Принц дождя и Принцесса пламени

Лунный свет сменился бледной утренней зарёй, но музыка страсти не умолкла в воображении Феликса. Его тело до сих пор будто продолжало пылать от поцелуев темпераментной итальянки, а с губ в любой момент готов был вновь сорваться хриплый стон удовольствия. Этой ночью он почти не спал и продолжал обнимать свою Мессалину даже тогда, когда она спокойно заснула, будто случившееся вовсе не взволновало её. Сейчас молодой гений понимал, что это действительно так: почему Валерия должна была бы воспринять произошедшее всерьёз? Ведь для неё он всего лишь «один из», а не «единственный»… Если бы он мог быть единственным, если бы мог быть для неё любимым человеком, а не очередным экспонатом в коллекции! Эта мысль причиняла ему боль и заставляла чувствовать себя расколотым надвое. С одной стороны, Феликс чувствовал себя пристыженным и падшим, недостойным самого себя, с другой – был безмятежно, безумно, безгранично счастлив. Всё смешалось в его сердце: радость от полученного наслаждения, неутихшее желание, оскорблённая гордость и мучительная горечь стыда – но отнюдь не раскаяния. Да, всё же он не раскаивался. Мысленно задавая себе вопрос, изменил бы он что-нибудь, если бы была такая возможность, мужчина в который раз за это утро ответил: нет, нет и нет! Если бы время повернулось вспять, то он всё равно не отрёкся бы от своей безрассудной нелепой мечты, не отказался бы от сладостного обладания этой женщиной – единственной, которая способна была разжечь неистовое пламя в его душе, старательно укрытой слоем ледяной сдержанности. Хоть за это приходится дорого расплачиваться… Но даже теперь, после ночи любви, Валерия осталась загадкой для своего влюблённого гения – он по-прежнему не мог определить, почему его так влечёт к ней, к этой императрице сладострастия, никогда не знавшей истинной любви. - Милый, разожги огонь в камине, если тебе не трудно, - проговорила женщина, открыв глаза. – Здесь снова холодно. Композитор поднялся и, послушно положив в камин несколько поленьев, поджёг их. В это время Валерия тоже поднялась с ковра и, как ни в чём не бывало, стала примерять коралловое ожерелье перед зеркалом. Оно ещё больше подчеркнуло её светлую кожу и наготу, ещё более откровенную и бесстыдную в пробудившемся свете дня. Феликс обнял свою Мессалину со спины, прижавшись к ней всем телом и страстно целуя её шею. - Тебе мало? – со смехом спросила она. – Вот неугомонный… - Боюсь, после того, как я узнал тебя, мне всегда будет мало, - прошептал влюблённый, чувствуя, что снова изнемогает от желания, и подхватил её на руки. – А может, я просто хочу тебя согреть. Когда ты рядом, то моя кровь жарче всякого пламени! - Ишь ты, какой горячий! Словно раскалённая каминная решётка! – иронично произнесла женщина и коснулась его щеки кончиками пальцев. - Надеюсь, твой огонь не потухнет через пару часов? Достаточно ли сильно он горит, чтобы мне стало жарко? - Ты почувствуешь это, - проговорил композитор, торжествующе смеясь и падая вместе со своей своевольной музой на кровать. – Обещаю. Итальянка нежно гладила его по голове и порой, подзадоривая, дерзко впивалась ногтями в спину, словно игривая хитрая кошка. Каждое прикосновение её рук снова лишало Феликса всякой сдержанности, а аромат ванили очаровывал любовным дурманом. Пульсирующий ритм страсти охватил тела любовников, словно горная река, которой невыносимо тесно в узких расщелинах между скалами, и стремился всё быстрее, всё неистовей к желанной вершине, а затем разлился огромным водопадом, для которого нет ни преград, ни пределов. Феликс в самом деле чувствовал себя готовым пройти любые испытания, лишь бы быть рядом с этой женщиной. В его фантазиях она была подобна алой лилии, откровенно раскрывающей колдовские объятия своих лепестков. - Если бы ты могла исполнить роль Мессалины не только со мной, но и на сцене, - проговорил мужчина, опускаясь на подушку, чтобы отдышаться. - Во-первых, дорогой, мне уже далеко не двадцать лет, как героине в твоей опере, - усмехнулась его любовница. – И самое главное, я ведь не умею петь. - Но тебе даже не нужно было бы играть, - мечтательно протянул композитор, в который раз представляя её на сцене, в коротенькой алой тунике и с распущенными волосами. - Многие актёры терпят крах, пытаясь достоверно сыграть страсть, - Валерия томно потянулась и добавила: - А всё почему? Именно потому, что играют. А страсть персонажа нужно прожить самому. Феликс вздохнул и ответил: - Если бы вложить твою мысль в голову этой упрямой девчонки! Ты была права, когда сказала, что Луиза была бы более хороша в роли Эйкейтрайн. У неё чудесный голос, она красива, но не способна хоть на самую капельку страстности. - Так пробуди в ней страстность. Она никогда сможет спеть о радостях любовных утех, пока не познает их, - итальянка готова была расхохотаться, но, заметив, как побледнел Феликс, поспешно добавила: - Или хотя бы, пока не начнёт их желать. Лишить её невинности было бы слишком просто. Поэтому у тебя есть иной путь – заставь свою капризную певичку влюбиться в тебя. Девушки такого характера, когда влюбляются, становятся на всё способны, лишь бы добиться одобрения от предмета своей любви. Если мадемуазель Луиза тебя полюбит, то она сделает всё, чтобы исполнить партию Мессалины блестяще и этим порадовать тебя. - Это невозможно, - приглушённо ответил композитор, отвернувшись. – Я не могу так поступить, это нечестно. - Во-первых, Феликс, подумай о том, что с её стороны нечестно срывать тебе премьеру своими глупостями, - возразила Валерия. – Во-вторых, неужели ты позволишь этой премьере сорваться? Не думаю, что твоя работа недостойна быть воплощённой на сцене и должна прожить свой век, лёжа где-нибудь в потайном ящике стола. Я хочу увидеть постановку! Слова итальянки тронули струну гордости в душе композитора, так как он сам жаждал этой премьеры. Теперь же, когда он с особой остротой почувствовал, что его муза тоже ждёт постановки на сцене, его желание стало ещё сильнее. - Но что я могу сделать? – молодой человек чуть пожал плечами. – У Луизы безупречная репутация, она появилась в театре ещё маленькой девочкой и росла у меня на глазах. Она никогда не была влюблена, даже больше – она боится и не хочет любви! Даже если я просто попытаюсь обнять и поцеловать её – а это неизбежно, если я должен изобразить влюблённого – она убежит и больше никогда не приблизится ко мне. - А тебе и не нужно изображать влюблённого и преследовать Луизу, - глубокомысленно изрекла женщина. – Этим ты действительно от неё ничего не добьёшься. Она должна думать, что ты её любишь, хотя на самом деле для этого нет причин и ты не должен произносить слова любви. Сочувствие к тебе как неистово влюблённому, но скрывающему свою любовь ради её спокойствия, внушит Луизе благие мысли о тебе и заставит испытывать раскаяние. Да, жалость и раскаяние станут основой для формирования нежных чувств к тебе. Луиза непременно захочет вознаградить тебя за твои страдания! - Хорошо сказано, но как это осуществить? – недоумевающе поинтересовался Феликс. - Очень просто, - Валерия лукаво сверкнула глазами. – Я тебе даже помогу. Когда она изложила мужчине свой замысел, то в первую секунду он готов был с гневом отказаться, но промолчал. Феликса терзали сомнения: имеет ли он право играть чувствами Луизы, чтобы добиться от неё хорошего исполнения? Может ли он позволить себе нанести ей душевную рану ради возвышенной цели – во имя красоты и искусства? Благородство, воспитанность, честность говорили: нет, ни за что! Гордость велела: да, сделай это. Кроме того, Феликс был не глуп, поэтому оценил все преимущества этой затеи – план действительно хорош и расчёт сделан верно. Если всё удастся – то премьера состоится в срок и блестяще, и никто ни о чём не догадается. Скрепя сердце, композитор согласился. Жребий был брошен. Важное решение в этот же час приняла и Николь. Сегодня девушка счастливо и радостно улыбалась наступлению нового дня, ведь её преданный Принц дождя был с ней рядом почти до рассвета. Ночью он появился в её комнате и отразился в зеркале, словно живой человек. Она готова была, не веря собственным глазам, коснуться зеркала, но ощутила лёгкое прикосновение хранителя к своим мягким волосам и обернулась с сияющими глазами. Происходящее было не игрой её воображения, а настоящим. Вокруг мерцал лёгкий голубоватый свет от многочисленных капелек воды, неподвижно повисших в воздухе и украшавших собой комнату. Казалось, даже огни зажжённых свечей приобрели сияющие оттенки воды в лучах солнца. Девушка поднялась с кресла и, улыбнувшись, дотронулась ладошкой до плеча своего хранителя. Он взял её ладонь в обе руки, и Николь почувствовала не обычно описываемый в подобных ситуациях жуткий призрачный холод, а лёгкую, едва ощутимую прохладу. Впрочем, его касания всегда были едва-едва ощутимыми, поэтому девушка не удивилась. - Мой принц, я так долго ждала тебя, - тихо проговорила она. – Как же я счастлива сейчас! - Я счастлив вдвойне, - ответил Рауль и поцеловал её руку. – Посмотри вокруг, моя красавица. Это всё для тебя. Капли дождя, послушные его воле, медленно задвигались в невероятном танце, словно живые, и засияли, как самые дорогие бриллианты. От их движения в воздухе стоял лёгкий нежный перезвон, словно от тысячи миниатюрных серебряных колокольчиков. Голубоватый мерцающий свет, появившийся в зеркале и распространившийся по всей комнате, тоже казался живым и одухотворённым, напевая что-то тихим голосом флейты. Капли воды складывались в фигуры и играли спектакль, предназначенный для юной мадемуазель Бертрам, улыбающейся и восторженно следившей за происходящим. В помещении поднялся ветер, и Николь почувствовала, как её ноги отрываются от пола. Рауль взял девушку за обе руки, и ветер легко закружил пару, словно они были невесомыми, а волшебные дождевые капли складывались в силуэты цветущих весенних деревьев и продолжали нежно звенеть. Сегодня виконт поистине превзошёл себя, сделавшись настоящим повелителем воды и ветра. - Как красиво… Спасибо, - произнесла Николь, прикасаясь ладонями к его плечам. – Но теперь я совершенно точно знаю, что есть кое-что ещё более прекрасное. Выражение лица Рауля сделалось печальным: он не хотел разочаровать свою прелестную наяду. Девушка заметила перемену и добавила: - Неужели, мой милый принц, ты не спросишь, что именно? - И что же? – спросил он. - Твои глаза. Я раньше видела их лишь одно мгновение – но никогда мне не забыть твоего взгляда, и теперь я это знаю, - Николь ласково улыбнулась ему и продолжила: - Да, это правда. Я знаю, что девушки не должны говорить такого мужчинам, но больше не могу молчать. Твой взгляд для меня – воплощение красоты. Ты очень красивый, мой принц, но не это главное. В твоих глазах я будто вижу собственную душу. Никто на свете не понимает меня так, как ты, даже мама и папа. Я люблю тебя. - Я тоже люблю тебя, - Рауль с нежностью обнял девушку и прижал её к своей груди. – Хотя нам это запрещено… Но я люблю тебя, моя Николь. Жаль, что даже сейчас, когда ты так близко ко мне, я не могу почувствовать твоего прикосновения. - Но почему? – взволнованно проговорила она. – Ведь я же чувствую, когда ты берёшь меня за руки, когда обнимаешь меня. Едва заметно, но чувствую! - Ты - человек, а я – дух. Мне запрещены обычные человеческие ощущения, - грустно ответил виконт. – Я не испытываю боли. Если сейчас ты проткнёшь меня кинжалом, то я ничего не почувствую. Но точно так же я ничего не почувствую, если ты меня поцелуешь. Я могу только мысленно это представлять. У меня остались человеческие мысли и эмоции. Николь посмотрела на свою ладонь и, приподняв её, попросила: - Дотронься до меня пожалуйста. Рауль приложил ладонь к её ладони. - Неужели ничего? – девушка с тревогой посмотрела на него, и из её глаз медленно потекли слёзы, когда он с прежней грустью покачал головой. – Но всё же… ты позволишь мне попытаться? - Ты хочешь поцеловать меня? – его глаза засияли, а руки крепче обвили изящную талию юной прелестницы, когда её лицо приблизилось. – Я осмеливался только мечтать о подобном, но никогда не позволил бы себе сказать об этом, если бы не знал, что ты любишь меня. Поцелуй меня, Николь! Не переставая беззвучно плакать, девушка коснулась губами его губ, моля небеса о том, чтобы её любимому дали возможность ощутить поцелуй. Слёзы, стекавшие по её лицу, оказались и у него на щеках. И… Рауль внезапно почувствовал это, точно так же, как пламенную нежность поцелуя Николь. - Неужели? – прошептал он, изумлённо оглядываясь по сторонам, будто где-то можно было найти ответ, как это случилось. – Я чувствую! Виконт закружил возлюбленную быстро, словно вихрь, и продолжил целовать её, пока хрустальные капли дождя звенели, словно мелодия райского сада, а голубое сияние превращало обычную комнату в царство волшебной сказки. Ночь пролетела для них, как одно мгновение, и перед рассветом Рауль покинул девушку. Он был обессилен, так как возможность быть видимым и осязаемым в окружающем мире отнимала у него много энергии. - Ты – самое дорогое для меня во всей вселенной, - прошептал он, ласково коснувшись на прощание волос девушки. - И ты для меня тоже, - отозвалась Николь, чувствуя, как её веки смыкает сон. – Хотя я даже не знаю, как тебя зовут на самом деле. - Какое это имеет значение? – виконт с трудом сдержал вздох. – На грани двух миров имена теряют свой смысл. Помни, что я люблю тебя, моя милая. Он надел ей на палец прекрасное кольцо с бирюзой и исчез, а девушка уснула, и во сне продолжала видеть его сияющие глаза цвета неба перед грозой. Утром Николь первым делом направилась в библиотеку. Она решила во что бы то ни стало сделать так, чтобы её принц мог всегда быть с ней или она сама смогла отправиться к нему. Ответ на вопрос о том, как это сделать, девушка собиралась искать в старинных фолиантах семейства де Шаньи. Согласно легенде, которую покойный Этьен де Шаньи рассказал своей дочери Кэти, а та рассказала Николь, первый представитель рода – отважный и благородный рыцарь Арман де Шаньи был известен как смелый воин и справедливый правитель. Однажды в лесу во время охоты он повстречал прекрасную женщину, которая жила там в уединённом доме, вдали от поселений, и влюбился в неё. О той женщине, носившей имя Ребекка, ходила дурная молва: говорили, что она – ведьма, приворожившая его. Рыцарь не обращал внимания на это, считая, что другие женщины просто завидуют красоте его возлюбленной. Ребекка и вправду была красавицей – высокая, стройная, с длинными чёрными косами и огромными бирюзовыми глазами. Она зарабатывала на жизнь, торгуя вышитыми гобеленами, равных которым и в самом Париже нельзя было отыскать – до того они были великолепны. В отсутствие Армана де Шаньи инквизиция захватила Ребекку. Женщина была обвинена в колдовстве и сожжена заживо. Неистовое горе охватило рыцаря де Шаньи, когда он узнал об ужасной участи своей возлюбленной. Несчастный намеревался ночью убить всех, кто принимал участие в казни, а затем покончить с собой, но остановился в одном шаге от смерти, услышав голос Ребекки. Она явилась к нему в виде призрака, рассказала, что действительно была могущественной колдуньей и попросила его о помощи. Арман отыскал в лесу её книгу с заклинаниями и должен был провести магический ритуал, который позволил бы ведьме вновь воплотиться на земле. Что из этого вышло – никто не знает, так как о дальнейшей судьбе отважного Армана де Шаньи семейная легенда умалчивала. Николь задумала отыскать эту книгу с заклинаниями, которая до сих пор должна была храниться в имении, и провести тот самый ритуал, чтобы её возлюбленный обрёл облик обычного человека. Искать предстояло долго, поскольку библиотека де Шаньи насчитывала более двух тысяч книг. Девушка наткнулась на странную вещь – чей-то дневник с чуть обгоревшими по краю страницами – и сама не зная, почему, стала читать его. Это были старые записи Рауля де Шаньи, раскрывавшие читателю самые тёмные страницы его земной жизни.