Принц дождя и Принцесса пламени

Терзаемая страхом и едва не плачущая от горя Николь отправилась обратно к дому, надеясь, что никто не заметит её временного отсутствия. Сердце несчастной девушки было разбито, так же, как её вера в любые добрые и светлые чувства. Николь мысленно упрекала себя в наивности и глупости, жалея о том, что верила своему Принцу дождя, как никому другому на свете, обожала его одного и мечтала только о нём. Тот, кого она считала своим хранителем и защитником, кого готова была называть самым лучшим человеком на свете, кому хотела подарить всю свою нежность, оказался самовлюблённым, хитрым и расчётливым злодеем. Его признания в любви и трогательные просьбы о взаимности оказались ложью; он играл с ней, словно с куклой на ниточках, и в любой момент мог убить, чтобы отомстить Кэтрин. Мадемуазель Бертрам почувствовала, что из её глаз начинают струиться слёзы, и остановилась, потому что теперь вообще не могла рассмотреть ничего вокруг. С трудом сдерживаемые рыдания не давали ей дышать, а воображении сквозь мрак снова проступали черты лица Рауля, его прекрасные и бездонные, словно небо, глаза. Николь вспоминала, как ласково он обнимал её, целовал ей руки и кружил в вихре ветра. Тогда голубоватый свет хрустальных капель воды озарял собою темноту ночи, но сейчас свет любви в сердце юной наяды померк, сменившись чёрной пустотой. - Всё обман! – прошептала девушка и, брезгливо сорвав со своей руки подаренное Раулем кольцо с бирюзой, бросила его куда-то в заросли. Она вернулась домой, и, не раздеваясь, в платье и плаще бросилась на кровать. В этот час весь мир был ей безразличен. Постепенно мадемуазель Бертрам вновь заснула. Близился рассвет, и во сне ей явился её возлюбленный, окружённый знакомым сияющим ореолом голубоватых капель. Она гневно взмахнула руками, пытаясь прогнать его. - Ненавижу тебя, – проговорила Николь. – Ненавижу! Рауль был в смятении от того, что она раскрыла его постыдную тайну. Он решил воспользоваться своим умением проникать в сновидения, чтобы хоть как-то попытаться переубедить Николь. - Любимая, за что? – горестно произнёс голос виконта в её голове. – Я клянусь, что ни за что не причинил бы тебе зла и никогда этого не хотел. Я люблю тебя. - Лжёшь, такие, как ты, любят только себя. Теперь я понимаю, почему ты так редко показывался мне на глаза и не называл своего настоящего имени – не хотел, чтобы я узнала, кто ты на самом деле. Ты обманывал меня. Ты – завистник и убийца! Столько лет ты лгал мне и притворялся, что дорожишь мной! - Я не обманывал тебя, моя милая. Я скрывал от тебя своё прошлое, но никогда не притворялся и не лгал. Я не мог тебе признаться в том, кем я был в земной жизни, лишь потому, что ты никогда не приняла бы меня, если бы знала. Но у меня и в мыслях не было ничего дурного, я просто хотел хоть немного счастья, – Рауль с мольбой протянул руки к девушке, а она в ужасе отшатнулась, как от прокажённого. – Я был счастлив только рядом с тобой, и ты тоже была счастлива! Почему же теперь ты гонишь меня? Разве я сделал тебе что-то дурное? Поверь, Николь, я сполна был наказан за то зло, которое совершил когда-то. - Я не верю ни одному твоему слову, – в слезах произнесла мадемуазель Бертрам. - Попроси Кэтрин рассказать тебе всё, и ты убедишься, что я искупил свои былые проступки. Не вынуждай меня оправдываться за то, чего я не совершал, – дух виконта с искренним отчаянием в последний раз попытался воззвать к справедливости девушки и её былой нежности. – Я ни в чём не виноват перед тобой! Николь, всё ещё плача, заставила себя посмотреть ему в глаза, бывшие для неё в течение долгого времени воплощением всего самого прекрасного в жизни. Взгляд виконта де Шаньи и теперь всё ещё завораживал юную наяду своей необыкновенной проникновенностью. - Прошу, не разрывай нить, которая нас связывает с того дня, как ты появилась на свет, – произнёс Рауль, пытаясь взять возлюбленную за руки. – Мы самой судьбою созданы друг для друга. Поверь мне. Она замерла, не в силах отвернуться. Девушка заметила, что в глазах Рауля также стоят слёзы, и несколько смягчилась, видя его мучительное волнение и душевную боль. Прежде никто и никогда так не смотрел на неё – с такой любовью, надеждой и отчаянием одновременно. Николь знала, что должна ненавидеть неудавшегося убийцу её мамы и ни в коем случае не доверять ему, но сейчас ей захотелось, как прежде, ласково прикоснуться ладонями к его плечам, обнять его и утешить. В памяти мадемуазель Бертрам невольно пронеслись картины её первых встреч с ним, его уроки рисования и волшебные сказки, которые он рисовал ей на оконном стекле. В течение нескольких секунд Николь колебалась: может, Рауль действительно не желал ей зла и не рассказывал всей правды о себе лишь из-за боязни быть отвергнутым ею? Но тут же она подумала, что подобные перемены к лучшему могут происходить с человеком только в сказках, а в жизни так, к сожалению, не бывает: тот, кто способен направить револьвер на беззащитную женщину и нажать на курок, любит лишь собственную оскорблённую гордыню и никогда не изменится. - Исчезни, злой и вкрадчивый демон! Больше никогда ко мне не приходи, я не хочу тебя видеть! – с ожесточением ответила Николь, подавляя в себе малейшее сочувствие по отношению к бывшему возлюбленному. Виконт со стоном обхватил голову руками и произнёс: - Почему ты так жестока ко мне, Николь? Сейчас я ни за что бы не поверил, что ты – дочь Кэти, самого доброго и милосердного человека в мире. В эту минуту ты такая же, как твой отец в свои худшие минуты – категоричная, упрямая и безжалостная. - Не смей плохо говорить о моём папе! – воскликнула девушка. – Тебе никогда не сравниться с ним! - Я не хочу оскорбить ни его, ни тебя, дорогая, а просто подразумеваю, что всем людям свойственно совершать ошибки. Мсье Бертрам, должно быть, никогда не рассказывал тебе, как был несправедлив и груб, подозревая твою мать в любовной связи со мной. Так расспроси его, и в ответ услышишь любопытную историю, – с некоторым сарказмом проговорил Рауль. – Знаю, что сообщать подобные нелицеприятные подробности о близком тебе человеке нехорошо, но всё же ты должна знать. Кэтрин простила и меня, и твоего отца, хотя если судить так строго, как судишь ты, то прощения не заслуживал ни один: мы оба были неправы, каждый из нас поступил ужасно. И сейчас, отвергая меня, ты тоже совершаешь ошибку, которая может стать непоправимой. Ты несправедлива ко мне. Не будь бессердечной, любовь моя, не осуждай меня, не разобравшись. - Оставь меня! – закричала Николь, пытаясь во сне отпрянуть от него, вскочить и убежать. – Убирайся, мерзкое чудовище! Он тяжело вздохнул и медленно стал отдаляться, а затем на мгновение обернулся и сказал: - Однажды я убил себя сам, но сегодня ты убила меня. Его глаза устремили прощальный укоризненный взор на Николь, и через секунду Рауль исчез, будто растворившись в воздухе. Дверь отворилась, и в комнату поспешно вбежала Роза с зажжённой лампой в руках. - Мадемуазель Николь, что с вами? Что случилось? – обеспокоенно затараторила взволнованная горничная. – Вы так закричали, что я испугалась за вас! - Мне приснился кошмарный сон, – дрожа, ответила девушка и обессилено опустилась обратно на постель. - Может, принести вам воды или чаю? Господи, почему на вас плащ и туфли? Позвольте, я помогу вам снять их. - Прошу вас, не беспокойтесь, оставьте всё это, – приглушённым голосом возразила Николь. – Лучше просто посидите со мной рядом, Роза. Если это чудовище вновь возникнет в моём воображении, я не выдержу! Мне очень страшно, я не хочу оставаться одна! - Конечно, я побуду с вами, мадемуазель. Поверьте, здесь нет никакого чудовища, вам ничто не угрожает. Уже скоро приедет мадам Бертрам. Вчера, когда вам сделалось дурно, я написала ей и попросила срочно приехать сюда, – горничная заботливо поправила подушку хозяйской дочери. – Не волнуйтесь, всё будет хорошо. - Роза, пожалуйста, расстегните цепочку моего кулона, она будто душит меня, – Николь чуть приподнялась. – Уберите его от меня подальше. Горничная исполнила просьбу девушки, и та, с облегчением вздохнув, закрыла глаза. - Постарайтесь не думать ни о чём плохом и поспать, вам нужен отдых, – Роза осторожно коснулась разметавшихся волос мадемуазель Бертрам. - Не знаю, удастся ли мне вновь заснуть, но если я засну и вдруг во сне начну что-то говорить, то разбудите меня в ту же секунду. Обещаете? - Конечно, мадемуазель, не тревожьтесь. Хотя утро было уже совсем близко, в комнате по-прежнему было почти темно: небо не озарилось ни одним лучом рассветного солнца. Вместо этого начался ливень. Бледная, усталая и измученная Николь заснула быстро, хотя сама этого не ожидала. Звук усиливающегося с каждой минутой дождя не прерывал её сон, но разбудил бывшую виконтессу де Шаньи. Валерия откинула одеяло, которым была вынуждена перед этим укутаться поплотнее из-за временного отсутствия своего страстного молодого любовника (Феликс, услышав о внезапной необъяснимой болезни сестры, категорически не захотел оставаться в Париже и поспешно поехал в Бордо вместе с Кэтрин) и поднялась с постели. Ветер неистово швырял прямо в оконные стёкла целые пригоршни ливня, и этот дребезжащий звук неприятно резал слух итальянки. Она хотела выглянуть на улицу, но ничего не смогла рассмотреть из-за обильных потоков воды, стекавших по стеклу. С задумчивым выражением лица женщина вышла в другую комнату, окна в которой выходили на противоположную сторону. Её предположение подтвердилось: здесь дождь так же яростно колотил в стёкла почти под прямым углом из-за сильнейшего ветра, угрожавшего превратиться в настоящий ураган. Казалось, будто разбушевавшаяся стихия идёт на приступ со всех сторон и намеревается потопить это место. - Рауль, это ты? Неужели ты хочешь стереть снятый мною дом с лица земли только потому, что совсем недавно здесь находился Феликс Бертрам? – тихо спросила Валерия, вглядываясь в водные потоки на стёклах. – Я знаю, что он тебя ненавидит, но ничего не могу изменить. Скажи наконец, что тебе нужно, и прекрати это безобразие. В тот же миг оконные створки с грохотом распахнулись. Итальянка вздрогнула и невольно сделала шаг назад. Ворвавшийся в комнату вихрь швырнул на стол лист бумаги, перед этим лежавший на комоде, и опрокинул стоявшую на столе чернильницу. Разлитые чернила начали таинственным образом складываться в буквы. Затем лист сам собой свернулся и закрепился странной импровизированной печатью – мужским перстнем-печаткой. Прежде Валерия никогда не видела ничего подобного, но заставила себя приблизиться и взять странное письмо в руки. Тут же вихрь утих и исчез, аккуратно притворив за собой окно. Женщина сняла перстень, скреплявший бумажный свиток, развернула бумагу, зажгла лампу и стала читать. Прости, что нарушаю твой сон, но ты – единственная, к кому я имею возможность обратиться. Я не могу позволить себе потревожить Кэтрин, потому что доставил ей немало страданий в былые времена. Чувство собственной слабости и бессмысленности дальнейшего существования вынуждают меня покинуть этот мир окончательно. В свои последние минуты я отчётливо понимаю, что абсолютно бессилен. Да, я бессилен перед своей судьбой и только теперь осознаю это в полной мере. Я чувствовал себя сильным, продолжая бороться за право обрести любовь и счастье даже в обличье бесплотного призрака. Ещё совсем недавно мне казалось, что счастье рядом. Но я ошибся, напрасно поверил нежному взгляду и ласковым словам Николь: узнав о моём прошлом, она отшатнулась с ужасом и прогнала меня, не дав даже тени надежды. Её чарующая нежность, возвышенность и душевная чистота, бывшие для меня единственным источником радости, мгновенно сменились страхом, недоверием и ненавистью. Я заклеймён в глазах своей любимой и не смогу этого изменить. За что она отвергла меня, за что назвала чудовищем? Я совершил когда-то немало недостойных поступков, но неужели перенесённого мной жестокого наказания и долгих лет жизни на грани двух миров было недостаточно, чтобы искупить былое? Выходит, недостаточно. Разве я так много хотел? Только одного – чтобы моя любовь нашла отклик в сердце Николь, чтобы меня любил хоть один человек на свете, больше мне не надо! Мне не за что бороться, не о чем мечтать и не к чему стремиться. По-видимому, я проклят навеки. Я не буду любимым ею. Всё – и материальное, и нематериальное – теряет значение. Единственное, что меня беспокоит – что я не смогу больше быть рядом с Николь и защищать её, но кулон, который я ей подарил пять лет назад, содержит частицу моей энергии, этого будет достаточно, чтобы оберегать её от бед. Возможно, моё решение перешагнуть роковой рубеж покажется тебе неразумным и малодушным, но случившееся слишком болезненно для меня: я не выдерживаю, у меня не хватает сил! Хотя ты не можешь судить по собственному опыту, но я надеюсь, что поймёшь меня. Нет, я это знаю: ты действительно всё поймёшь, Валери. Я почти никогда не называл тебя по имени, прости меня. Я пытался насмехаться над тобой, саркастически именуя Мессалиной девятнадцатого века, но теперь понимаю, что ты лучше, чем она. В тебе её склонность к легкомысленным развлечениям и жизни лишь ради наслаждения превратились в нечто иное, но, вероятно, это вижу лишь я. Будучи бесплотным духом, я мог видеть больше, чем обычные люди, и видел, что тебе доставляют огромное удовольствие размышления о причинах действий других людей, а именно – об эмоциональной мотивации поведения. Ты стала любительницей психологических загадок и добилась в этом определённого успеха, но не достигла главной цели: ты можешь понять всех – но не себя. Молодой Бертрам поможет тебе познать себя, вас недаром влечёт друг к другу. Тебе не довелось встретить свою любовь, а мне не суждено обрести взаимность: казалось бы, противоположные ситуации, но одна и та же трагедия, объединяющая нас. Поэтому именно тебе я оставляю перстень, который постоянно носил на мизинце левой руки – единственную дорогую мне вещь, с которой я не расставался даже после физической смерти. Ты держишь в руках фамильную печатку рода де Шаньи. Теперь, соответственно титулу, она должна была бы принадлежать сыну Кэтрин, но я этого не хочу. Даже не потому что Феликс ненавидит меня сильнее, чем кто-либо, и, как ни странно, безумно ревнует тебя ко мне. В своей ревности младший мсье Бертрам и впрямь почему-то больше похож не на отца, а на меня – я когда-то тоже ревновал Кэти даже к бесплотному духу, к легендарному Ангелу Музыки, о котором рассказывал Густав Дае. Твоему любовнику нельзя носить печатку де Шаньи, ему она не принесёт счастья. Лучше оставь мой перстень себе, думаю, он хорошо будет смотреться у тебя на указательном пальце и станет талисманом удачи. Ты никогда не была моей любимой женщиной, но стала мне надёжным другом, я тебе благодарен за это и желаю никогда не знать такой боли, какую я испытываю сейчас. Ты добрее и благороднее, чем хочешь казаться окружающим, поэтому я верю: ты не останешься безразличной к моему несчастью и исполнишь мою последнюю волю. Умоляю, попытайся хоть немного смягчить мою прекрасную, но безжалостную возлюбленную и обелить мой образ в её воспоминаниях, пусть она не думает обо мне так дурно, пусть не проклинает меня. Сейчас переубедить её не выйдет, но, может, когда-нибудь, спустя годы, у тебя получится это сделать. Я уже не смогу. Спокойно дожидаться перемен к лучшему – тоже не для меня теперь. Я никому не желаю зла и никого не обвиняю в случившемся, мне осталось сделать только один последний шаг навстречу полной неизвестности, которой я всегда боялся. Даже в эту минуту меня ещё несколько тревожит страх, но иначе уже нельзя. Теперь я действительно умираю, Валери. Прощай. Торопливо прочитав письмо, итальянка схватила кольцо и, сжав его в руке, бросилась к окну. Она распахнула раму и, невзирая на то, что ей в лицо мгновенно полетели холодные, почти что ледяные капли осеннего ливня, крикнула: - Рауль, остановись! Было уже поздно. Сквозь полутьму сверкнула огромная молния, прорезавшая собой весь небосвод, и раздался оглушительный раскат грома. Молния ударила прямо в могилу виконта де Шаньи. Затем всё стихло, и дождь прекратился. В тот момент, когда грянул гром, Роза, задремавшая в кресле около кровати Николь, вздрогнула и проснулась. Кулон из горного хрусталя, который горничная держала в руке, сняв с мадемуазель Бертрам, выпал. Он ударился о пол и разбился на мелкие осколки.