***
На том свете было тихо и жарко. Также полностью раздетый, я лежал на чём-то шершаво-твёрдом. Открыл глаза, щурясь от яркого света. Надо мной на коленях стоял обнажённый Тар с топором в руке. — Лежи, — сказал он требовательно. Я протёр глаза — за рукой потянулась цепь. На втором её конце свободно болтался альпинистский карабин. С ужасом я обвёл взглядом всё те же подвальные стены в побелке. То же место, где я был прикован, рядом — те же столы с пыточными инструментами. Только коммунов не было. Я живой! Неужели не получилось с парником? Неужели Абир ошибся? — Где они? — Я дёрнулся встать, голову повело, почернело в глазах. Пустой желудок сжало от рвотных спазмов. С трудом вышло подняться на колени, и меня вывернуло на пол тягучей желчью с мерзким кислым привкусом. Весь рот и пищевод горели, словно я нажрался красного перца. Под пальцами попалось что-то — я узнал пустой шприц-тюбик с синим наконечником. Противоядие! Тар оживил меня! У нас появился шанс! Шанс, небеса всемогущие! — Тар, где коммуны? — Не знаю! — выдохнул он. — Я не знаю, что произошло! Ты замри! Не двигайся. Он прижал мою ладонь к полу, замахнулся топором. Цепь, жалобно лязгнув под ударом, отскочила, на запястье остался тесный браслет. — Они зажгли огонь, и я… — Тар понуро нахмурился и занёс топор, освобождая мою вторую руку. Конечно. И его накрыло паническим приступом! Я взглянул на то место, где раньше был прикован Тар. Толстые цепи для рук и ног, обрубленные топором, валялись железной кучей. Стол с пыточными инструментами был косо придвинут от стены ближе к цепям, ранее аккуратно выложенные на куске мешковины железяки теперь хаотично валялись на полу. — Как ты освободился, помнишь? — Я протянул ногу, чтобы Тар мог отфигачить цепь и там. На его лодыжках и запястьях болтались короткие обрубки цепей на браслетах. Я взглянул на его живот — и внутри сочувственно сжалось. Выше пупка среди обсмолённых волос тянулась вертикальная полоса красной сожжённой кожи — сантиметров десять в длину. Но поверх ожога плоть была ещё и разрезана, а потом грубо стянута четырьмя кривыми швами. Из-под швов сочились кровавые подтёки. Зачем? Коммуны что — начали резать его, а потом передумали и заштопали, чтоб кишки не растерял? Слишком странно. — Всё не помню, — ответил Тар, снова замахиваясь топором. — Очнулся на полу. Руки свободны, ноги — нет. На груди рана — болит жутко. Но, кажется, не очень глубокая. Ты лежал тут. У меня получилось подтянуть к себе стол. А на нём топор… Тар освободил меня от последней цепи. Я подскочил — непослушные ноги подогнулись, колени счесало о цементный пол. Абир говорил о головокружении после парника, но не говорил, как долго оно длится. Сейчас мне позарез нужна была ясная голова. — Тар, помоги! Он подставил плечо, помогая мне доковылять до стола, где так и лежали наши перерытые вещи. Под босой ногой смялся шприц-тюбик с красным наконечником — Тар вкалывал себе антишоковое. АМ-300, гранаты и ПЛ со стола исчезли. Но все остальные наши вещи так и валялись перекопанной кучей. Я судорожно нашарил свою разгрузку и вытащил из кармана любимый походный нож. С ладонь длиной, старенький, с коцаным клинком. Двух коммунов сегодня он уже ухайдокал, побывав в руках Бернарда. Шанс на спасение обретал всё более реальные очертания. Прижав нож к груди, я осел у стола на слабых ногах. Из горла вырвался нервный хохот. Ещё не конец. Возможно, я ещё обниму Рисса. Как же хорошо быть живым, кхарнэ! Взгляд уткнулся в висящего поодаль Хита, и хохот оборвало. Хит не шевелился; его застекленелые глаза на мертвенно-бледном лице смотрели в пол. Кровь уже не хлестала из жуткой раны, а редкими каплями падала в бордовую лужу. Новый прилив ужаса подбросил меня на ноги. Коммуны могут вернуться в любой момент! Деловитый Тар уже заклеил свою зашитую рану пластырем из вещей Хита и теперь застёгивал ремни разгрузки. Шатаясь, я натянул штаны, отыскал на столе свои наручные часы. На экране горело «00:42». Как? Уже за полночь? — Погоди-ка… — Я повернулся к Тару. — Ты давно очнулся? Он с виноватым видом повязал бандану. — Два часа тридцать три минуты назад. С ума сойти! — Два с половиной часа?! — зашипел я. — Что ты делал два с половиной часа? Ещё немного — и парник убил бы меня! — Мне нужно было восстановиться. — Тар стыдливо отвернулся, натягивая сапог. Я огляделся: кусок мешковины с пыточного стола валялся в пыльном углу, паутина в том месте была пообтёрта. Значит, он всё это время гнездовался там, укрытый мешковиной с головой, пока яд шуровал у меня по венам. Ну, и как на него за это злиться? Тара снова жгли заживо, конечно, его сорвало. И некому было шандарахнуть его в лоб до отключки. Срыв вымотал его под ноль. После такого ему всегда необходимо отдохнуть и прийти в себя — в одиночестве, покое и тишине. Это не его прихоть. Но… зараза, он мог хотя бы сегодня не быть настолько пристукнутым? Получалось, что коммуны давным-давно сняли наши цепи с потолка, а потом просто оставили нас и ушли! С какой стати судьба так к нам расщедрилась? Охваченный смутной догадкой, я подобрал брошенный Таром топор и с опаской приблизился к единственной двери, что вела из подвала. За неимением лучшего Тар поднял цепь, намотал её конец на здоровую руку, готовый обороняться. Прижавшись к стене, я боязливо потянулся к дверной ручке, повернул. Петли скрипнули, и дверь свободно распахнулась, приглашая нас выйти в тесный тёмный коридор с двумя дверями по бокам. Из коридора отчётливо потянуло экскрементами. Свежим дерьмом, как из сортира. Я застыл с поднятым топором, напряжённо соображая. Кажется, коммуны держали нас за непроходимых идиотов. Один раз на удочку с везением мы попались, когда пошли за их бусинами. И они решили, что трюк сработает снова. А почему им так не решить? Один пленник — псих с мозгами ребёнка, второй — «ординарный» деревенщина. Ага, так я им и поверил. Неужели премудрые коммуны не предвидели, что с отстёгнутыми от потолка руками Тар дотянется до стола с топором? Неужели по глупости оставили опаснейших преступников одних? Ну, а открытая дверь — вообще перебор. Всё очевидно. Не мы такие молодцы-перцы — выбрались из цепей и линяем из плена. Нас отпускают. Коммуны догадались о слабом месте Тара, но не могли знать, что прикосновение огня заставит его совсем слететь с нарезки. Что они получили в итоге? Один пленник впал в кому — неизвестно, от чего. Второй начал бесноваться, не воспринимая их вопросов. Докумекав о причине, огонь они убрали, решили вспороть Тара скальпелем. Реакция — та же. Откуда им знать, что Тару нужно немалое время, чтобы приступ паники затух? Получилось, что один пленник у них в отключке, второй на любую боль реагирует полным слётом крыши. И как им вызнать местонахождение меченого омеги и детей? А легко. Просто дать нам вернуться домой. Типа мы сказочно везучие, типа сбежали сами. И упасть нам на хвост. Тара чем-то ненадолго усыпили, спешно зашили ему распанаханное пузо. Его и на всякий случай меня — вдруг очнусь — сняли с крюков в потолке. Проследили, чтобы Тар мог дотянуться до топора и обрубить цепи на ногах. Оставили одежду, ножи, открытую дверь. Не хватало только стрелки «выход там». Толсто, товарищи. Очень толсто. — Дарайн. Кажется, они нас… — Тар, похоже, и сам догадался. — Ш-ш-ш-ш, — прервал я его. — Молчи! Да, они нас забыли запереть. Говори как можно меньше. Это крайне важно. Микрокамеры в этом подвале наверняка на каждом шагу. Мы должны оставаться для них тупыми зверьками, иначе весь план по нашему фиктивному побегу коммуны тут же отменят. Наивный Тар может ляпнуть о своём предположении — и каюк. А парника у меня больше нет. Представляю, как беты сидели где-то перед экранами и, чертыхаясь, наблюдали, как освободившийся Тар вместо того, чтобы драпать из подвала, сел на жопу в углу и завесил башку тряпкой. Ночь на дворе, завтра на работу, а они ждали два с половиной часа, пока он «восстановится»… — Понял, — сообразил Тар. — Вдруг нас услышат. Я в детстве думал, что Абир, оценивающий его интеллект выше среднего, просто хотел поднять Тару настроение. Но за вычетом всех причуд котелок у него и правда варит будь здоров. Я снова поднял топор: догадки догадками, но я мог и ошибаться. Сейчас проверим. Коммуны знали, зачем мы сюда пришли, и без чего не уйдём. Если они отдадут нам Льена так же просто, как шмотки и свободу, можно быть стопроцентно уверенными, что всё это спектакль с «сексозависимыми придурками» в главных ролях. В коридоре сортирная вонь стояла мощная, насыщенная. Я толкнул обухом правую дверь. Не заперто, кто б сомневался. Короткий ряд крутых ступеней вёл вниз. Впереди, в свете луны из гигантских окон, простирался знакомый ангар пластмассовой фабрики. Поблёскивали пузатые цистерны, станки, покрытые чехлами в паутине. За бетонным парапетом чернело подобие бассейна с мокрыми бортами. Совсем недавно воды было под край, но теперь она куда-то ушла. В бассейн спускалась мокро блестящая лестница из тонких прутьев. — Это здесь мы вынырнули? — спросил Тар, сопящий за моим плечом. Он перематывал свою искусанную руку куском ткани, оторванным от майки Хита. — Да. Сюда нас вывел затопленный тоннель. И мы немедленно наловили сонных игл. Только теперь уровень воды снизился, ведь предприятия Саарда закрылись до утра и прекратили лить отходы. Плыть не придётся. Что ж, если здесь выход, значит… Я вернулся назад в коридор и уверенно пнул ногой дверь напротив. Запах свежих экскрементов ударил в нос. В пустой, ярко освещённой каморке, привязанный к стулу, сидел Льен. По его штанам с подтяжками расплылись коричневые пятна, серая рубаха ландшафтного дизайнера покрылась подтёками блевотины. Кхарнэ! Его связали и бросили здесь во время очищения! Вот откуда запах. Льен измученно поднял голову, разлепил веки под слипшейся от пота чёлкой. Его иссохшие губы были покрыты коркой белого налёта. Эти мерзотные твари не давали ему пить! Может, намеренно, может, сдуру. Беты могли не знать, что такое омежье очищение. Дрожащими ладонями Тар обнял его лицо. — Я так боялся, что тебя убьют! — Вот ещё, — слабо проскрипел Льен. — Не для того меня папа на шестом месяце родил. Вытащив из-за сапога нож, Тар принялся судорожно пилить верёвки. — Сколько у нас времени? — спросил я Льена. Он покачал головой. — Нисколько, — шепнул. — Напьюсь — потеку. Я вздохнул: более неподходящего момента для течки придумать было сложно. Нам на поверхность надо выбираться, а запах приманки разнесёт ветром на пол-Саарда. Нас ещё и опровцы там ищут. Не за вознаграждение, за зарплату. Подхватив освобождённого Льена на руки, Тар понёсся обратно в подвал, усадил его на пол возле пыточного стола. Обезвоживание высосало из Льена все силы, он не мог даже стоять. Шустро размотав шланг под раковиной, Тар натянул его на кран. — Сволочь! — прохрипел Льен, уставившись на мёртвого Хита. — Это же тот клоп, который меня… — Он погиб, потому что хотел спасти тебя, — перебил я. — Его звали Хитэм Салигер. Ты был единственным омегой, к которому он прикоснулся за всю свою жизнь. Он был очень смелым… до самого конца. Вечная память. Я приложил кулак к сердцу. Смерть Хита до конца моих дней будет сниться в кошмарах. Хмуро молчащий Льен вздрогнул: вода из шланга полилась на его уделанные дерьмом штаны. Тар выкрутил кран на всю мощь. Передав шланг Льену, стянул с него липкие от коричневого туфли, с треском разорвал штанины, отбрасывая грязную ткань в сторону. Так же разделался с облёванной рубахой. Голый Льен держал шланг, с вожделением глядя на бьющую напором струю, что смывала с него следы очищения и уносила в сливную решётку. Но воды он не проглотил ни капли. Прыгнув к столу, где остались вещи Хита, Тар встряхнул штаны погибшего, ещё не высохшие после заплыва в каныге, отнёс Льену. Перекрыв воду, помог омеге подняться, чтобы тот оделся. Я с топором наготове ждал их у выхода. Я знал, что коммуны рядом, они видят нас и слышат каждый звук. Неужели мы правда выглядели кретинами, способными купиться на эту дешёвую постановку? Подняв на ноги Льена, одетого в штаны и сапоги Хита, Тар перекинул его вялую руку себе на плечо. — Постой, — скрипнул Льен. Опираясь на Тара, он проковылял в угол, где висел Хит. Сапоги увязли в кровавом болоте, что уже начало подсыхать. Трёхпалая ладонь Льена с чёрными ногтями закрыла глаза покойного. — Ты… это… прости, что я тебя ножом, — прошептал Льен.***
Саард, центральная городская канализация Светоуказку я зажёг только свою. Палить три луча сразу — дурь и расточительство. Это Рисс сумел бы запомнить каждый кирпичик каждого тоннеля, где мы шли в погоне за бусинами. Способностей Тара хватило лишь на то, чтобы чувствовать направление и примерное расстояние до того места, где Хит утащил Льена под воду. И на том спасибо. Выбирать повороты тоннелей приходилось наудачу. Было неизвестно, как долго нам ещё понадобится свет. Я пресёк попытки Льена разузнать события, которые он пропустил. Хит Салигер понатыкал уйму микрокамер в тоннелях на своей территории, а что мешало ловцам сделать так же? Как и на пластмассовой фабрике, за нами могли следить: видеть, подслушивать, анализировать нашу болтовню. Так что рты на замок. Конечно, главную следилку мы тащили на себе. И не одну. Коммуны отпустили самого Ассасина, цена которого двести тыщ, значит, были железобетонно уверены, что из виду его не упустят. Самый крошечный жучок с передатчиком всего полсантиметра длиной. Один такой жучок определит местонахождение, другой подслушает планы типа-беглецов. В наших разгрузках по десятку карманов — следилки можно заныкать в любом шве. Штаны, обувь… Приличные «сексозависимые придурки» не ушли бы голыми и босыми. Но пока на нас смотрят невидимые глазки тоннельных микрокамер, нельзя обшаривать вещи в поисках жучков. Сначала нужно выйти наверх, где нас смогут только подслушивать, но не видеть. Хит Салигер рассказывал о мёртвой ветке метро. Из его норы к люку налево, к метро — направо. По рельсам выйдем на Залесское шоссе, это Хит говорил ещё Халлару перед тем, как уволочь Льена. От Залесского шоссе до «Дубовой рощи» километров пятьдесят вокруг Саардской Защитной Стены. А пока пусть следят. Я тащил топор наготове. Сейчас ночь, а по ночам крысы выходят из нор кормиться. Они братья по несчастью, их жаль — да, это так… Но после того, что беты сделали с Хитом, я разобьюсь в лепёшку, но в тот подвал не вернусь. Тому, кто захочет встать между нами и выходом из города, я расколю череп. Первое время Льен ещё шкондыбал, опираясь на Тара, но через полчаса обессилел вконец и осел в лужу. Тар, кряхтя, подхватил его на руки и зашлёпал по воде вслед за мной. Желудок грыз голод, пересохший рот жгли остатки проглоченного яда. Иногда в мозгах заходили шарики за ролики, и меня начинало штормить по тоннелю от стены к стене. Я хотя бы был цел, в отличие от Тара. Вон продырявленный Карвел чуть кровью не истёк, как свин, пока тащил на себе Рисса из изолятора. Но Тар с резаным пузом отдавать мне Льена отказывался категорически. Огрызался, оскаливал зубы, как голодный пёс, у которого отнимают кость. Он больше не рисковал отпустить от себя своего омегу даже на шаг. Льен цеплялся за его шею, но вскоре изнемог вовсе. Уткнулся головой в грудь Тара; руки болтались на ходу. Я всё больше за него тревожился. Никто из старших не говорил, что будет, если омегу при очищении лишить воды. Льен не пожалуется, даже если очень припрёт, это не в его характере. Но раз он почти терял сознание, припёрло уже по максимуму. А ближайшая питьевая вода ждала нас в подвале пятнадцатиэтажной заброшки в «Дубовой роще» за чёрт-те сколько километров пути отсюда. К мёртвой ветке метро мы выбрались, когда на моих часах горело полчетвёртого утра, а у Тара от усталости заплетались ноги. Прямой широченный тоннель осыпался ржавой трухой креплений и кирпичным крошевом. Два ряда рельсов на гниющих от старости шпалах уходили во тьму, с потолка торчали обрывки каких-то проводов. Так непривычно было после стольких блужданий по каныге выйти на сухое. Топор я выбросил здесь. Вряд ли крысы шастают там, где съестного не найти. Светоуказка еле тлела; я погасил её и включил снятую с шеи Льена. Последнюю. У нас оставалось около часа света и около десяти километров рельсов, если Хит не ошибся. Умаявшийся Тар рухнул на колени на шпалах, не выпуская Льена из рук. По разгрузке расползлось тёмное пятно: зашитая рана обильно кровоточила. Рано или поздно он всё равно бы выдохся. — Теперь моя очередь нести его, — сообщил я. Настырный дурень крепче прижал к себе омегу: даже говорить сил не осталось. Может, стоило напоить Льена там, в подвале? Если бы он потёк, Тар бы мигом ожил, да так ожил… — Батарейка садится, Тар. В темноте останемся. И Льену срочно нужна вода. Времени нет. Сможешь бежать с ним? Он подумал и вяло покачал головой. И всё равно пришлось почти насильно разжимать его мёртвую хватку. Льен был совсем плох: взглянул на меня равнодушно, будто не узнавая. Я перекинул его через плечо: извини, брат, не до комфорта, я тебе не Тар. Самое важное — не сбивать дыхалку. Сосредоточиться на этом. Раз-два — вдох, три-четыре — выдох. Моё тело рассчитано на много часов непрерывного секса. Десятикилометровый забег по трухлявым шпалам — это далеко не на пределе, даже с не очень-то лёгким омегой на плече. Главное — перетерпеть первые минуты, когда офигевший от резкой нагрузки организм протестует болью в иссохшем горле и под рёбрами, пот заливает глаза, и кажется, что вот-вот задохнёшься. Если выдержать эти минуты и не скатиться на шаг, то организм смиряется, мол, ну фиг с тобой, бежим так бежим. И становится настолько легко, что ног не чувствуешь; на этой волне облегчения можно не бежать — лететь ещё очень долго, пока не кончится запал. Тару было сложнее, искромсанному скальпелем и вымотанному срывом. Оглядываясь, я видел его изнурённое лицо, блестевшее в тусклом свете. Он бежал, зажимая грудь, и часто спотыкался. Может, из-за мрака. В целях экономии я выкрутил минимальный луч — и его хватит, нам лишь бы не загудеть в какую-нибудь внезапную яму. Светоуказка потрескивала, угрожая сдохнуть; всё сильнее ныли отдавленные тяжестью плечи. Одинаковые шпалы под ногами сливались в сплошную серую массу. Серость расползалась шире, кралась на стены. Я часто смаргивал — скоро сутки не жрамши и без нормального отдыха, хрень мерещится. Перед глазами повисло круглое серое пятно, всё разрастаясь. Его пересекала горизонтальная чёрная полоса. Проклятый парник! Неужели глюки прибыли? Испугавшись за свой рассудок, я остановил бег на автопилоте, жадно хапая воздух. И потушил светоуказку. Впереди — там, где обрывалась труба метрополитена — серела в ночной тьме заросшая камышом ложбина. Горизонтальной полосой чернел неподалёку лес. А то серое, что подальше, оказалось пустым Залесским шоссе в светлеющем предрассветном небе. Небо. Небушко. Выбрались. Саард долго пережёвывал нас, но в итоге выхаркнул, так и не сумев проглотить. Скорее всего, ловцы видели нас и здесь. Издалека, в бинокль. Передатчик в шмотках должен был сообщать им о каждом нашем шаге. Тоннели Саарда ловцы знали куда лучше нас, и за те полчаса, что мы бежали вдоль ржавых рельсов, вполне могли подъехать к месту выхода из метро. Конечно, отпустив террористов, они взяли на себя ответственность не допустить, чтобы мы кому-то навредили. Следовать будут по пятам. — Помнишь, куда идти? — спросил я Тара. Он, тяжело дыша, подставил мокрое от пота лицо утреннему ветру. Громада Защитной Стены простиралась далеко за нашими спинами и вправо, и влево: тоннель вывел в ложбину под ней. Даже выкошенная пустошь на подходе к Стене осталась позади. На западе ночную темень шоссе нарушало скопление огней: въезды в город охранялись и днём, и ночью. Тар обернулся в противоположную от КПП сторону, где за полосой леса должен был бурлить Файгат. — Помню, — сказал он. — Веди. — Я поправил на плече бессильно висящего Льена. Пригибаясь в бурьяне, мы подползли к шоссе; с максимальной скоростью пересекли пустое место, пока не было машин. И ворвались в предутреннюю сырость леса. Рассвет ещё не коснулся древесных крон, и внизу царил мрак. Не такой плотный, как в каныге, но приходилось внимательно вглядываться под ноги. Не хватало подвернуть лодыжку на какой-нибудь коряге. Сейчас всё зависело от нашей скорости. Коммуны не смогут незаметно следить за нами в ночном лесу, а значит, неизбежно оторвутся. Надеясь на свою электронику, псов они вряд ли взяли. Пусть теперь посоревнуются с альфами в беге. Как слон, я с сопением пёр через валежник, стараясь не упустить из виду Тара. Попавший в свою стихию, он нёсся бесшумно, как призрак, перелетая торчащие пни и уворачиваясь от веток. На ходу он расстегнул ремни разгрузки, прыгая на одной ноге, сорвал сапог, второй. Притормозив на секунду, стянул с себя штаны и, оставшись снова абсолютно голым, не считая пропитанного кровью пластыря на груди, запустил комок одежды в кусты. Я догнал, переложил ему на плечо Льена. Стащенные с еле живого омеги штаны и сапоги Хита полетели вон. Я резво сбросил свои шмотки, путаясь в ремнях, с сожалением отшвырнул в заросли нож, много лет служивший верой и правдой, следом выкинул часы. Баста, товарищи коммуны. Последили, и будет. Льена я забрал снова: потеря крови не шутки, у нас нет рядом Халлара для переливания. А Тару ещё пригодятся сегодня силы. Роса холодила разгорячённое тело, под босыми ногами хрустело что-то колкое. Над головой перекрикивались потревоженные пичуги. Просыпающийся лес будто питал нас своей энергией. После канализационной вони свежий воздух сам бился в лёгкие. Лес обнимал нас зелёными лапами, пряча от опасности, бодрил свежестью утомлённые мускулы. Лес жил, дышал жизнью, поил жизнью, и для того, кто несколько часов назад вернулся с того света, до чего же сладостен был её вкус. Верхушки деревьев уже окрасил рассвет, когда впереди послышался непрерывный шум. Сошедший с далёких Гриардских гор Файгат даже здесь не растерял мощь: нёсся по облизанным валунам, образуя пенные водовороты. Красная от шрамов задница Тара пронеслась по берегу, ловя брызги, снова шмыгнула в густые заросли. Морщась от колючего касания сосновых игл, я выполз следом за ним на поляну, придерживая Льена. Тар уже растащил в стороны привядшие ветки, что скрывали видавший виды фургон «Планеты окон» с облезлым логотипом компании на борту. Похоже, вчера утром они с Льеном сильно не заморачивались поисками — угнали, что первое попалось. Да, на тридцать омег этого двенадцатикубовника с натяжкой, но хватило бы. Бернард и его команда сильно поменяли наши планы. Подпрыгнув, Тар подтянулся на ветке и снял с незаметного сучка связку ключей. Я спешно открыл кабину, уложил Льена на пассажирское, передвинул на спальник. На дерматиновой обивке спальника виднелась пара засохших белёсых потёков спермы — мне ли её не узнать. Недовытирали в потёмках. Вот чем они вчера утром заморачивались с Льеном. Два разгильдяя. Я перелез за руль, завёл кашляющий движок и бросил назад аптечку из бардачка. Сорванный пластырь полетел в окно, на спальнике за спиной заскулил сквозь зубы Тар, поливая рану спиртом. Подёргиваясь, фургон протряс нас на неразбитых лесных колдобинах и, выбравшись на шоссе, затарахтел навстречу восходящему солнцу.***
Микрорайон «Дубовая роща», несколько часов спустя Ждать я устроился на пятнадцатом этаже заброшки, в теньке. Рядом стояла коробка с припасами, что мы спрятали для «отставших» в здешнем подвале вчера утром. Я уселся голой жопой на кусок картона, оторванный от коробки. Жаль, мы не догадались припрятать хотя бы запасные трусы. Сквозь пустые провалы окон в бинокль виднелась коммунская суета на ближайшем КПП. Очередь из желающих попасть в город растянулась на несколько километров. Ещё бы: после вчерашнего повстанческого прорыва осмотры, наверно, ужесточили донельзя. Внизу, возле соседней заброшки, белел кузов брошенного фургона «Планеты окон». Раскочегаренное солнце придавило собой «Дубовую рощу»; берёзовые листья скукожились, сохраняя влагу, и находиться в фургоне на солнцепёке было невыносимо. Поэтому Тар унёс Льена в «Шеро», забросанный ветками в котловане. Тоже жарко, но хотя бы в какой-то тени. Я потянулся к бутылке. Воды осталось на донышке, так что я только намочил язык, который всё ещё пекло после проглоченного парника, и забросил в рот горстку бесвкусных семян горянки. Всю воду вместе с единственной таблеткой стимулятора я отдал Тару и Льену. Адский зной и тесный «Шеро» — не лучшие условия для первой вязки после почти годового перерыва, но выбирать им не приходилось. Я видел отсюда, как побликивает от толчков хромированная радиаторная решётка, с которой сползла прикрывающая её ветка. Жгите, братья. Дарайн на страже. На открытую вершину заброшки я поднялся, когда трасса перед КПП разогрелась так, что даже высокие большегрузы плыли рябью до самых крыш. Солнце вкатилось в гору и включило свою печку на максимум. Мои часы остались где-то в лесу, поэтому время я высчитал приблизительно, но по ощущениям сейчас и был самый что ни на есть полдень. Жара обожгла кожу, жадно выпаривая влагу. Я присел возле низкой трансформаторной будки, чувствуя, как бетон обжигает ягодицы через картонную подстилку, и поднял бинокль. Эй, дежурные. Вот они мы. Вы где там? Воды последняя бутылка. Далёкая полоса леса зеленела за трассой. Мощность бинокля не позволяла рассмотреть отдельные деревья. Но если Райдон и Вегард не подвели, оттуда, из прохладной лесополосы, за мной должны были наблюдать наши спасители. С другой стороны возвышался заводскими трубами оставленный с носом город. Слепя глаза, сиял жестяными боками шпиль его телебашни. Саард, который я так и не увидел, отгородился от меня Стеной и колючей проволокой, чтобы моя недостойная лапа ни в жисть не смела ступить на его драгоценные улицы. Да в гробу я видал те сраные улицы. Я хотел просто пожрать, выспаться, трахнуть Рисса и чтобы всё это когда-нибудь закончилось.