Kill the lights

Заржавевшее солнце робко выглядывает из-за хмурого облака, маясь в раздумьях: смотреть – не смотреть, посветить? Обрадовать летним теплом? И замечают ли люди внизу, что наступило лето? Они смотрят, радуются свету, злятся на бестолковое светило – мешает работать, в глаза лучами метит. - Йа-а-ах! Как палит-то сегодня! – зевает Франциск, прикрывая лицо ладонью. – Алиса? Ты ещё не стала яичницей? – взгляд озабоченный, сочувствующий, но, если присмотреться, можно заметить мелькающие смешинки. - О, ты как раз светленькая, прям желток! Медленный разворот, сжатые губы, сейчас из ноздрей пар повалит, как от паровоза. – Я тебя размажу! – тихий рык раскатом грома, Алиса всегда чувствует, когда над ней подшучивают. - Верю-верю, но пробовать не хочу! Нам ещё к Брагинскому, не забудь! Что будет, если ты покалечишь его главного исполнителя? – Странно, когда он начал этим гордиться? - Найдёт другого, – снова рык. Нет, желток она ему однозначно не простит. Франциск повёл плечом, мол, м-да, тут ты права. А может, нет? Не ищет же он замены Гилберту – прохвост больше недели где-то развлекается – в этом не сомневаются. Обыскали ближайшие бордели, казино и бары. Гилберта нет! И появляться не спешит. - Не хочу к Брагинскому! – капризничает Алиса, замедляя шаг. – Опять слушать визг тех девок?! - Ты слишком придирчива, расслабься! Они обе весьма добродушны! - Нет! Не хочу. Будь добр избавь меня от просмотра ненужных фотокарточек и выслушивания лондонских сплетен! - Тебе нисколько не интересны другие люди? – искреннее удивление и настороженность. Алиса остановилась. Сдвинув брови, она смотрит на кирпичную дорожку, задумавшись над чем-то. - Я не интересуюсь такими глупостями, - гордо вскинула подбородок, отвернувшись к спокойному морю. У неё грустный взгляд, но упрямый характер – думается Франциску – ты просто не умеешь интересоваться такими глупостями, закрываясь ото всех какими-то ненужными самой делами. Ты не умеешь доверять. - Ладно, схожу один! Подождёшь где-нибудь? Алиса кивнула, всё ещё пребывая в своих мыслях. Когда она зашагала по дороге, Франциску пришлось перехватить её под локоть – чуть не упала, так задумалась, что ноги еле поднимает. - Эй, ты здесь? Вылезай из своих дум! - А, да, - очнулась, моргает, будто на свет вытащили. - Смотри, – Франциск остановился, разглядывая что-то в толпе. – Это не мальчуган ли Тони? Сначала было непонятно, кто или что заинтересовало Франциска, пришлось пару раз переспросить, даже подойти поближе и зло сощуриться на фразу «ох уж мне это твоё зрение!». Франциск тащил её через толпу, не сводя взгляда со своей цели. В итоге, когда они спрятались за одним из углов, Алиса наконец смогла разглядеть того человека. Среднего роста парень, лет двадцать, немного угловатый, худой. Стоит к ним спиной, накинул на плечи какую-то выцветшую тряпку – что-то вроде плаща, капюшон опущен, но лицо плохо видно – чёрные очки, чем-то напоминающие гогглы. Хм, постоянно оглядывается, жмётся к углу кабака, норовя шмыгнуть в переулок. Очевидно, скрывается. - Плохо видно! – шипит Алиса, тыкая Фанциска. – Пошли ближе! - Заметит, глупая! Я точно не помню, как он выглядит! - Сам ты!.. - Тони! Из кабака, накинув на голову капюшон, вышел Антонио. Кажется, парень долго его ждал – вон, высказывает претензии да ругается, и слышать не приходится, по лицу видно. - Пф, всё такой же ворчун, точно он! - кривится Франциск. – Пойдём, хоть увижу старого друга. Рысцой через толпу, почти вприпрыжку, с воплем «То-о-ни-и!» Франциск кинулся к кабаку. Хотел эффектного появления? Не сработало. Едва заслышав своё имя, Антонио зайцем пустился в переулок, подцепив за воротник не успевшего рот открыть парнишку, тот аж глаза выпучил. - Э? Тони! - Франциск, подожди! – голосит Алиса, пытаясь пробиться вслед сквозь массу людей. Но его уже не разглядеть – юркнул вслед за беглецами. - Вот ведь торопыга! – Задев плечом кирпичную стену, едва не падает. В переулке темно, сверху крыши закрывают от солнца, в глазах резко темнеет и плывёт рябью. И чьи-то руки хватают поперёк рёбер, к горлу приставлен нож. - Не дёргайся, девочка. Пальцы у Алисы дрожат, выдают хозяйку, а она цепляется за рукав, пытаясь отвести нож в сторону. Взглядом улавливает движение рядом, тут же прекращая борьбу. Впереди на коленях Франциск с мешком на голове. Как же его повалили, он не из слабых! В голове только паника, паника! - Антонио, - хрипит Алиса, – мы свои! - Молчи! – рык над ухом. – Тебя я вообще не помню! Какая ты своя?! Франциск мычит что-то, ничего не разобрать, но, видать, возмущается. На его руки падает бледный солнечный луч – связан. И когда успели?! - Антонио, это Франциск! Бонфуа! А-а-а! – острый край ножа впритык у кожи, наверное, ещё слово - и её не пожалеют. - Бонфуа? – удивлённый голос слева. Там в тени кто-то есть, скорее всего, сам Антонио. Аккуратные шаги выдают настороженность, опаску. Франциск замер, не часто в переулке скручивают. Выдыхает только когда с головы стягивают мешок, но к лицу приставляют нож, аккурат меж глаз. Всё вокруг замирает на вдохе. - Тони, проверь. Ты помнишь, как он выглядит? - кричит парень из-за спины Алисы. Проверять нечего. Он не забывал, разве самую каплю, например, что у Франциска шрам от падения, вон там, у ключицы – на яблоню когда-то лазили. Но это тоже вспоминается, Тони его сам с забора снимал, пока Гилберт за врачом бегал. Получили они сполна, но смеялись потом, словно с неба конфет им отсыпали. И сейчас посмеиваются. Тони – от воспоминаний, Франциск – над собой. - Ты стал параноиком. - А ты возмужал. Франциск думает, что ослышался. - Больше будто стал то ли в плечах, может, в талии. Сложнее с ног сбить было, - Тони виновато улыбается, откидывая мешок. – Отпусти её. – Кивает Романо. - На себя посмотри, - парирует Франциск, следуя своему же совету. «Ты худее стал, а не я возмужал, - думает он, отмечая угловатость, сдувшиеся щеки. А кости-то как обтянули плёнкой-кожей, вены издалека синеют. – Что такого случилось за пару лет?». - Я думал, когда ж встретимся? Сколько прошло? Пять-шесть лет, а? – Антонио отряхивается, неловко улыбаясь, мнётся на месте. - Не помню, теперь цифры так значимы? Иди сюда, тощая палка! Романо фыркает под смех мужчин, отталкивает от себя Алису, когда Тони хрипит о помощи, пытаясь вытянуть шею из захвата Франциска, согнулся, как гвоздь. Уткнулся тому в бок головой, ногами стучит, орёт, а сам давится смешками. Весело ему! У Франциска руки крепкие, держит – не выскользнешь, на ноги наступать не даёт, только костяшками трёт по голове Тони. Щекочет, коленом успевает легонько в живот ткнуть. - Ишь наивный какой стал! Думал, без приветствия обойдёшься?! - А! Пусти! - хихикает Тони, хлюпая носом. - Да хватит уже!!! Вот и конец веселью. Оба, не отходя друг от друга, остановились, напуганные криком Романо. - Два идиота! Попадёмся в подворотне полиции или патрулям, вот поржёте тогда! - Никто уже не смеётся. – Тони выкрутился и выпрямился, ткнув Франциска в бок, тот закивал как болванчик. Смутно, но помнится ему характер Романо: дерзкий, бунтарский, и это в «спокойном состоянии». А что будет, если разозлить? Наверное, как Алиса, разозлится и будет всех морально жечь. Кстати, а где Алиса?! Сбежала? Нет, вон в углу, дуется, руки на груди сложила, злится, а боится. Ещё в шоке от ножа у горла, вот и ни звука пока. Как же похожа на Романо! Разумеется, оскорблена таким отношением к себе. А Романо что? Оба красные и смотрят, осуждая взглядами. Разве приемлемо так дурачиться, когда такая ситуация? Франциск готов разложить партию в карты, поставив на кон возмущение этих двоих, и ведь выиграет! - Пошли, если нас увидят… и так нашумели! - Романо закинул ранец на плечо, разворачиваясь в сторону улицы. - Романо! – окликнул его сердито Тони, кидаясь к нему. - Рома-а-ано-о-о! – вторил женский голос. Рыжий вихрь откуда-то из-за угла влетел в переулок, смеясь и подпрыгивая. Сначала Франциск хотел ринуться оттаскивать Алису от Романо, думая, что та кинулась мстить или ещё что. Но нет! Вон же она, всё в углу прячется, скривившись от крика, бычком смотрит на висящую на шее Романо девицу. Откуда успела прибежать? - Как же тебя долго не было! Полтора месяца ни письма, ни самого тебя! Ро-ма-а-а-но! - Пусти-и! Задушишь! - Братик! - Аличе! Перестань! Та отстранилась, сделав бровки домиком и выпятив губу. Ребёнок ей-богу! А взгляд с хитрецой, жди подвоха. - Ты что, меня стыдишься? – вкрадчиво вопрошает она, повышая голос. - Э, нет, конечно! - Романо резко меняется в лице, обнимая девушку за плечи. – С чего ты взяла? - Но ты не рад меня видеть! - Я рад! - Не рад! - Аличе! - Приветик, Аличе! – Тони машет пятернёй, светло улыбаясь. И Аличе расцветает, смеётся, отпуская брата. - Тони-Тони-Тони! И ты здесь! – Романо позабыт, теперь в объятиях душат Антонио. Второй раз за день. - Ты… - Аличе замечает Франциска, потирающего ладони. Он не против объятий, почему бы и нет? И девушка симпатичная, раз уж всех обняла, с чего бы на радостях и его не поприветствовать? Но что-то не так, что-то не то в глазах Аличе. Пропала радость, улыбка сползла с лица, с подозрением смотрит на него, уже не кричит, не жмётся к Тони. – Это ты… - Аличе? – Тони отстранился, всё ещё радостный, но настроение Аличе уловил сразу. – Франциск, отойди на пару метров. - Что? – не понял тот. - Это ты! – Аличе метнулась вперёд. - Отойди! – крик Романо, и он еле успевает подхватить сестру поперёк талии. Та визжит, барахтается, озверела на глазах. Франциск попятился назад, дёрнулся, когда Тони вцепился в рукав его рубашки. - Где вы виделись? Что ты успел сделать? – на редкость сердит и грозен. Такого Антонио нужно остерегаться, бояться больше банды разбойников, иначе горячая испанская кровь захлестнёт водопадом ярости. - У неё феноменальная память, если ты где-то перешёл ей дорогу, она запомнила. - Я… я не помню… не знаю! - взгляд в сторону повисшей на руках Романо Аличе. Он всё ещё держит её, а та сжала запястья брата, пытаясь взять себя в руки. Милый зверёк превратился в монстра. Ох уж эти женщины! - Ты! Это ты тогда приставал ко мне! Вы якшаетесь с этим… отродьем?! Франциск замер, пожав плечами – я тут не при чём! - Всё ясно, – раздался голос из угла. Из темноты вышла Алиса, всё такая же хмурая, но более расслабленная. Не подходя ни к Франциску, ни к Романо, осталась на границе темноты и падающего на землю света, не желая выходить из укромного места. - Тебе стоит извиниться, Франциск, – гордо вскинув подбородок, Алиса кивнула на Аличе. Тот опешил: за что?! - Я помню её. Тот вечер, когда мы прибыли в Лондон – не помнишь? – фыркнула. – Конечно же, нет. Ты был так пьян, потом ещё с Гилбертом набрался. – В этом вся Алиса: все грехи припомнит да ещё и сверху добавит! - Ладно хоть люди видели, как ты плёлся за ней. - Ты видел Гилберта?! – неверяще воскликнул Тони. – Он жив?! - Живее живых, друг, – ухмыльнулся Франциск, давая Тони повод облегчённо выдохнуть и даже улыбнуться. - Не отвлекайтесь, – скомандовала Алиса. - Держи своего мужика на привязи! – рычит Аличе, щурясь. - Он не мой. И не надо такого. Больно легкомысленный. - И кобель. - Вот уж в чем оправдывать его не буду. Обе понимающе улыбаются, отворачиваясь друг от друга, чтобы не рассмеяться в голос. Странные, только что злились, а теперь похихикать вздумали. - Опустили ниже некуда, - пыхтит Франциск, кривя губы и предпочитая пялиться вверх. За спиной ржёт Тони, облокотившись о стенку, Романо хихикает, уткнувшись в волосы сестры. – Ну я ещё отыграюсь. По взглядам Алисы и Аличе ясно, что нет. Не поскупятся потом раз пятьдесят напомнить. - Хорошо! Сделаем так! – хлопнул в ладоши Франциск. – Прости меня, пожалуйста, юная, прекрасная леди, за то, чего я не помню. Идёт? - Я подумаю, – Аличе обнимает брата, немного успокоившись. Зато теперь Романо смотрит как кот на жирную мышь. Только отвернись, а он – цап – и съест. - Да понял я! Не трону больше! – возмущению Франциска нет предела. – Не надо таких немых обещаний убить! - Ага, вспомнил, значит, - невзначай заметила Алиса, ухмыльнувшись. Остаётся лишь вздыхать, поднимая взгляд к небу. Девушки! Что с них взять? - Кстати, что вы здесь делаете? Ты разве не хотел остаться на родине, Тони? - Да, но не получилось. У Романо были проблемы, вот мы и перебрались в Англию на время, пока всё не позабудется. Но и здесь успели вляпаться. - Т-ш-ш! Я просил тебя?! – шипит Романо, недовольный длинным языком Тони. - Ему можно доверять! - Я ему не доверяю и не хочу! Идём уже. - Что случилось? – Франциск, конечно, имеет чувство такта, но если дело касается кого-то из друзей, то становится невероятно упёртым и вмешивается в любой разговор. – Тони? Тот вопросительно смотрит на Романо, будто спрашивая разрешения: сказать можно? Ему в ответ качают головой. "Когда он стал его так слушаться?" – недоумевает Франциск. - Я не могу всего сказать. Но нам срочно нужно покинуть страну. Серьёзно. Что такого они могли сделать? Тони постоять за себя может, но без причины в пекло не полезет. Романо умнее, чем кажется, и тоже не слабак. Сложности из-за сестры? Навряд ли. Но суть одна – побег из Англии. Вполне возможно. - Вам ведь всё равно, куда уезжать? - Сейчас – да. – Романо кивает на сестру, подбирающую с земли небольшую сумку. - Её тоже забираем. Франциск хитро улыбается. - Кажется, я знаю, как вам помочь. Помощь для одних может обернуться спасением, а других гибелью. Как уловить черту, когда успеть понять, чем всё обернётся? «Действительно помог или всё испортил бы?» - думает Родерих, подписывая пятнадцатый по счёту приказ о приёме на работу в его кампанию. Он спасает рабочих. Голод, низкое образование, отсутствие руки у одного из принятых – все погибли бы. А погибла ли она? Или спаслась? Чем мог обернуться брак, на который толкает её мать, зная о любви дочери к свободе? И когда темой для обдумывания успела стать юная госпожа Хедервари? Задумался о судьбе человека, который теперь не появится в собственной жизни. Родерих аккуратно кладёт ручку на стол, рядом - остро наточенный карандаш, следом – линейку. Идеально ровно, одной длины. Можно так же привести в порядок мысли? Чувства? Отказ получен, пора утихомирить самолюбие и успокоиться. - Господин Эдельштаин! – В комнату вбежал Эдуард, едва не сбив столик у стены. - Что такое? – встревожился Родерих. Неужели поставку материалов откладывают? - Там… ну-у-у… просто… - Что? - Госпожа Эржебет, - пауза и выдох, - пришла. – Эдуард, похоже, собственным словам не доверяет, смотрит, пытаясь выпросить у Родериха ответ: правда пришла? Не получается, Родерих, привстав, ждёт подтверждения, ошарашенный новостью. Пробегая мимо Эдуарда, Родерих поспешно надел очки. Но даже с ними не верит глазам, перегибаясь через лестницу и смотря на стоящую на первом этаже Эржебет. Она беседует со служанкой, принимающей одежду и, кажется, спрашивает что-то о Родерихе. Или своё имя ему показалось? - Господин Эдельштаин, что прикажете? - Накройте на стол. – Родерих выпрямился. Никакого сомнения и удивления во взгляде не осталось. Невероятно! – Принимай гостью лично, Эдуард. Я спущусь через несколько минут. – Он стремительно зашагал в сторону своих покоев. Эдуард кивает, смотря в спину Родериху, скорее по привычке, чем соглашаясь. В такие моменты он им восхищается и пугается. Обычная способность – взять себя в руки, однако, применимо к Родериху, она цветёт другим качеством. Эдуард мысленно пожелал госпоже Эржебет как можно больше терпения на время предстоящего ужина. Родерих спустился через десять минут. Всё это время Эржебет ждала его в холле, приглашения в кабинет так и не попросила. «Куда делась бунтарка?» - едва не выдал своего интереса Родерих. Бархатное тёмно-зелёное платье в пол с горловиной, невысокие каблучки, никакого броского макияжа на лице, волосы заплетены в тугую косу – Эржебет, это действительно вы?! - Сказать откровенно, я удивлён вашим визитом. Время довольно позднее. – Лёгкий поклон, поцелуй в руку – как требуют современные нравы высшего общества. - Что-то случилось? - Да. Я надеюсь на серьёзный разговор. - Не могу не оправдать вашей надежды. Идёмте. Где-то в конце коридора маячит Эдуард. Прекрасно, значит, приготовления закончены. Вовремя, госпожа Хедервари, кажется, начинает нервничать. Как непривычно видеть прячущийся страх в глазах, его становится больше, когда она спотыкается о ковровую дорожку, а стоило взять за руку, предлагая помощь, пальцы задрожали. - Всё в порядке. Всего лишь каблуки, – отмахнулась она, неуверенно улыбнувшись, но немедленно выпрямляясь. Родерих улыбается в ответ. - Вы прячете переживания и страх за гордостью. Эржебет замерла, выдернув руку. Она понимает это. Оттого идёт по коридору покорно, изредка поднимая взгляд, когда в поле зрения появляется что-нибудь интересное. - У вас… занятные вещи. - О чём вы? - Интерьер, картины, – Эржебет указывает на изображение лошадиных скачек и кованый меч на стене. - Не думал, что девушка может оценить такое. Обычно дамы верещат, видя подобное, – тихий смех. – Советуют заменить их на цветы. Проходите. Двери в зал изнутри распахнул Эдуард. Приветствуя гостью поклоном, отводит руку в сторону, приглашая войти. Эдуард выбрал не обычную комнату. Самая дальняя, заставленная стеллажами с книгами у стен, здесь Родерих уединяется, чтобы принять окончательное решение. Часами обдумывая варианты, листая книги, в итоге он всегда выходит отсюда с твёрдым знанием дальнейших действий. Родерих понимает, что предстоит выбор: простить госпоже Эржебет выходки или выгнать с позором? - Вы прибыли к ужину. Не откажете? - Нет. «Я его не так встречала», - думает Эржебет, глядя на стол, уставленный едой и напитками. Сколько раз за вечер придётся поругать себя за оплошности? - Вы не используете лампы? Скоро стемнеет, – нужно перевести тему, иначе замучается мыслями. - Использую, но не всегда. Привык к свечам. Они загадочнее. – Слегка отвёл голову в сторону. - Я позову. Не поняв обращения, Эржебет сощурилась: уйти? Но из тени камина вышел Эдуард. Склонившись, молчаливо пожелал им хорошего ужина - улыбкой. От своего господина ему хватает кивка, юная леди же, сохранив приличия, отвечает взаимной улыбкой. Закрытая за Эдуардом дверь отрезала возможность оставить всё как есть. Эржебет не спешит, похоже, ожидает благого расположения духа хозяина дома. Серьёзный разговор – дело непростое. Начинать разговор и подводить итог - тоже мастерство. А хозяин не торопится, накладывает себе еды, иногда задавая обыденные вопросы. Играет на нервах гостьи. - Как ваша матушка? Надеюсь, она не расстроилась из-за прошлого инцидента? Передайте ей мои извинения. Родерих едва сдерживает улыбку, видя Эржебет в смятении. Вилку не донесла до рта, уставилась в полупустую тарелку – стыдно? Что сказать? Поделом Вам, госпожа Хедервари. - Спасибо, она хорошо себя чувствует. Несмотря на нашу с вами недомолвку. Невероятно! Вот так ход! Никаких оправданий, слов наподобие «это моя вина! Я всё устроила!». - Господин Эдельштаин, этот инцидент я хочу с вами обсудить. «Чего я и ожидал», - отмечает Родерих. Вслух: - Я вас слушаю. Эржебет, кажется, не ожидала столь спокойного положительного ответа. Ах, эта сладкая растерянность на прекрасном личике! – Во-первых, прошу простить меня за... за моё неподобающее поведение и отвратительное к вам отношение в наши прошлые встречи. Честно, Родерих ожидал выкрика о сюрпризе или шутке. Но его нет, прошли секунды, а Эржебет смотрит и ждёт. Оказывается, умеет прятать гордость. - Юная госпожа Хедервари, впечатление о вас было не самым наилучшим. Ох, - Родерих прикрыл ладонью рот, не особо стараясь приглушить голос, – прошу прощения. Сорвалось с языка. - Да. Ваше предложение ещё в силе? – вдруг выпалила она на выдохе. - Что, простите? - Я могу претендовать на место Вашей супруги? – с наименьшей уверенностью, но с огромной надеждой. Самое большое, тронное место, Эржебет отдала ей – надежде. Не скажешь, что больше ничего нет. Наоборот, есть! Рядом свобода, жизнь в путешествиях – бедная, с парой монет в руке, но своя – без рамок! А ещё родители и долг. Моральный, денежный. Долг, кующий цепи, кричащий о золотой клетке. «Пташка, куда же ты?!» - с издевательством голосит он вслед уходящей Эржебет. Она останавливается. И каждый раз у порога. Ставит чемоданы, наконец услышав рыдания матери, оклики отца. «Так, до двери прошлась. С вещами, - отвечает, улыбнувшись. - Помечтала о выборе». «Он есть! Вон, иди за дверь!» «Нельзя!» Разворот, вновь по лестнице. Остаюсь, мама. Пора брать ответственность на себя. Ответственность не возражает, только «за». Забралась на плечи, прихватив пару кирпичей, и улеглась, шипя, что здесь она, с тобой. Сговорилась с хитрым Долгом, заставила прийти сюда, сесть за один стол с нелюбимым мужчиной. За ними прибежала Совесть, стуча пятками, шикнула на Стыд, шепча слова, извинения. Эржебет слушает и повторяет. - Я хочу стать Вашей супругой. Аккуратно, каждое слово, чтобы осознать их и не вскочить с места. Сиди, сжимая кулаки, смотри в глаза, как подобает аристократам, пусть не знатного рода, но ты – девушка, а не товар! Притихли Ответственность и Долг, важничает Совесть – хвалит, умницей зовёт, вот-вот по голове погладит. Не разговаривает и Родерих, прикусив язык, дабы не переспросить во второй раз. Ох, как невежливо получится! - Что заставило Вас изменить своё решение? Помнится, Вы протестовали. Эржебет молчит. Быть ли откровенной? Не сделает ли хуже её исповедь? - Я… я осознала… - Что поступили неправильно? «Неправильно? Неправильно?!» - горит в её глазах возмущение. Ребёнок, не желающий признавать, что взрослый победил в игре. «Взрослый» позволяет себе смеяться, даже это у него получается вежливо. - Да. - Опустила взгляд. Нет, она не осознала, не осознает, не хочет. Истинно веря в свой внутренний выбор, наступает себе на горло. Что такое «правильно»? Для кого это «правильно»? - Я учту Ваши пожелания, - кивнул Родерих. - Пожелания? Конечно, она не знает, что её мать приходила сюда снова. Конечно, не догадывается, что Родерих давно изучил её вкусы, увлечения и знает практически всё. Признавая живую, прекрасную леди, преклоняя колени перед стойкостью, а не считая пунктом к мужской состоятельности. Непоколебимая! Сложно видеть, как она ломает себя. То крошит, как льдинки, боится боли, новизны внутри, то разбивает, кидает остатки принципов, чтобы уж побыстрее. - Да, - возвращается в разговор Родерих, – вы поймёте позже. Соглашается. Неужели ситуация настолько ухудшилась? С чего спрашивать, задолженность огромна. Родерих видел последние счета в отчёте. - Я заеду завтра со своим адвокатом и бухгалтером. И прошу Вас, освободите вечер. Кое-кто из банкиров устраивает приём, там я представлю Вас как свою невесту. - Вы не откажете мне?! - госпожа Хедервари, не делайте столь удивлённые глаза! - Следует появляться чаще в кругу состоятельных людей. Так Вы сможете восстановить репутацию Вашего отца. - Да, - тихий голос, кажется, сейчас заплачет. Как же ей стыдно! Стыдно! Сколько раз этот человек просил её руки? Сколько раз унижался?! И вот так просто отпустил? Закрыл глаза? Может, мстит? А как же слава честного владельца кампании? Но в торговле нет честности – так ей говорили! Вероятно, чего-то выжидает. Выжидает ведь? Так легко, без упоминания, не вынося ни слова, ни намёка за стены их домов. Может быть, он не так плох? Почему спокоен? - Прекрасно. Сейчас вам попадут транспорт, думаю, на сегодня хватит. Эдуард! В первые же секунды подручный появился в комнате, будто подслушивал, ждал своего имени. Естественно ждал. Безусловно подслушивал. Ему разрешено, если не запрещено словом. Главному помощнику вообще много что позволено и доверено – дела, документы. Например, ценные бумаги капании. А ещё – сохранение в тайне причастности Родериха Эдельштайна к банкротству семьи Хедервари. Тс! Никто не должен знать! Все знания – в голове, все документы – в папке, в цепких руках Эдуарда. - Я провожу Вас, госпожа, - продолжает разговор, словно сидел здесь, с ними. – Вы доберётесь домой до комендантского часа. - Благодарю, - отзывается Эржебет. Радоваться, печалиться – всё завтра. – Всего хорошего. Короткое и быстрое прощание, она спешить исчезнуть отсюда, успокоиться, забыться. - Она будет сопротивляться, - не перестаёт причитать Эдуард после отъезда Эржебет. – Сильна духом. Если бы не обстоятельства… - Если бы не тот, кто привёл к таким обстоятельствам. Честно, я не ожидал такого сопротивления. - Родерих даёт знак следовать за ним. - Однако она – стоящая партия. - Не такая уж и богатая семья, господин! Действительно ли стоящая? У главных дверей Родерих останавливается, ожидая, пока Эдаурд раскроет большой чёрный зонт. - Теперь не сомневаюсь. Она не сбежала от трудностей, мой друг. Её благородство с лихвой замоет мои грязные дела. Идём, нужно всё перепроверить. Наконец дождь с силой начал хлестать по дороге и зданиям, не давая никому высунуться на улицу. Капли иголками скачут по окнам, сговорившись с двумя мужчинами под тёмным зонтом, чтобы тех запомнили только одни свидетели - небесные воды.