***
17 июля **75 года, первое утро в пустом Гриарде, техзал Закинувшись холодными консервами и галетами из кладовой, мы обсуждали план действий под чавканье Льена, которому досталось единственное яблоко. Косой луч солнца падал из дыры в потолке на стол в мастерской. На столе лежали притащенные из школьного класса тетради и ручки. Мы встали вокруг. Халлар указал на стоящий в углу «Раск»: — Мы с Гаем и Льеном седлаем колымагу и едем за фургоном для товарища Вениона. А ты, Рисс… — Старейшина указал на тетради. — Бери это и напряги-ка свои супер-извилины. Раз ты помнишь всё, значит, коридоры в Институте помнишь тоже. Тебя же не раз водили там. Глаза не завязывали? Малыш покачал головой: — Нет. Халлар обвёл нас взглядом: — Если Абир прав, и там содержат тысячи пленников, мы «суперов» среди них сутки искать будем. Коммуны к воротам и танки подтянуть успеют. Поэтому ты, Рисс, нарисуешь нам чертёж здания. Нас интересует именно то место, где тебя держали, и как туда дойти. Всё, что помнишь. Хотя бы примерно, какой этаж. Схему этажа со всеми лестницами, поворотами, и расстоянием в метрах. Выглядеть должно примерно так. — Он вытащил из-под тетрадей и развернул на столе большой лист со схемой и заголовком: «Магазин «ГлавКанцтовары». План эвакуации». — Сможешь, Рисс? — Сделаю. — Отлично. Карвел, ты разбери ближайший бокс — вон тот, Эргила. Фанеру, ДСП, всё снимай. Будем делать фальшивые стены в фургоне… А ты почему здесь? — рыкнул Халлар на Арона, который нерешительно топтался поодаль. — Всё, ушёл, — буркнул малёк, опустив голову. Его шаркающие шаги удалились по направлению оружейной. Оскорбился, что прогнали с совещания. То взрослым признают, то шпыняют… Едва он скрылся в тоннеле, мне сразу стало легче. Никак не выходило избавиться от смущения в его присутствии. На втором уровне хлопнула дверь. По-детски потирая заспанные глаза кулаком, из бокса Льена под своды техзала вышел Тар. Заметив, что все обернулись в его сторону, стеснительно натянул поглубже шапку и запахнул клетчатую рубашку на волосатой груди. Бокс Льена, пропитанный ароматом истинного омеги, похоже, здорово его успокоил. Так успокоил, что он двенадцать часов продрых. Большинство альф уехали, вот он и позволил себе выспаться. Был уверен: если потечёт Льен, я уж разбужу. Халлар смерил его взглядом, близким к презрению, крикнул: — До вечера закончишь с ремонтом генератора? Да, да, ты, Тар. И болгарку проверь. Надо, чтоб всё работало без сбоев, нам дверь бронированную резать. Тар с виду, как обычно, витал в облаках. Немигающим взглядом он наблюдал, как Льен жуёт яблоко. По всему выходило, что течка опять не сегодня, и его пытка снова продлевается. Сам Льен, разумеется, притворялся, что крайне заинтересован, как эвакуироваться из «ГлавКанцтоваров». — Ты меня слышишь? — рассердился Халлар. — Всё понял? Дурик рассеянно кивнул. — Дарайн, тебе самое сложное, — добрался до меня старейшина. — Поскреби по углам. К вечеру мы все хотим получить съедобный горячий ужин… Всё. Льен, Гай, поехали.***
Моё задание точно было не из лёгких. Развернув луч светоуказки пошире, я вошёл в кладовую. В лучшие времена, когда три группы забивали её провиантом перед холодами, здесь шагу было не ступить. Только узенький проход оставался, омеге едва боком протиснуться. Теперь же, когда бережливый Керис вывез всё добро, оказалось, что кладовая размером с вагон, да и высотой не меньше. Из муки осталось лишь то, что было намертво втоптано в каменный пол. По сетчатым контейнерам для овощей налипла жухлая свекольная ботва. На полках вдоль стен от банок и бутылок остались только круглые следы масла, варенья, сока. Посветив в глубину каждой полки, я вытащил на свет ящик сухого печенья, коробку консервированных бобов, мешочек сухарей и пачку яичного порошка. Из-под потолка снял связку вяленых пламтов без плавников. В одной из крысоловок в дальнем углу нежданно обнаружилась добыча. Проткнутая штырём крыса уже остыла, но кровь вокруг ещё липла, значит, попалась бедняга не ранее, чем ночью. Сгодится на бульон. Покидав найденное в ящик и зажав светоуказку в зубах, я перетащил всё в кухню, где добавил к добытому пачку чайных пакетиков, вскрытую двухкилограммовку тушёнки и горсточку галетных крошек. Н-да, негусто. Кажется, второпях Керис забыл, что нам тоже надо будет чем-то питаться всю неделю. Я уже подумывал смастерить рогатку и прошвырнуться по тёмным переходам вокруг Большого зала, как в детстве. Помню, рекорд мой был четыре крысы за день, у Райдона пять. Соревноваться с Таром было бессмысленно, поэтому его добычу не пересчитывали: ссыпем в кучу молчком — хоть десять там, хоть двадцать. Да, прикольно было бы вспомнить детские забавы… Но мой взгляд упал на погнутую стойку для раздачи, где так и темнели следы моей крови. Какие, к чертям, забавы? Развспоминался тут.***
Высунув язык от усердия и расставив ноги шире плеч, Арон целился из «мухи» в мишень. Светоуказка, воткнутая в «подсвечник» над столом, освещала его пещерно-бледное лицо. Я скрипнул дверью оружейной; бахнул выстрел. Пуля ушла во тьму тоннеля, куда не доставал свет. Мазила. Малёк покраснел, увидев меня, бледные щёки пошли пятнами. Но надо отдать ему должное — тут же стал бездарно притворяться, что всё нормуль. — Кхарнэ! Стоя — шесть из десяти, хоть тресни! — пожаловался мне. Пальцы его отбивали ритм на прикладе. — Соберись, слишком раскорячился. Подойдя ближе, я хотел пнуть его по берцу, чтоб ноги поставил правильно, но Арон отодвинулся. Ну, лады, трогать не буду. Под лучом второй светоуказки на отметке в семьдесят метров стояло аж трое картонных «ублюдков»-мишеней в ряд. Два были знакомы: с ними ещё Рисс тренировался. На одном «ублюдке» ароновым почерком было выведено «Сора». Намалёванное тем же маркером, на пузе второго красовалось огромное «Р». Судя по «голове», сплошь усеянной следами от пуль, Арон предпочитал тренироваться именно на этом «ублюдке». Раньше, глядя на эти надписи, я думал, что малёк за что-то ополчился на Райдона или Ронника. Но после того, как Арон вчера смотрел на Льена с угрозой, после слов Халлара о ревности, я уже не был так уверен, что Райдон с Ронником имеют отношение к этому «Р». Ах, ты ж… Я ещё додумать не успел, как почуял, что наливаюсь яростью. Тело не нуждалось в командах мозга, чтобы защищать моё сокровище. — Слушай сюда, Арон, — голос задрожал, сжались кулаки, я уже готов был месить малька вместе с его «мухой». — Если ты посмеешь что-то сделать Риссу… Я тебя просто застрелю. И пусть Халлар со мной — что хочет, делает. Арон вовсе не забегал глазами, поняв, что спалился, не покраснел ещё сильнее. Вместо этого печально хмыкнул, закинув «муху» на плечо. Новый Арон — новое поведение. Сюрприз за сюрпризом. — Дарайн, ты бы себя послушал со стороны. Рисс, Рисс, Рисс… Рисс то, Рисс это… — Он тяжело вздохнул. — Ты вообще понял меня… там, в боксе? Вы с ним — одно целое. Думаешь, я стану делать тебе что-то плохое? Я многозначительно обернулся к далёкому «Р», обличающему его брехню. — А-а-а… Да дурь это. — Арон лениво отмахнулся. — Одноглазый кусок дерьма. Вечно портит тебе жизнь. Лёжа и с колена восемь из десяти по нему спокойно получается. А стоя — четыре промаха, и всё тут. Представляешь?.. Хотя бы врать, глядя в глаза, он пока не научился: всё отворачивался. Я и не собирался делать вид, что поверил. Затянулась напряжённая пауза, слышно было, как где-то в глубине тоннеля вода проедает камень. Кап. Кап. Арон выдержал не больше минуты. Побеждённо положив «муху», вытащил из ящика стола красный маркер и молча направился к мишеням. Яркое «Р» стало восьмёркой, потом Арон и вовсе зачёркал его частоколом длинных линий и вернулся обратно, глядя под ноги. Поравнявшись со мной, сказал тихо: — Прости. Совсем новый Арон. — Я предупредил. — Не беспокойся, Дарайн. Я меньше всего хочу тебе вредить. Пальцем его не трону, даю слово альфы… Если он не будет угрожать моим близким, конечно. Угрожать? Рисс? Очень смешно. Я сомневался, можно ли доверять его слову. Можно ли считать альфой того, кто способен ударить омегу? До сих пор Арон ни одного омегу ни разу не ударил. Но теперь я знал почти стопроцентно: он мог это сделать. Омеги для него не священны, и он это особо не скрывал. Охренеть просто. Что он за… чудовище? — Чего звал-то? — спросил я, наконец. — А-а-а, так это… — Арон оживился, довольный, что тухлую тему замяли, и выдал неожиданное: — Хотел сказать, что Льен ваш — мразь трусливая. И у меня есть доказательства. Ну, это вообще ни в какие ворота. Льен, конечно, не подарочек, но я охотился с ним в одной группе десять лет и знал точно, на что способно это лохматое хамло в бою. Иногда казалось, что самосохранение у него в психике вообще не заложено. И назвать его трусом… — Ты ж понимаешь, что за слова ответить придётся? — спросил я. — А то. — Арон прибрал «муху» в ящик у стены и накрыл крышкой. — Идём, покажу кое-что. Льен же с отцом уехал, да? — Когда все грузили вещи, я в тоннели ушёл, — рассказывал малёк. — Папе сказал, что поеду в трейлере с Абиром, а Абиру — что с папой… — Ущемлённый ты на всю голову. Я шагал за ним, подсвечивая путь светоуказкой. Арон повёл меня кружным путём через мокрый Западный зал, вечно скользкий от потёков с потолка. Шли по направлению к кухне. — …а сам за поленницей спрятался, — продолжал он, не отреагировав на мои слова. — Туда бы точно никто не заглянул. Сначала слышал, как Вегард таскал ящики из папиного бокса. Гитару вынесли. А потом всё стихло. Часа два прошло — тишина. И тут слышу — идёт кто-то… Малёк раскинул руки и прошёлся, балансируя, по верхушкам соляных сталагмитов, как ходил здесь всегда. Не так уж и быстро детство из жопы выветривается. — Светоуказку выключаю, иду через кухню на цыпочках. Смотрю — Льен зачем-то в папин бокс зашёл и по комодам шарит. — Арон оглянулся на меня, замедлив шаг. Я чуть не сбил его, пришлось наступить в лужу. Тут же отшатнулся подальше, лишь бы не касаться. Малёк засёк моё замешательство, сказал обиженно: — Дарайн, давай договоримся. Не надо вести себя так, будто я на тебя сейчас наброшусь. Хорошо? Подколол, засранец. — Попробую… — проворчал я. Мы оба знали, что общаться без напряжения, как раньше, уже никогда не сможем. — Так вот… м-м-м… — Арон смущённо отвернулся, заторопился, хлюпая берцами по воде. — Я и думаю: что там Льен ищет такое в комодах? Папа же упаковал всё и с собой увёз. Подождал, пока он уйдёт, и, короче, захожу в папин бокс посмотреть… Через короткий тоннель из Западного зала мы вышли к кухне. Бокс Кериса находился неподалёку, за поворотом. Арон толкнул его дверь, приглашая меня войти, воткнул светоуказку в подставку. Раньше не было в клане места уютнее, чем это. Теперь же в боксе от Кериса остался лишь аромат его тела, впитавшийся в стены. Вместо ярких ковров ручной работы — голая фанера от пола до потолка. От широкого ложа, всегда заваленного пёстрыми подушками, остались колкие неошкуренные доски. А ведь здесь был зачат наш Вайлин. Любовно сделанные Халларом узорчатые комоды у стен зияли пустыми ящиками. — Вот, сам глянь. — Арон выдвинул один из ящиков. Из его глубин выкатилось что-то цилиндрическое, замотанное в чёрный шуршащий пакет. Я вытащил находку, разорвал упаковку. Внутри оказалась пол-литровая пластиковая бутылка из-под минералки, наполовину заполненная мутно-зелёной жидкостью. — Чо за хрень? — Я отвинтил крышку и понюхал содержимое. Полузабытый запах детства. Необжитый Гриард — солома да камень, измождённые лица омежек, все мы ростом чуть выше стола ещё… Халлар шатается от голода, перевязанный тряпками после перестрелки с коммунами, в рваной разгрузке и с АМ-300 на шее… Стонущий от родовых схваток Керис на полу, на плетёных носилках… И рядом Абир, который не может позволить себе течку в таких условиях, на чадящем костре парит в котелке мутную жижу, воняющую на весь тоннель… Тот же запах. Настойка полыни. Не может быть. — Вряд ли это папино, да? — сказал Арон. — Когда Тар вчера у трейлера гомонить начал, Льен принёс это из своего бокса и спрятал тут! Невозможно. Недоразумение какое-то… Хотя… у Льена третий месяц после родов кончается, а течки нет. У всех омег максимум два месяца перерыв, а чаще всего — один. Осмотрам Абира он сопротивлялся яростно. А на вылазку как рвался! Будто от этого его жизнь зависела. Едва он оказался в степи, побежал с рюкзаком дёргать бурьян, чтобы среди ветвей парника незаметно припрятать… …полынь. И приготовить ядовитое зелье где-то в дальних переходах на костерке. Льен, что же ты наделал?.. — Папа троих бет родил, — со сдержанным гневом сказал Арон. — Ты сам видел, что с ним было после… Но он рожал снова. И Эргил рожал, и Наиль, и Линас, и другие. Потому что они понимают, ради чего всё это… Я родить не смогу, но защищать своих буду до последнего. Как любой из альф. А этот… — Он оскалился злобно. — Всё равно что в ногу себе выстрелил, чтобы в бой не идти! Я вспомнил, как мы возвращались из Ласау на фургоне «КП», и Льен хвастал Риссу, как он уже умирал однажды, на виселице. Бывали, сказал он тогда, и похуже моменты. Я, говорит, ничо уже не боюсь. Почти. Вот что он имел в виду под этим «почти». Больше смерти Льен боялся быть омегой. И задумал тихохонько дезертировать с нашей подводной лодки. Безупречный Льен Азари фон Саброн Младший — трус. Я попросил: — Арон, не говори об этом никому. Хотя бы, пока не закончим в Саарде. Ты никому лучше не сделаешь, если скажешь. Нам всем нужно думать об этой цели, а не о… прочем. В этом Халлар тоже, несомненно, был прав. Малёк — да ладно, какой он теперь малёк? — покачал головой. — Завязывай мне тут про цели сочинять. Что я — тупой? Он член твоей группы. Конечно, ты его прикрываешь… Никому я не скажу, и не ради каких-то целей, Дар. А потому что ты попросил. — Не называй меня так. Нам ещё нежностей с Ароном не хватало. Звать меня так разрешено одному Риссу. — Понял. — Он грустно улыбнулся. — А про эту бутылку… Я только Льену самому скажу. Один разочек, наедине. Что я его презираю. За отца. И за Тара. Они на него молиться готовы. Этот козёл того не заслуживает.***
Я ждал Льена в его боксе. Сбросив самодельные сапоги, впервые в жизни забрался с ногами на просторное ложе, застеленное выцветшим покрывалом. Ох, как же я раньше мечтал тут покувыркаться!.. Не судьба. Конура Льена отличалась от прочих боксов наличием письменного стола и высоченных шкафов вместо обычных для Гриарда сундуков. В углу стояла гладильная доска, где Льен наглаживал коммунскую униформу. В шкафах их раньше хранились десятки разных — от уборщика улиц до следователя госбезопасности. Все тютелька в тютельку по его размеру: мы столько коммунов положили, было из чего выбирать. Теперь коллекция уехала в новый дом. Деревянный письменный стол был заляпан клеем и тушью для печатей. Здесь мы готовили фальшивые документы для вылазок. Стол захламляли пустые бланки накладных, пропусков, маршрутных листов, свидетельств об окончании всевозможных курсов, бумажные обрезки. Повсюду валялись фотографии Льена и Гая для документов. Мы клепали их прямо тут — моментальное фото на «официальном» фоне шкафа. Льен и Гай то с зализанными проборами, то в очочках, то в форменных фуражках. Потом Керис заполнял корочки каллиграфическим почерком, а я вклеивал фотки и «ламинировал» всю красоту утюгом. В каждом свидетельстве и удостоверении в графе «происхождение» ставили инкубаторский код. К живорождённым отношение у коммунов натянутое, всё-таки они воспитывались в семьях альф и омег, хоть и очень давно и недолго. На мало-мальски важные посты живорождённых не брали. Так что мы перестраховывались; Льен и Гай всегда играли роли поделок. На антресолях виднелась старая коробка с прибамбасами для грима. Гай-то ладно, но Льен в пятнадцать лет далеко не выглядел солидным бетой, которому коммуна доверила бы управлять фурой. Поэтому Керис научил нас, как прибавить ему годков. Из капли жидкого латекса получались почти настоящие морщинки вокруг глаз и у рта, припудренные «под седину» виски добавляли достоверности. Да, было время… Льен ввалился в дверь, выковыривая остатки ужина из зубов. — А знаешь, путная у тебя бурда вышла, — заявил. — На вид — рагу из галош, но жрать можно… Альфа, я не допетрил, чо нёс этот пургомёт малолетний? Типа ты меня ждёшь тут. Чо за тайны императорского двора? И какого ты запёрся в мой бокс? На нём была серая льняная рубаха и штаны с подтяжками, на примятых волосах выделялся круг от шляпы. Что за фургон они там угнали? Из цирка шапито? Я отпихнул ногой подушку, под которой прятал бутыль с зелёной мутью. — Твоё? В секунду с него сдуло всю развязность. Льен захлопнул дверь, подперев её спиной. Вздохнув, сполз на пол и уселся на коврике. — Моё, — выдавил глухо, вперив зенки в пол. Я всё равно не мог поверить. Какой омега в своём уме станет травить себя нарочно после того, что полынь сделала с Абиром? Как можно губить своё тело, превращать себя в пустышку? Оставалась надежда, что это просто идиотский омежий способ не допустить войны между альфами, и принимал Льен эту настойку разок-другой, когда чуял течку вот-вот… — Ты настолько не хочешь Тара, что здоровьем рискуешь? — Что? — Он удивлённо прищурился. — При чём тут… это? Он даже не понял, о чём я. Получалось, что в поступке Льена не было ни капли заботы о других. Только эгоизм. Получалось, он глотал эту дрянь специально, чтобы стать бесплодным навсегда. Ах, зараза! — Почему, Льен? Как ты додумался… Он закрыл лицо ладонями. — Верни бутылку, альфа. Я больше не хочу и не буду рожать. В жизни я не слышал от омеги более страшных слов. Ради чего ему жить тогда? — Ты… что говоришь такое? Так же нельзя! — Я знаю, — шепнул он. — Ты убиваешь своих нерождённых детей! — Чтоб не убивать рождённых! Он убрал ладони от лица, и я увидел редчайшую картину: непробиваемый Льен Азари фон Саброн Младший оказался пробит. Он не кривил лицо в плаче, как все омеги, не хлюпал носом. Слёзы просто стекали дорожками по щекам и капали с подбородка, пропитывая дурацкую рубаху. Это был тот самый Льен, с которым мы прошли столько дорог, и который никогда меня не подводил. Но почему-то сейчас я не испытывал к нему жалости. Только разочарование. Будто он всю жизнь лгал, притворяясь достойным уважения, а на деле… — Ты не знаешь, что это такое, альфа! — прошипел Льен. — Не представляешь… Бета, не бета — какая разница? Он шевелился внутри меня и верил, что он под моей защитой! Я ему за семь месяцев все уши прожужжал, какой он у меня офигенный! Он верил мне! Он родился, он несколько минут дышал и смотрел на меня, как на чудо какое-то! И ждал, что я любить его буду ещё больше! А ему сломали шею, зарыли в ил в дальней пещере и привалили камнем! И кто я после этого? Я не мог смотреть на его слёзы. Хотелось как следует встряхнуть его за плечи: прекрати! Или вообще уйти и вернуться, когда он успокоится. — Кхарнэ, Льен! Ты приписал ему свои мысли и от этого страдаешь? У новорождённых мозг не настолько развит, чтобы что-то связное соображать… — Заткнись! — заорал он, тыча на меня пальцем. — Заткнись, альфа! Не смей говорить мне такое! Лучше было заткнуться, пока он не выкрикнул что-то, чего я не смог бы ему спустить. Для родителей всегда болезненно, когда говорят плохо об их детях. Даже о бетах. — Ещё раз я этого не вынесу. — Он запустил пальцы в лохмы. — Всё! Нарожался, хватит с меня! — Ты не можешь… — Я как раз могу. — Льен метнул в меня взглядом покрасневших глаз. — Я могу откупиться. Кровью, жизнью — чем нужно будет. Я привезу четырнадцать омег! Они родят намного больше детей, чем мог бы я! Буду гонять для них фуры, пока меня не пристрелят! А взамен прошу дать мне самому решать, что делать с моим телом! Поэтому он ехал в Саард, допёр я, наконец. Вот для чего ему эта вылазка. Льен вовсе не жертва убедительных речей старейшины, он себе на уме. Я попытался: — Но если ты потом передумаешь? Вдруг захочешь стать отцом? — Уже побыл, спасибо. — Он выпростал рубаху из штанов и высморкался в подол. На его груди расплылось мокрое пятно слёз. — У тебя беты не рождались, Дарайн. Ты не знаешь, что это. Что чувствует Халлар, когда убивает их. И что чувствовал Тар. Он себе полдуши сжёг, когда убил своего сына, а никто даже не заметил! — Постой… — Я задохнулся от возмущения. — А не ты его в бездушии обвинял? Ты же его после этого ненавидеть стал?! Так? Льен умолк, кусая дрожащие губы, и старательно теребил кисти на коврике. Чем дольше он тянул с ответом, тем более виноватым выглядел, и тем сильнее становилось жуткое предчувствие, что это ещё не всё. — Так, Льен?! Он съёжился от моего крика. Молча полез за пазуху и вытащил цепочку с каким-то оранжевым предметом, который хранил у сердца. Шокированный, я соскочил с ложа. В трёхпалой руке Льена болтался брелок для ключей с буквами «БН» — логотипом «Бета-Нефти». Подарок Тара — двадцать три тонны девяносто пятого бензина. — Ты же его в мусорку выбросил! — Халлар выбросил. Я достал… — Ненавидишь, значит? — рыкнул я. Льен закрыл глаза. Водопад слёз тут же прорвал преграду век, хлынул по лицу. Тварь белобрысая. Ему проще было морально уничтожить любящего альфу, чем признаться ему, что задумал больше не рожать. Льен, которого я знал, не мог поступить так. Это не просто трусость, это что-то за её пределами. Как можно было столько времени врать: нам, Тару, Халлару? Сокрушается тут, что не оправдал придуманного доверия новорождённого беты. А на нас он срать хотел, выходит? — И думаешь, так лучше? — заорал я. — Ты соображаешь, что ты с Таром сделал?! Ты чем думал, когда унижал его?! Когда говорил, что глядеть на него противно?! На хрена при всех орал, что он в постели дерьмо?! Ты же… раздавил его! Теперь Льен рыдал. По-настоящему: кривил морду и размазывал сопли под опухшим от плача носом, сжимая в ладони оранжевый брелок. — У нас с ним ни-ничего не получится! — всхлипнул он, заикаясь. — Тар, он же… уникальный та-талант! Он находка! У него должны, обязаны быть дети! Ему не откупиться! — Поэтому ты его с грязью смешал?! — Чтоб он сам не захотел всё верну-у-уть! — завыл Льен. — Чтоб у него гордость проснулась! Чтоб он с другими вязаться стал мне на-назло! Он может, он не как ты! Он вязался с Абиром, когда мы ещё вместе были! Бездумная омежья блажь. Льен ни хрена не понимал, что такое истинный. И как этот истинный закрывает собой остальные чувства и желания. Тар не позволит себе расслабляться с другими, когда Льен может потечь в любое время. Даже представить истинного в чужом боксе невыносимо. Льен с ним бок о бок три года прожил — так и не понял. — А Халлара ты зачем подставил? Плакать Льен не умел — непривычное для него состояние. Рыдания душили его, он вздрагивал, захлёбываясь слезами. Мне ежесекундно хотелось сбежать из бокса, только бы это не слушать. — Я не ожидал, что Тар сразу пойдёт с ним биться! — проскулил он. — Я не хотел! Я потерял ре-ребёнка, а всем было плевать! Мне было одиноко, тебе ясно? А с Халларом спокойно. Он хотя бы хочет меня не ка-каждый час. Да и кто бы ещё со-согласился с Таром связываться? Ты? Его совсем не интересовало, что Халлар тоже ему верит и, возможно, на что-то надеется. Чему тут удивляться после всего, что я узнал? Этот омега увяз в собственной брехне по макушку. — Верни мою настойку! — рыдал он. — Если я потеку, скорее в башку себе выстрелю, чем альфу подпущу, ты понял?! Видели бы его сейчас те омеги, что боялись слово лишнее сказать грозе Гриарда. Измазанный соплями Льен выглядел жалко. Но несмотря на его открывшееся лживое нутро, я не мог его судить. Разве я сам безгрешен? Как бы оценили в клане мой побег от гранатомёта в Ласау, когда я рисковал попасть в плен живьём? У каждого свой предел прочности. И вот омега, который способен с забавными прибаутками вырваться на гружёной фуре из оцепления, сломался на смерти сына. Если у него действительно такой страх перед новой беременностью, что он рушит мосты и совершает непоправимое, то и пулю в висок себе пустит. За ним не заржавеет. Натянув сапоги, я молча перешагнул через рассевшегося у двери Льена и вышел из бокса, подальше от омежьих слёз. Бутыль с ядовитым зельем так и осталась на ложе.***
Иной раз Халлар выговаривал мне за то, что я пытался контролировать жизнь членов своей группы в Гриарде. Но как я мог, зная, что омега уничтожает сам себя, ничего не делать? Чёрт его разберёт, пара месяцев — много это или мало? Успела ли настойка полыни уничтожить в его теле всё живое? Возможно, ещё реально было всё исправить, и каждая минута моего бездействия стоила его сгубленного здоровья? Да только Льен — это не Кайси-Эргилы, которым можно надуть в уши и за полчаса убедить их, что наша планета вовсе не круглая. Если Льен ради своей задумки так жёстко порвал с альфой, который был ему дорог, значит задумал он намертво. Не переубедит его никто. По-хорошему, попытаться мог Халлар. Это было очевидным решением: открыть всю эту бодягу старейшине. Скинуть его с небес на землю, показать, чего на самом деле стоила непонятно откуда взявшаяся симпатия Льена к нему. Остановили меня две причины. Во-первых, Льен никогда бы мне этого не простил. Во-вторых — альфья солидарность. Тар три месяца считал, что истинный омега презирает его за то, что он другой. Он имел право знать, что Льен считает его находкой для клана и талантом, достойным размножения. Пусть не любовь, но от презрения это далеко, верно? Я вспомнил, как Льен с пеной у рта защищал Тара, когда Крил обозвал его Копчёным. Вспомнил, как вчера Льен спас его от срыва, уступив свой бокс. Пусть не любовь, но поддержка, так ведь? Конечно, сделать Тара счастливым мог только возврат истинного омеги в его объятья. Узнай он о полыни, это вряд ли изменило бы ситуацию. Но, возможно, дурик хоть перестал бы себя ненавидеть.***
В Большом зале по приказу Халлара Рисс и альфы разожгли костёр, чтобы уничтожить всё, что в Гриарде можно сжечь. Если сюда придут опровцы с их операцией «Грабли», мы должны оставить им как можно меньше информации о клане. Тар сбежал от огня в другой конец пещеры. Я нашёл его в полутёмной купальне. Над верхней ванной горела тусклая лампа; шумел горячий водопад. Дурик сидел на каменном бортике в клубах пара и усердно отчищал щёткой пальцы, испачканные машинным маслом. Значит, и генератор, и болгарка приведены в идеальное состояние. Рукава его рубашки были закатаны, и руки, и лицо, и голая грудь — кожа да кости — всё блестело от брызг. На полу валялась тряпка в кровавых пятнах, а с колена Тара свисал приготовленный чистый кусок простыни. Рана от зубов выглядела ещё хуже, чем два месяца назад, когда я в прошлый раз видел её открытой. Половина левой ладони представляла собой кровавое месиво с налётом гноя. Кажется, его тело само не хотело бороться. Раздавленный альфа. Увидев меня, он оживился, отбросил щётку. Тоскливый взгляд зажёгся надеждой. — Льен? Всё-таки альфа-то недодавленный. Я опустился на лавку рядом с ванной, покачал головой. Прости, брат. Кажется, течку Льена ждать ещё очень-очень долго. Он слушал меня молча, не перебивая, не шевелясь и не меняясь в лице. Сидел на борту ванны с прямой спиной, напряжённый, пустой стальной взгляд был направлен в одну точку. Хотелось ткнуть его пальцем — дышит он там? — Глупый омега… — очнулся, наконец, Тар. Он выдохнул и расслабленно откинулся спиной на мокрую скалу. Брызги вмиг промочили тонкую рубашку насквозь. — Льен не хочет быть твоим, но он ничьим не будет, — объяснял я. — Тебе лучше попробовать начать жить дальше. Его не переубедишь. Сам знаешь, какой он упёртый. Я честно не знаю, как заставить его не гробить… репродуктивную систему. — Не нужно его заставлять! — Тар дёрнулся, схватил чистую заготовленную тряпку, принялся спешно обматывать рану. — Завяжи. Я помог ему перетянуть ладонь. Тар торопливо стащил промокшую рубаху, обнажив красную спину — сплошной рубцеватый шрам. Рванул дверцу шкафчика, схватив с полки наугад, принялся спешно натягивать серую футболку с длинными рукавами. — Ты куда? — оторопел я. — Скажу Льену, что ему не обязательно принимать настойку, — заявил он. — Ты серьёзно? — Конечно. — Абсолютно уверенный тон. О, да, Льен немедленно, сразу перестанет. Тар же у нас знаменитый краснобай. Я сомневался, что он вообще сможет донести до омеги свою мысль. Скорее всего, впадёт в ступор от его близости. Как бы не нарвался на новые унижения. А Льен ещё больше окрысится на меня за то, что я заторопился раскрывать другим его тайну. Тар снял и отряхнул от воды сине-красную шапку, натянул обратно, пряча кольца в ушах. Искорёженные его пальцы нервно сжимались и разжимались, как всегда. Мне всё больше казалось, что я катастрофически ошибся и спровоцировал скандал, который окажется похлеще чем тот, что был в ночь родов. — Дарайн… — Тар стеснительно замялся. — Потуши его жаровню, пожалуйста. Я вздохнул. — Он её к моему боксу перенёс. И бьющий копытом дурик понёсся по тоннелю. Я направился следом, ещё не сообразив, кому спешу на помощь — Льену или Тару? Там омега-вовсе-не-кремень в слезах и соплях, тут — непредсказуемый альфа, которому я, похоже, только что дал напрасную надежду. Тар выметнулся в техзал, за ним хлопнула дверь в бокс Льена. Я прислонился к перилам рядом, ожидая услышать крики ссоры, а то и увидеть новый полёт Тара с мостков второго уровня. Хотя, что там услышишь? Мы в своих боксах несколько слоёв ваты прокладываем, чтобы проходящих мимо не нервировали страстные стоны изнутри. Тар пять минут не вылетал. Посасывая заусенец, я глянул на часы: прошло уже десять. Тишина. Усевшись жопой на мостки, я спустил ноги вниз, разглядывая истёртый подошвами камень техзала. Слышно было, как завывает ветер в щели наверху и монотонно капает влага в тоннеле, ведущем к боксу Халлара. Обеспокоенный Рисс, потерявший своего альфу, отвлёк меня от созерцания трещин в камне. Прошло больше часа. Тар так и не вышел.