ешь опять, да? Ждёшь, пока в обморок рухнешь? Я сколько раз говорил? Сначала ты, потом остальные. На тебе всё держится, Хал! — Держалось. — Угу. Ты и рад. С ним тебе легче стало? — Не представляешь, как. — Я… он почему-то… — Доложили ему про тебя, не волнуйся. Придёт. Ему за эти три дня, как они приехали, посрать некогда спокойно. Главарь дикарей, кхарнэ. Его хоть как-то слушают, остальные для них пустое место. — Это правда, что он убил четверых? — Райдон сказал, не все вожаки согласились подчиняться. Холлен из-за них грузится конкретно. Заставил крыс похоронить их там, под Саардом… Остальные боятся его. Но на страхе клан не выстроишь. На запретах и наказаниях… Пришлось течных просить, чтоб в залы не выходили. Кухню от столовой сегодня на замок отгородим, выдача через окошко. Жрут, как не в себя. Из Хасты говорят, первые дивиденды только через четыре месяца ждать. С едой совсем плохо. Пайки ещё урезать придётся. Нас теперь три с половиной сотни. — Как? — Их там не сорок было, как насчитал Салигер. Они, как услыхали об омегах, изо всех нор повылезали. Холлен восемь десятков привёл… С местом тоже жопа. — Да, я видел холл. — И с течными омегами жопа. И вообще… Лучше без надобности не выходи. Безопаснее будет. — Как же теперь? — Керис сейчас омег собрал, беседует с ними. Холлен не справляется, ему нужна помощь. Хотели альф, пусть теперь их развлекают. Керис считает, ласковые омеги скорее их успокоят, чем ор и зуботычины. Простые альфы — простые желания. Чтоб ни один ни на минуту без внимания не остался. Потому что если начнутся голодные бунты, мы их не сдержим. — Керис умница. Это может помочь. — Надеюсь. Тогда Холлен сможет заняться… проблемой нехватки места. — Хал… неужели ты веришь, что такое возможно? — Он горит этим. Он верит. И я, знаешь… верю ему… Так ты меня звал расспросить про Холлена? — Я… насчёт Дарайна. Понимаю, там и так тесно. Но ты не мог бы найти ему другое место? Он давно сам ест, ходит в туалет, даже моется иногда. Он больше не нуждается в уходе. А мне нужна эта койка. Зейн, Эргил и Кайси родят вот-вот… Халлар! — М-м? — Так, знаешь, что… Ложись. Ложись прямо здесь, вот одеяло. Давай. Обойдутся без тебя. Небо не упадёт на землю за несколько часов.***
— Нет, не вечером. Сейчас… Давай, оближи, детка. — Руст! Руст, не на ходу же! Садись сюда. — Тихо! Здесь кто-то есть. Вон там. — А-а-а… Местного дурачка тут держат. Говорят, убил кого-то из своих. А Бернард оставил ему жизнь за былые заслуги. Ещё и наказал кормить со всеми наравне. — Ах ты ж грёбаный стыд! И где справедливость? Это что за заслуги такие? Он в Институте у Бернарда отсасывал? — Нет, он из клана Халлара. Тебе не пофиг, Руст? Забей, он всё равно овощ… снимай это. … — …о, великие небеса… и яйца тоже… о, да-а-а-а…***
— Почему тревога? — Что случилось? — Айсор сказал, межевальщики из Саарда приехали наш участок обмерять. — Это надолго. — Блин, я собирался бельё вынести, пока солнце. — Ага, к вечеру по телеку снег обещали. — Да выноси, вот проблема. Тебя «некусайкой» набрызгать или пивом? — Пап, папа, а что жуют «жевальщики»? — Керис с ними там, наверху? — Да. И Герт. Они же учредители. — Притта видели? Он спустился? С утра у теплиц играл. — Он только что возле памятника был. — Спасибо! Проказник мелкий! — Ой! Шатун, ты чего подкрадываешься? Не смешно! Кстати, почему всё Шатун да Шатун? У тебя имя есть? — Родители когда-то звали Файниром. — Как ми-и-ило. Тогда ты больше не Шатун.***
Мягкие губы прижались к моим губам. Провели насухую, изучая. Кончик языка сунулся внутрь, коснулся зубов, будто спрашивая разрешения. Я вспыхнул в два счёта, аж заискрился. Мои ладони сжали оседлавшие меня бёдра, скользнули вверх по выступам омежьих позвонков, придавили, наклоняя ближе. Целовать, целовать хищно и жадно, лизать солоноватую кожу: щёки, плечи, шею с бьющейся жилкой… В жизни не заводился так быстро, так сильно. Ни мыслей, ни памяти — звериная похоть. Отдал бы, что угодно, только бы погрузиться сейчас в горячее тело. Всё, что угодно. Мне нужно. Очень. Очень. Искусная рука скользнула вниз и потёрла у меня в паху прямо через одежду. Я понял, что кончу ещё до того, как стащу с себя трусы — уже подступило… боже, кончу ведь… И в тот же миг рассыпался от удовольствия на мелкую-мелкую пыль. Воздуха не хватало. Я вытер выступивший на лбу пот, собирая себя обратно в кучу, и открыл глаза. Влажная кожа Рисса будто светилась изнутри в луче фонаря, что стоял на сундуке. Под его коленями пружинило старое доброе ложе из натурлатекса. Обычные гриардские шорохи доносились из-за приоткрытой двери: кто-то шёл мимо, где-то капала вода. Рисс дразняще улыбался; игривая ладонь легонько гладила поверх моих штанов раскрытый узел. На хрена какой-то рай, когда у меня есть это?.. Малыш что-то хотел сказать. Уже набрал воздуха, уже раскрылись влажно блестящие губы… Как вдруг в самом центре его лица возникло и расширилось пятно копоти. Будто на фотографии, к которой поднесли свечу. Пятно в момент разрослось, облетая горелыми краями, и поглотило дразнящую улыбку и смоляные кудри, и смуглые плечи, и… вспыхнув, Рисс исчез. Я поднял ладони, на которые плавно оседал пепел. И открыл глаза уже по-настоящему… …на засаленном тюфяке в тесном, огороженном серыми ширмами закутке с тусклым электрическим светом с потолка. Между ног липло, там расползлось остывающее пятно спермы. Я услышал тихий говор за ширмой и вспомнил. Рисса нет. Рисса. Нет. И больше никогда не будет. Осознание атаковало меня с размаху, захлестнуло, вышибло дух. Сон, что казался таким реальным, будто вытащил меня из обжитой скорлупки. Вывернул наизнанку, обнажая всё, что я затолкал в себе на самое дно. Мы были сращены с Риссом, как два куста, посаженных в один горшок, сплетаются корнями. От меня оторвали половину; в месте разрыва болтались незажившие лохмотья души и задевали всё подряд, посылая волны боли от каждого касания: звуки, запахи, воспоминания… Это было больше, намного больше, чем я мог вынести. Спасаясь, я попытался вернуться обратно, к тому шаткому балансу, к которому уже привык, но ничего не выходило. Я дышал, чувствовал собственную вонь и затхлость тюфяка, касание колючего свитера и гладкого пола к босым ногам, я не хотел видеть, но видел, я мечтал не слышать, но слышал… — Что с ним? — Чего он орёт? — Небо всемогущее, позовите кого-нибудь! — Где Халлар? — Уведите детей! Меня обдало горечью табака, сильные руки заставили подняться с пола и толкнули обратно на тюфяк. — Дарайн! Эй! Послушай. Крик не поможет. Постарайся заплакать. Насухую оно из тебя не выйдет. Ты же умел когда-то… в детстве. Вспоминай. Давай. Ты сможешь… Вот так, хорошо. Давай, плачь… А вы чего уставились? Своих дел нет?***
— Как, получше? Жёстко тебя прополоскало. — Халлар протягивал мне дымящую фарфоровую чашку, от которой пахло заваренными травами. — Пустырник, липа и капелька синтоседативов. На ближайшее время твой любимый напиток. Я шмыгнул носом и понял, что не прочь глотнуть этой бурды. Испытывать жажду было странно. Видимо, я так долго просидел в своей скорлупе, что теперь обычные бытовые чувства возникали с натугой, со скрипом, будто разгибались коленки у старого-старого деда. И только одно чувство шло легко и охотно. Я хотел обратно в скорлупу. Где можно ничего не чувствовать. — Бери, бери. — Халлар вставил чашку мне в руку. Фигурную, дорогую чашку, вовсе не привычную алюминиевую из Гриарда. — Не отстану, уж извини, Дарайн. Всё равно уже не вернёшься в этот свой… анабиоз. — Куда? Скрипучий голос был чужой: то ли сорванный криком, то ли заскорузлый от неупотребления. Моя правая кисть вместе с запястьем оказалась замотана грязной тряпкой, совсем как у Тара когда-то. — Туда, где ты семь месяцев прятался… Погоди, не развязывай! Сначала поговори со мной. Я послушно оставил в покое тряпку на руке. В закуток доносились омежьи голоса, отдалённый детский визг. Халлар перекинул на ширму принесённые откуда-то штаны и уселся на пол, на светлое лакированное дерево. Мы встречали такое в богатых домах, когда лазали по заброшенным посёлкам. Ровный узор годовых колец, знакомый. Что за порода? Дуб? Орех? Халлар когда-то говорил, как различать… — Сегодня третье марта, — сообщил он. — Я беспокоился, что ты не успеешь очнуться к нужному времени. Уже хотел использовать вспомогательные средства. Но ничего, твоя тушка не подвела. Я глотнул из чашки сладковатого отвара. До меня стало доходить: за пределами скорлупки бывает или дерьмово, или очень дерьмово. Сейчас «очень дерьмово» опять подкралось совсем близко, в спину дышало. Мысли шевелились неповоротливые, по нескольку тонн каждая. Берёза? Нет, не берёза. — Пей… — приказал Халлар. — Тебе кажется, что ты состоишь из одной душевной боли. Но на самом деле у тебя есть ещё и тело здоровенного молодого бугая. И оно будет требовать. Свежего воздуха, жратвы, движения… секса. Оно готово жить дальше. Больше не получится забивать на его требования. Я снова ощутил, как липнут к коже пропитанные спермой штаны. Взгляд скользнул по плотно пригнанным доскам пола с ровным рисунком прожилок. Ясень это. Ясень. Память вытащила новый хлыст: смуглая рука, сжимающая ПЛ, отводит нависающие серёжки ясеня. Полуобнажённый Рисс шагает на поляну, чтобы продать себя ради истинного альфы… Чесануло по лохмотьям души — остро, нестерпимо. Хрустнуло в руке, осколки чашки разлетелись Халлару под ноги. Мои колени обожгло — чай пролился на тюфяк. — Кхарнэ, Дарайн! Рисс больше не дышал, как же мне дышать? От меня остался пепел. От него даже пепла не осталось. — Я не могу, — вырвалось у меня жалобное. — Не могу, Халлар! Я не… Моё «очень дерьмово» непобедимо. От него не сбежишь, не спрячешься, уткнувшись лицом в колени Кериса, не забудешься на сцепке, не утопишь его в бухле. Я, может, хорошо притворялся, но на самом деле никогда не был сильным. И видел только один способ избавиться от пытки. — Я тебя сейчас не буду лечить про совесть и долг. — Халлар сгрёб расписные черепки в кучку. — Бесполезно. Только ты сам можешь найти для себя то, за что зацепишься. Или найдёшь — или не найдёшь. А пока… исполни мою просьбу. Подожди неделю. Ты нужен мне, Дарайн. Я не справлюсь один, и всё будет напрасно. Потерпи одну неделю. Ради меня. Я столько раз видел, как били Халлара его воспоминания. И сейчас — на исхудалом лице узнал знакомое выражение спрятанного страдания. Чёрт его знает: то ли мы, брошенные дети войны, и были тем, за что он зацепился, то ли вмешались совесть и долг. Какая, нафиг, разница? Халлар терпел свою пытку ради нас. Терпел семнадцать лет. Всё равно что несколько сотен вечностей. У меня он просил неделю. Я разжал судорожно стиснутый кулак — черепок выскользнул на пол. Благодаря намотанной тряпке ладонь осталась целой. Стянув с ширмы висящие там штаны, Халлар бросил их на тюфяк. Ногой придвинул ко мне стоящие в углу стоптанные сапоги. — Переоденься. Покажу тебе «Надежду».***
В мародёрских рейдах мы повидали до фигища богатых домов. Но убранство нового убежища затмевало всё, что я встречал до сих пор. Точнее, изначально здесь всё было убрано на уровне каких-нибудь хеттанских князей. А сейчас убежище представляло собой чокнутое сочетание кричащей роскоши и… родного Гриарда. За ширмой открылся длинный высокий коридор. Облицованные камнем колонны, деревянный пол: по краям ещё лакированный, в центре — исшарканный ногами. К блестящим панелям стен грубыми болтами были прикручены ремни. Ими крепились смотанные в рулоны матрасы. Знакомые, гриардские, набитые свалявшейся ватой. Ряды матрасов тянулись по обе стороны, между ними — сдвинутые к стенам самодельные ширмы из картона. Коробки от товаров раздербанили и слепили клейкой лентой — вот и ширмы. — Элитный бункер для параноиков, — сказал шагающий впереди Халлар. — Он бы и ядерный удар выдержал. Хозяева в случае глобального замута очень не хотели помирать с остальным миром. Да не тут-то было… Здесь с комфортом разместились бы десять членов хозяйской семьи и двадцать душ обслуги. У нас, как видишь, с комфортом сложности. Матрасы были смотаны не везде. Где-то на расстеленных тряпках меня встречали удивлённые лица. Затихали шепотки, прекращалось шебуршание. Смотрели осуждающе и настороженно, словно не знали, чего от меня ждать. Двое омег из институтовских беглецов раскладывали пасьянс. За ними переодевающий младенца Линас зыркнул на меня презрительно, как на вошь, и, не поприветствовав, отвернулся к пелёнкам. Тот самый Линас, который мне всю шею и плечи разукрасил засосами, когда я трахал его в гриардском боксе… Незнакомый бородатый громила дрых на спине, похрапывая; ноги в вонючих дырявых носках торчали в проход. Дальше с десяток матрасов снова висели, прикреплённые ремнями к стене. — Здесь стояли системы регенерации воздуха, как на подлодках, — рассказывал Халлар. — За семнадцать лет бездействия навернулись, конечно. Клейн с Мортоном пытались с ними поколдовать. Насчитали, что надо на шесть тыщ солдо новых запчастей для ремонта. Не судьба, короче. Пробили люк в другом конце бункера; открываем утром и вечером — и дверь, и люк. Сквозняк с ног сбивает. Всё, что не привязано, сносит к чертям. Вот и вся вентиляция. Широкий коридор закончился просторным залом. Три стены украшали мозаичные узоры; четвёртую занимал огромный экран, как в кинотеатре. Потолки расписные, разноцветная подсветка по периметру… Вся эта чуждая вычурность напоминала переходы Саардского института, где нам тоже было не место. Но массивные кожаные диваны уже были заляпаны засохшей детской кашей и затёрты мелкими задницами. А на исцарапанном паркете по-хозяйски развалился плюшевый слон с надорванным хоботом. Здесь же, в зале, располагался обложенный камнем камин. Вместо дров за его решёткой виднелась пёстрая гора игрушек. — Где они? — спросил я. — Где все? — Наверху работают, — отозвался Халлар. — Омеги старших на прогулку вывели. Идём. За кинотеатром открылся зал ещё больше. Мы миновали обложенный голубым мрамором просторный бассейн метров десять на десять. Без воды: дно устилали матрасы и тряпьё. Простыни, подушки, смотанные куртки, вязаные покрывала… По углам ютились совершенно нелепые здесь сбитые из некрашенных досок двухэтажные нары, которые тоже служили кому-то кроватями. Вокруг бассейна стояли такие же захламлённые барахлом плетёные шезлонги. Большинство пустые; но на некоторых лежали или сидели. Знакомые лица — Зейн, Анхель, — отворачивались, прятали взгляд, опускали головы. Подбирали ноги с моего пути, прижимая к себе детей. Новость о моём «возвращении» уже разнеслась по бункеру. Да только, кажется, никто не был этому рад. Значит, теперь я у них не Большой Дарайн. Я пария. Изгой. — Водопровод мы наладили. — Халлар свернул в коридор поуже, облицованный светлым камнем. — Был автономный, так на его основе и сделали. Наверху вилла, спустили трубу оттуда. Замаскировали — не подкопаешься. Насосы тут изначально стояли не из дешёвых. Так что с водой и канализацией перебоев нет. Электричество тоже сверху, без ограничений, как видишь. Ну, и отопление по последнему слову техники… тогдашней. Я в нём не рублю, инженеры наши возились. Зиму пережили без проблем. Коридор привёл в очередной зал, обложенный всё теми же матрасами. Они покрывали даже бильярдный стол, придвинутый к стене. Справа тянулся ряд богато украшенных золотом дверей, на которых висели кривые, накорябанные от руки картонные таблички. На большинстве табличек значилось: «Не беспокоить». Где-то было написано: «Свободно», на одной впереди я прочитал: «Занято». Навстречу качающейся «хозяйской» походкой приближался незнакомый альфа. Широченные плечи загораживали проход. Я издали почуял: этот тип не привык ни сдаваться, ни делиться своим. Нет, я мог бы заставить, если захотел бы. И сдаться, и поделиться. Только что нам делить? Остановившись у двери с надписью «Занято», альфа зыркнул на нас исподлобья. Будто волчара над куском мяса, который грозятся отнять. Я знал: он тоже почуял, что я заставить могу. Вот и встал в защитную стойку. — Мы не претендуем, — Халлар поднял ладони в примиряющем жесте. Расслабленно опустив плечи, альфа перевернул картонку на двери и, потянув за ручку, вошёл внутрь. Оттуда густо пахнуло концентратом приманки. У омеги за дверью течка была в самом разгаре. Болтающаяся картонка на захлопнутой двери теперь гласила «Не беспокоить». — Это Грот, — вздохнул Халлар, направляясь дальше. — Самый приятный из крыс… Не смотри, что они с виду грозные. Все-е-е на крючке. Попробовали жизни — не в канавах своих, а на земле. С целью, с каким-то будущим, с омегами вон. Сильно не бузят. Ну, а мы стараемся не провоцировать. Керис порядок завёл. Течным запретили в залах показываться. Кто чует, что время подходит — идёт в свободную комнату и ждёт, когда придут к нему. Альфы строго по очереди ходят, чтоб никаких драк. Иногда забудутся, борзеют. Холлен им тогда напоминает, кто тут у кого в гостях… Они не так его кулака боятся, как загреметь в конец очереди. В следующем зале однообразие матрасов на полу дополнила пара низких столов со стеклянными столешницами. На одном стоял огромный прозрачный аквариум, забитый детскими шмотками. Сбоку, за толстыми колоннами, виднелась стена с какими-то надписями и картинами в рамах. Халлар заторопил меня: — Ты… лучше потом туда заглянешь. Пошли, выход здесь. Я следовал за ним на автомате: пошли так пошли. Из горы тряпья, что лежала у подножия винтовой лестницы, Халлар вытащил мешковатую куртку, сунул мне. — Надень, — сказал. — Весной ещё не пахнет. Куртка воняла лаком, краской — какой-то строительной химией. Вслед за Халларом я поднялся наверх, держась за хромированные перила. Лестница заканчивалась железной дверью с металлическим колесом вместо ручки. Халлар крутнул — где-то в глубине затрещал запорный механизм. Открытая дверь оказалась толщиной с две ладони, на стыке торчал уплотнитель. Такая точно ядерный удар выдержит. Навстречу дунуло морозной свежестью. Я вышел в просторную комнату, залитую солнечным светом. Похоже, когда-то здесь находилась библиотека. Но с тех пор по ней прошлись толпы мародёров. Большую часть огромных окон выбили; в узорные рамы влетал ветер. Откуда-то доносился детский смех и… лирические звуки рояля. Пустые книжные полки вдоль стен, сделанные из тёмного дерева, перекосило от сырости; торчали старые сколы, словно давным-давно здесь нарочно всё крушили. Лепные потолки украшали чёрные пятна плесени. Только кованая люстра осталась целой. Сдвинутая в угол и накрытая грязными тряпками, стояла какая-то мебель. Обшарпанный паркет, однако, был чисто выметен. А по центру библиотеки от выхода из бункера до резной двери напротив лежала ковровая дорожка, затоптанная грязными следами до потери цвета. — На пол не ступай! — предупредил Халлар. — Только по застеленному. Если вдруг тревога — все спустятся вниз. Ковёр смотают и заберут в бункер. А в этой комнате — чтоб никаких следов. Я оглянулся. Захлопнутая дверь бункера с этой стороны оказалась замаскирована под такую же пострадавшую от погрома книжную полку. Поднятая сейчас вверх коцаная плашка открывала цифровую панель для набора кода. Запароленный вход? Ни у кого из клана не хватило бы умений взломать его. — Как вы сумели подобрать пароль? — спросил я. — Как вообще нашли этот бункер? — Я его не терял. — Халлар задумчиво смотрел в окно. — Эту виллу построил Аркелл Азари. Тот самый, который основал концерн «Шеро». Прадед Льена. Вилла в лесу, вспомнил я… Вилла… о которой в детстве говорил Льен. Где-то во дворе виллы семнадцать лет назад повесили его семью. Так вот какое убежище выбрал для клана Халлар. Его муж был братом Льена Азари фон Саброна Старшего. Значит, когда Сорро захватил Саард, семья Азари позвала Мио и Халлара, чтобы укрыться в этом самом бункере. Но спрятаться от войны не успел никто. — Ты знал пароль, — догадался я. Халлар хмуро кивнул. — Керис рассказал? — спросил он меня. Сам Халлар никогда не говорил нам о том, какое отношение он имеет к семье Льена. — Керис. И про наркомана Мио тоже рассказал. — Никогда не думал, что придётся сюда вернуться. — Скрестив руки на груди, Халлар продолжал пялиться за окно. — А вот пришлось… Знаешь, я считал, Гриард идеальное место для клана. Безопасно и без тесноты. Ничто не мешало нам расти. А в бункере, внизу — ты сам видел… Мы ограничены этими антиядерными стенами. Куда тут расти? Я и сразу не собирался тут оставаться. Думал, перекантуемся, да надо что-то просторнее искать. А тут ещё полторы сотни омег, да крысы эти… Развернуться негде стало, не то что расти. А потом… — Он ухмыльнулся. — Холлен слез с очередного омеги. И дал понять, что я мыслю как баран. Привык ходить по одной и той же тропе без шага в сторону. Что никакие стены нас не ограничивают. Понимаешь, Дарайн? У Холлена нет границ. Он в них не верит. Я проследил за взглядом Халлара. За пустыми рамами библиотечных окон расстилался выложенный плиткой двор. Поодаль серела полоса по-зимнему лысых деревьев, чуть ближе — за распахнутыми коваными воротами лежала асфальтированная дорога. Снег, видимо, выпал уже давно, и его сгребли со двора на клумбы. Теперь он лежал там оплывающими сугробами. А между ними по просохшей плитке под проникновенную музыку рояля носились, хохоча, фигурки в ярких курточках. Осколок стекла чудом сохранился в раме. В нём отразилось серое лицо с запавшими глазами и замусоленной бородой. Криво стриженные лохмы торчали неопрятными сосульками. Измученный дед равнодушно смотрел с осколка моими голубыми глазами из-под опухших век. За окном мои сыновья, дети пещеры, играли в догонялки под скупым мартовским солнцем. — А если увидит кто? — не понял я. — Забредут туристы какие-нибудь? Или полиция? Или операция «Грабли»? — Не забредут. — Халлар покачал головой. — Территория обнесена забором на сигналке. Мы его в первую очередь поставили, типа как защита от повстанцев. Угрохали адову кучу денег. Въезд далеко, вон за тем лесом. За периметром дежурные следят. Так что посторонним сюда не попасть. А полиция не сунется без веского повода и ордера от судьи. Это частная собственность. — Он посмотрел на меня так, словно сам не мог поверить в то, что говорит. — Заброшенная вилла и прилегающие тысяча шестьсот гектаров земли взяты в аренду на пятьдесят лет у Залесского округа. И теперь принадлежат коммуне для живорождённых «Надежда». Мы — коммуна, Дарайн. Я заблымал глазами. Пустырник и капелька синтоседативов сделали меня совсем заторможенным. — Идём. — Халлар зашагал к выходу из библиотеки и отворил резную дверь. В отличие от бункера, куда не добрались мародёры, в самом доме от былого великолепия мало что осталось. Пустой холл первого этажа встретил нас драными стенами и обшарпанным потолком, с которого обвалилась половина лепнины. Гудел ветер в выбитых окнах. Из колонок под потолком лились звуки рояля. Треснутые и выщербленные плиты пола были тщательно выметены. Пара омег в тёплых куртках и шапках орудовали мётлами. На меня косились настороженно, как и там, в бункере. Следуя за Халларом, я прошёл мимо открытой двери, за которой виднелось заколоченное фанерой окно и несколько узких заправленных кроватей. Электрообогреватель стоял на полу у недавно крашеной стены. — По документам в коммуне числится девятнадцать членов, — рассказывал Халлар. — Учредители — Керис, он же товарищ Сильва, и Герт из институтских омег. Легенда такая, что эти два живорождённых приятеля полжизни сталкивались с дискриминацией по способу рождения. Ну, знаешь, если бета не инкубаторский, его не возьмут ни на госслужбу, ни в органы. Неблагонадёжный, в общем. Альфой воспитанный… Ну, и решили эти двое организовать свою коммуну для таких же обиженных. А остальные типа как приблуды со всего округа. Арендовали эти развалины, землю. Зарегистрировали виды деятельности. Пока только сельское хозяйство: производство и реализация. Уже в очередь встали на льготную технику. Сколько возни с документами, ты не представляешь! Но чем больше бумажек, тем меньше внимания к каждой. Подписывают не глядя. А если ещё с подарочком в кабинет зайти… Вымытая лестница из белого мрамора вела на второй этаж. Нам спускались навстречу: кто-то тащил ведро и швабру, другой омега прошёл, волоча по ступенькам тряпичный мешок, набитый содранными обоями: краешек с потускневшей позолотой торчал из мешка. Сверху доносились шаги по хрустящему, грохот молотков, звон сгребаемых стёкол. Дом полнился бодрыми голосами, а развешанные над потолком динамики играли успокаивающую мелодию. — Правое крыло чистим, — объяснял Халлар. — Хлам вывозим по мере возможностей. Восстанавливать, конечно, долго придётся. Крыша дырявая, сыплется всё, гниёт. Пару комнат более-менее для жилья приспособили. Кухня пока полевая, удобств нет. А надо хотя бы сотню омег наверх поднять. К осени, может, получится. Документы всем сделаем, как новым членам коммуны, чтоб не подкопались. Местность дикая, сюда вряд ли кто левый заявится. Пожарники уже были, на лапу взяли и свинтили. Налоговикам рано. Мы всё равно, конечно, начеку — фиг знает, откуда дубиной прилетит. Если что — дежурные предупредят с помощью этих динамиков. Пока гости от главных ворот до дома доедут, все, кроме членов коммуны, должны уйти в бункер. Через череду пустых ободранных залов Халлар вывел меня на другую сторону дома. Впереди засияло солнце; холодный ветер колыхнул мои слипшиеся от грязи колтуны. Мы вышли на открытую площадку. Над головой возвышался ажурный купол, когда-то застеклённый, теперь лишь кое-где держались осколки. По периметру площадки стояли мраморные вазы с землёй, в них кудрявился довольный мох. Жухлые стебли прошлогодней травы свисали до пола. Похоже, здесь когда-то зеленела оранжерея. С высоты второго этажа открывался вид на задний двор виллы и несколько ветхих пристроек с раскрытыми воротами. Внизу кипела работа. В одной из пристроек стоял ржавый трактор, его морда с разобранным движком торчала в воротах. Вокруг суетились несколько альф. По крыше второй пристройки под звуки рояля из динамиков ползали плечистые фигуры в куртках и шапках. Грохотали молотки, басили голоса. Кто-то тащил через мощёный двор проеденные ржой кровельные листы, кто-то — обратно — трухлявые доски. В стороне над газовыми горелками дымились котлы; омеги помешивали поварёшками. Под ногами работающих важно вышагивали петухи. — Сегодня решили разобрать флигель, — сказал Халлар. — На доме крыша дырявая. С флигеля целые листы снимаем и дом латаем. Хоть одно крыло протекать не будет. Вдали, за узкой стеной леса, расстилались ровные квадраты серой земли, разделённые стенами кустарника. Поля, много лет зарастающие сором, снова ждали, когда в них лягут зёрна. — Трактор в соседней агрокоммуне за так отдали, — продолжал Халлар. — На запчасти списанный. До посевной надо починить. Нам без него плохо придётся. Охотиться не рискуем — слишком много шакалья на дорогах. А коммуна из девятнадцати членов не может постоянно закупать жрачку фурами. Да и с деньгами туго. Клан должна прокормить земля. Часть урожая придётся и на продажу свезти, для вида… Халлар ждал от меня чего-то. Может, вопросов, может, одобрения. А я не находил в себе сил ни на какую реакцию. Стоял, зябко кутаясь в куртку, и щурил слезящиеся, отвыкшие от яркого света глаза. Это место было чужим. Я тут был чужой. На земле больше не было ни одного места, где я мог бы почувствовать себя хорошо. — Это всё… круто, — выдавил я, наконец. — Как ты вообще решился на такое? — Думаешь, это я решился? — Халлар поднял брови и кивнул вниз. Между двумя пристройками стоял самодельный, сбитый из хлама стол. Вокруг него склонились альфы, разглядывая большой развёрнутый лист с каким-то планом. Я узнал беглеца из Института — Мортона, кажется. Второго звали, если я не ошибался, Клейн. Рыжее из-под шапки выдавало Карвела — живого и здорового, только заметно отощавшего на лицо. Тут же стоял, скрестив руки, одноглазый бычара Райдон. Рядом — кто-то, видимо, из крыс, с мордой, почти как у Райдона стянутой старым шрамом через всю щёку, но у того глаз цел остался. Тыкая пальцем в план, что-то доказывал им Бернард. С голой грудью в распахнутой на морозе куртке и расстёгнутой до пупа рубахе, с непокрытой головой, на которой ветер вихрил отросшие пряди. Он эмоционально чесал им что-то, подтверждая слова размашистыми жестами. Придавленный зелёным прессом, молчал, склонив голову набок, Клейн; задумчиво чесал бороду Мортон; Райдон согласно кивал башкой. За плечом Бернарда юный омега редкой красоты с завязанным на затылке пучком чёрных волос внимал каждому слову. И почему-то не осталось сомнений в том, кто решился вытащить клан из бункерного заточения под облака. Кто тут не ходит бараньими тропами, а протаптывает свои, кто долгих семнадцать лет, проведённых в клетке, каждый день верил, что непреодолимых границ и препятствий не существует. В фальшивой «коммуне для живорождённых» рулил неугомонный Чума Холлен. А Халлар, стоявший у истоков, основатель клана, который всю жизнь положил на воспитание «армии мстителей», безучастно смотрел на это из разгромленной оранжереи. Не достигнув цели, не отомстив, не довоспитав свою армию, он позволял другому распоряжаться его деньгами, бойцами, омегами и детьми. Я знал Халлара слишком долго. Тот старейшина, который меня вырастил, не мог просто взять и отказаться от своей мечты. Предвкушение мести было единственным, что вообще заставляло Халлара шевелиться. Неужели идеи Бернарда о будущем мире с бетами, подкреплённые зелёным гипнозом, заставили Халлара пересмотреть свои взгляды? Чума, конечно, мощный тип, но, кхарнэ, не настолько… Повернувшись, я обнаружил, что Халлар больше не стоит рядом. Он спускался по каменной лестнице, ведущей с оранжереи во двор. Сунув ледяные пальцы глубже в карманы, я поплёлся следом. Колючий воздух пронизывал холодом — солнце ничуть не грело. Вблизи мощёный двор оказался покрыт белёсым инеем, на котором не оставалось следов. Обойдя работающих у пристроек, Халлар медленно направился по промёрзлой тропинке за дом. Там возвышался ржавый каркас длинной теплицы с выбитыми стёклами, окружённый столетними стволами деревьев в два обхвата. Умиротворяющая мелодия рояля доносилась и сюда. Я догнал Халлара под толстыми ветками, что склонялись над входом в теплицу. — Здесь висели… — сказал он, задрав голову. — Все трое. Я тоже поднял голову к веткам. Это место до сих пор снилось Льену в кошмарах. Уютный вид на виллу в весеннем пестроцветье, алеющие от тюльпанов клумбы, ухоженные дорожки. И его родители, дёргающиеся рядом с ним в петлях. Эх, Льен… Не знал я омеги надёжнее. Свойский насквозь до печёнок — хоть в бой с ним, хоть на пьянку, хоть… на ложе не пришлось. Он как никто достоин был лучшего. Но его наследным концерном «Шеро» управляли коммуны, а в семейных владениях хозяйничали Чума Холлен и компания. А сам Льен… — О них с Таром что-то известно? — спросил я. Халлар с невидящим взглядом замер у входа в теплицу. На земле под ржавыми арочными сводами среди обледенелых листьев поблёскивали крупные стеклянные осколки. Следы далёкой битвы, с которой начался путь мести. Мио погиб здесь. От этого самого стекла из теплицы. Старый Ригар Салигер сказал, что легче никогда не станет. Значит, спустя семнадцать лет лохмотья души так же отзывались болью от каждого касания, а «очень дерьмово» накрывало без предупреждения. — Халлар… — Известно? — Он очнулся. — Нет… Нет. Мы не смогли найти их… Тар опасался коммунской погони, заметал следы. От нас помощи он не ждал после того, как сдал всех. А нам надо было убираться с холма, пока шакалы не нагрянули. Не до поисков… Биншаардский снайпер по-прежнему в розыске. Коммуны тоже не нашли их. Он смотрел в сторону, где за стеной разросшегося самшита виднелось что-то оранжевое… Я обошёл вольно торчащие без заботы садовника кусты. За зелёными зарослями неподалёку от треснутой чаши фонтана возвышались четыре холмика покрытой инеем земли. Три из них осели и расползлись с годами, размытые дождём и снегом. Ветер трепал воткнутые в землю искусственные оранжевые лилии поверх буро-жёлтой прошлогодней травы. Старые безымянные могилы. Когда-то Абир и Халлар похоронили здесь родителей Льена. И Мио. Четвёртый холм был свежим. Выделялся чернотой вскопанной земли, высоко подсыпанными, ещё не оплывшими склонами. В макушку холма воткнули железный прут с прикреплённой к нему табличкой. Ни имени, ни прощальных слов. Несмываемой краской мелкими штрихами на табличке была намалёвана единица. Будто вышитая. Точно такая единица была вышита на стираной-перестиранной футболке Арона. Синее лахтинское небо в стекленеющих глазах. Вечно взъерошенные на макушке вихры, пальцы в цыпках. «Тебе в сердце могло». — Они не простят… — Халлар присел на корточки у крайней могилы, бережно поправляя завёрнутую ветром лилию. — Даже если объяснить им, что для Арона так лучше. Они всё равно не смогут относиться к тебе, как раньше. Особенно Керис… Я должен был почувствовать хоть что-то, стоя у могилы убитого моими руками почти ребёнка. Но я не мог. Ни сожалеть о потерянном доверии близких, ни ненавидеть Арона за то, что он сделал, ни корить себя. Я ощущал только резкие порывы ледяного ветра и онемение в замерзающих пальцах. Ничего больше. Выгорел. Сидя на корточках, Халлар заботливо убирал с крайней могилы жухлую траву. Единственный, кто мог понять, почему я убил его сына. Мы прекрасно могли понять друг друга — двое осиротевших альф, которые потеряли центр гравитации и способность испытывать что-то, кроме тоски. Халлар отбросил пучок сухой травы в сторону. — Когда я метил Мио, — сказал он, — думал, у меня никогда детей не будет. Да, и вот как повернулось. С той стороны виллы сейчас бегали наперегонки оставшиеся двадцать его сыновей… Стоп. «Когда метил»… Метка… Я поднял замотанную тряпкой ладонь, и внутри сжалось от паршивого предчувствия. Свёрнутая клубком боль завозилась, заёрзала, готовясь к атаке. Задубевшими пальцами я потянул кончик тряпки. Халлар поднялся, шагнул ко мне. — Дарайн… — Его ладонь легла поверх моей, останавливая. — Приходи вечером в зал для совещаний. Когда Холлен освободится. Это внизу. Спросишь, тебе покажут. Есть разговор. Он убрал руку и, развернувшись, заторопился прочь вокруг самшитовых зарослей к дому. Словно не хотел присутствовать, когда… Боже, нет… Непослушная тряпка не хотела разматываться, я судорожно срывал её слой за слоем. Отбросив лоскут, закусил пальцы другой руки, чтоб заглушить рвущийся скулёж. На открывшемся запястье, где раньше яркой царапиной краснела метка, осталась лишь тонкая белая полоса. И та почти слилась с кожей. Ударила по коленям промёрзлая земля; я склонился у могил. «Очень дерьмово» снова впилось когтями в душу. У меня ничего не осталось. Ни звуков его голоса, ни аромата его тела, ни даже могилы, чтобы я мог принести на неё пластиковые цветы. А пока я семь месяцев прятался в скорлупе, Рисс, не спросив моего согласия, освободил моё тело. Отнял единственное осязаемое воспоминание о том, что в моих объятиях был идеальный омега. Будто его и не было.