Легенда о минувшей жизни

      …Мэрлу всегда жилось несладко. До пяти лет он думал, что его имя – маленький ублюдок. Папаша всегда обращался к нему так и никак иначе. Если вообще обращался, чаще просто неожиданно набрасывался с кулаками или с чем под руку придётся. Сначала Мэрл терпел, так как деться было некуда, забивался в самый дальний угол и молился, чтобы отец нашёл деньги на новую бутылку раньше, чем его. Потом просто стал сбегать из дома, шатался по улицам, воровал по мелочи, спал на заправках, задних дворах соседских домов, на парковках под машинами и автобусных станциях. Однажды заночевал в куче всякого хлама в кузове раздолбанного пикапа, припаркованного на заднем дворе какого-то городского сумасшедшего. С утра тот наставил на него двустволку, выбежав во двор в нелепой длинной ночной рубашке, явно женской – Мэрл еле успел сигануть через забор, пригибаясь от летящей в спину дроби. Он пропадал так неделями, иногда месяцами, но никому не было до этого никакого дела. Как-то вернувшись в отчий дом после очередного побега длиной в несколько месяцев, он ещё с порога услышал ругань вдрызг пьяного отца, хлёсткие звуки пощёчин и плач матери, умоляющей оставить её в покое хоть сейчас. Мэрл, помнится, здорово тогда удивился – обычно она стоически сносила все выкрутасы муженька, не проронив ни звука, – но, увидев её округлившийся живот, он сразу всё понял. И испугался. Чертовски. Даже просил бога, веру в которого каким-то чудом привила ему мать, чтобы она не выносила ещё одного несчастного ублюдка, избавив его от страданий. Но Дэрил родился – живой и удивительно здоровый, несмотря на вечно пьяного отца и мать, не выпускающую из рук сигарету даже во сне, что её и сгубило. Естественно, папаша не унялся, и продолжил свои «воспитательные работы» и на младшем сыне. Когда он в очередной раз чересчур разошёлся и чуть не пустил на ремни спину восьмилетнего Дэрила, терпение Мэрла, и без того далеко не безграничное, подошло к концу. Он больше не подпускал – ну, или, как минимум, старался держать на расстоянии, – долбанутого родственничка к младшему и обучал его, как мог, основам выживания – выслеживать и охотиться, рыбачить и делать нехитрые снасти и силки, ориентироваться на местности и залечивать раны. Сам Мэрл научился всему этому от отца, слушая его нечастые наставления или просто наблюдая, – когда-то он был охотником, как раз перед тем, как вконец охуеть от выпивки. В лучшие дни он, заруливая домой на проржавевшем пикапе, с оленем, распятым на его пузырящемся слоями краски капоте, снисходил до объяснений, показывая, за какую сторону надо держать нож, избавляя животное от шкуры. Недостатка в оружии дома не было, и Мэрлу пришлось хорошенько поломать голову, куда спрятать весь этот арсенал, на случай, если сбрендившему папаше придёт восхитительная идея устроить охоту на собственную семью. Мэрл всегда хотел для него лучшей жизни, но Дэрил рос, и беда пришла, откуда не ждали. Мальчишка постепенно превращался в юношу, непокорного, вечно лезущего на рожон, будто и без того проблем было мало. Они всегда его находили: не было ни одного грёбаного дня, когда он с кем-нибудь не сцепился. Мэрл разнимал их, ломал обидчикам носы, а потом намыливал шею уже и самому Дэрилу, всякий раз повторяя, чтобы тот вёл себя поскромнее, иначе когда-нибудь всё плохо закончится. Так оно и случилось. Мэрл почти до мельчайших подробностей помнил тот день, когда на Дэрила напала группа обдолбанных каких-то дрянью недоносков – Мэрл и сам был не дурак забить косячок, но дурь дури рознь, да и с головой он, в принципе, дружил, зная, где нужно остановиться, пусть даже и под кайфом. Они уже прижали парнишку к стене, заткнули рот и разрезали ножом одежду, задев кое-где и кожу. Двое держали его, а самый рослый, с расстёгнутой уже ширинкой, шаря руками по телу пытающегося вырваться из стального захвата мальчишки, не стесняясь, шептал всякую похабщину тому на ухо и оставлял засосы на его почти детской шее. На счастье Дэрила и на беду отморозков, Мэрл отмечал конец недели в кабаке как раз неподалёку, но решил, что на сегодня уже хватит и, пошатываясь от количества выпитого, двинулся по примыкающему к бару переулку. От увиденного он мгновенно протрезвел и бросился на насильников. …пришёл в себя он уже гораздо позже, задыхающимся, привалившимся к стене за мусорным баком, с бурлящим в крови адреналином и бахающим в висках пульсом, с руками по локоть в крови и всхлипывающим Дэрилом под боком. С того раза Дэрил заметно присмирел и стычки случались гораздо реже, но Мэрл об этом не знал: чёртовы извращенцы оказались со связями и обставили всё дело так, что виноват был только Мэрл – мол, озверел и сам напал, а про Дэрила не было ни слова, что, впрочем, Мэрла вполне устраивало: ни к чему младшему такая слава. Отпираться было бесполезно, да и кто послушал бы дремучего деревенщину? Мотая срок, Мэрл думал только об одном – как там его Дэрилина? Мэрл частенько, ещё с самого детства, дразнил так младшего братишку, когда тот в очередной раз принимался, по выражению Мэрла, «разводить сырость» из-за какого-нибудь пустяка. Мэрл всегда смеялся до колик, видя умилительно яростное выражение на лице брата, принимавшегося молотить по нему кулачками, стоило ему только назвать его так. Мэрл часто думал о том, насколько его брат был неподходящим для того жестокого мира, в котором им обоим приходилось жить. И лицо-то слишком смазливое, и ресницы слишком девичьи, и фигура слишком ладная, и во взгляде слишком много вызова – всё в нём было чересчур и так и манило познакомиться с ним поближе всяких ненормальных. И эта его блядская родинка над верхней губой! Сколько раз Мэрлу снилось лицо младшего брата, застенчиво опускающего ресницы, с этой сводящей с ума родинкой. Всякий раз, просыпаясь после подобного сна с неукротимым стояком, он отвешивал сам себе затрещину и зарекался даже думать о таком, но каждую ночь всё повторялось снова. Мэрл под страхом смерти не признался бы в этом никому, он и себе-то признаваться в таком не хотел! Он понятия не имел, как такое могло произойти и что с этим делать. Когда, в какой богом проклятый момент, непрестанная забота о младшем брате трансформировалась в какую-то сумасшедшую, больную привязанность и совсем не братские чувства? Но в одном он был уверен точно – никто не должен знать об этом и, в особенности, Дэрил. Потому и поставил перед собой первоочередную задачу – вырастить из него настоящего мужчину, способного защитить себя от чего бы то ни было, в том числе и от себя самого, начинающего уже не на шутку заглядываться на не по годам развитого младшего брата. Ежедневные тренировки, сделавшие его тело невыносимо привлекательным, становились всё жёстче, и за каждый свой бредовый сон, в котором младший был так восхитительно доступен, Мэрл отыгрывался на Дэриле всё чаще. Хоть тень обиды и промелькивала иногда в его глазах, тот сносил всё молча, не жалуясь, видимо, думая, что так и должно быть, как их грёбаная мамаша, чью кротость Мэрл просто ненавидел, и это злило его ещё больше. Чёрт знает, сколько так могло продолжаться, Мэрл знал лишь, что ещё немного и он не выдержит, сорвётся и сделает что-нибудь непоправимое, о чём будет жалеть до конца жизни. Иногда он даже благодарил бога, что тех подонков нелегкая занесла в тот переулок, правда, что там забыл Дэрил, так и осталось загадкой, – это слегка охладило его пыл, пусть и пришлось надолго расстаться. Он знал, что это необходимо ему, хоть было и мучительно больно оставлять одного ставшего таким уязвимым брата. Получив спустя шестнадцать невыносимых месяцев долгожданную свободу, Мэрл узнал сразу три новости: их дом сгорел вместе с их несчастной матерью, так что возвращаться ему было, в общем-то, и некуда, отец исчез неизвестно где, скорее всего, с надеждой думал Мэрл, сдох в первой попавшейся канаве, а его милый младший братик, оставшись совсем без поддержки, выживал всё это время один чёрт знает как. Чтобы не повторить бесславную судьбу безвременно почивших родственничков, нужно было действовать быстро. Они крутились, как те белки, что Дэрил подстреливал иногда, возвращаясь из долгих одиночных лесных походов, пока старший Диксон курил дома траву с каким-нибудь своим приятелем. «Не растерял навыков-то, братишка! Ну, значит, по миру не скоро пойдём», – ржал Мэрл, но где-то в глубине души гордился своим младшим – умение пристрелить кого-нибудь ценилось во все времена. Мэрл решил, что сидеть на одном месте не для них, да и в той дыре, почти на границе с Северной Каролиной, где они жили с детства, – всё напоминало о бесконечном кошмаре, что представляла собой их жизнь. Хоть он и близко не был тонко чувствующей натурой, однако что-то подсказывало ему о необходимости убраться оттуда поскорее, чтобы оградить Дэрила от дурных воспоминаний и заодно скрыться от надзора полиции. Потому, наскоро сбыв всё, что он успел наворовать, забрав заначенное на «чёрный день» из всех своих тайников и не забыв прихватить оружие, никуда особо не направляясь и не спеша, они двинулись по Аппалачи хайвэй до Моргантона. Тут они и осели ненадолго, заняв какую-то полуразвалившуюся лачугу неподалеку от бухты Гаррен. Здесь, помимо редких рыбаков, не маячило ни души. И это было просто охуительно. Любимым развлечением Мэрла было лежать на чуть покосившихся мостках пристани, слушая мерный плеск воды под собой, пускать в звёздное небо кольца сладковатого дыма от только что раскуренного косяка, широко раскинув руки, и думать, что ничего лучше в мире и быть не может. Или жадно, пока тот не видит, смотреть на Дэрила, растянувшегося в одних плавках прямо на камнях, вобравших в себя тепло солнца, подставляющего под жгучие лучи загорелый бок, и понимать, что всё-таки может. Мэрл бы остался здесь навечно, но неугомонному Дэрилу, вступившему в пору «играй-гормон», спокойно не сиделось. Он слышал от кого-то из местных, что неподалёку есть фантастический заповедник, прямо райский уголок без лишних глаз, зато с кучей водопадов. Неделя за неделей он обрабатывал Мэрла на предмет поездки туда, пока тот, наконец, не сдался. Приближалось его шестнадцатилетие, и Мэрлу хотелось сделать для брата нечто особенное, раз уж он был лишен многих простых радостей. Они затарились пивом и готовыми обедами в ближайшем Wal-Mart’е и покинули насиженное местечко, Мэрл – с неохотой и долей сожаления, Дэрил – с воодушевлением.

***

      Стояло душное лето 1994-го, жара била все рекорды, а они приближались к громадному, раскинувшемуся на многие мили Национальному лесу Чаттахучи. Первозданность этого места поражала, и Дэрилу казалось, будто до них ни один презренный представитель рода человеческого тут не проходил, что, как заметил Мэрл, прокладывавший маршрут подальше от распространённых туристических троп, скорей всего, так и было. Они ехали по узкой лесной дороге, и всякий раз, когда их старый пикап подбрасывало на очередном ухабе, пьющий пиво из банки Дэрил, больше проливая себе на колени, обтянутые потрёпанными джинсами, сквозь зубы шипел ругательства. Мэрла это веселило и он лишь поддавал газу. Их старенький пикапчик, скрипя и хрипя проржавелым нутром, нёсся вперёд, шатаясь из стороны в сторону и угрожая развалиться на части. Дэрил, сделав очередную безуспешную попытку отхлебнуть из банки, снова выругался, кидая безжалостно смятую жестянку из окна форда. — Эй, братишка, не сори, это ж заповедник, как-никак, — заметил Мэрл как бы, между прочим, беззлобно посмеиваясь. — Бля, да всё равно, — фыркнул Дэрил и, насупившись, отёр пену с губ тыльной стороной ладони. Мэрл впился глазами в янтарную каплю, прочертившую путь от угла нижней челюсти Дэрила до выреза залитой пивом безрукавки, и, увлёкшись, не заметил груду валежника впереди. — За дорогой следи, твою мать! Мэрл дёрнулся от окрика брата, резко крутанул руль вправо, объезжая поваленные стволы, и дал по тормозам. Дэрил, чудом не разбивший лицо о приборную панель, выдал такую тираду, в которой самыми цензурными были слова «твою», «задницу» и «затолкаю». Мэрл в ответ лишь оценивающе поцокал языком: — Вылезай, братишка, приехали. Забрав вещи, они бросили форд припаркованным прямо там, где остановились, – один хер дальше не проехать, а угнать его отсюда мог лишь йети, но на кой чёрт ему такая рухлядь? Дэрил шёл вперёд, вцепившись в лямку оттягивающего плечи рюкзака, всё ещё возмущаясь такой экстренной остановке, Мэрл – молча, поглядывая по сторонам, таща помимо такого же, как у Дэрила рюкзака, здоровенную сумку и какой-то объемный свёрток. Тишину разбавлял только шелест сухой травы под ногами да тонкий посвист пересмешника, слышимый где-то вдали. Стоило Мэрлу начать мурчать что-то себе под нос, и птичка – символ штата Джорджия – тут же подхватила этот незатейливый мотив и разнесла по лесу. Июньский день был в самом разгаре, и, хоть на них и падала тень деревьев, Дэрил то и дело смахивал пот со лба. Неполную милю спустя они достигли точки назначения – водопада Дикс Крик, берущего начало от реки Чаттуга. Они вышли прямо к нему, и Дэрил восхищённо замер, пытаясь охватить глазами все шестьдесят футов выступающей из зарослей дикого рододендрона скалы с низвергающимися с неё потоками воды. — Вау, вот это, пожалуй, стоило того, чтобы переться в такую даль по жаре, — выдал он, без сожаления расставаясь с пропитанной пивом и потом безрукавкой, джинсами и сомнениями по поводу правильности всего этого путешествия. Осторожно ступая по плоским камням к глубокой части у подножия водопада, где вполне можно было скрыться с головой, он нырнул под освежающие струи, с наслаждением подставляя им натруженные плечи. — Да уж, стоило, — соглашался Мэрл, сидя на поросшем мягким мхом камне, наблюдая сквозь завесу дыма за резвящимся как дитя братом и не напоминая ему, что именно он и просился сюда. В штанах ожидаемо стало тесно, и присоединяться он не спешил, хотя шумный бег вод ручья Дик так и манил освежиться, а долетающие до него редкие капли были восхитительно холодными. Дэрил закончил плескаться и выскочил на берег, оскальзываясь на камнях, отдуваясь и отводя со лба налипшие волосы. Плюхнулся рядом на мох, прижавшись холодной ногой к предплечью брата, пытаясь вытащить у него из пальцев сигарету. Мэрл тут же покрылся мурашками, несмотря на жару. — Что, наплавался, лягушонок Маугли? — насмешливо протянул Мэрл, и, решив сжалиться, дал и прикурил ему новую сигарету, скользя по нему взглядом: влажная кожа, часто вздымающийся голый живот – ну точно лягушонок! — Твоя очередь купаться. Вода просто заебись, — поделился впечатлениями Дэрил, выпуская кольца дыма и тут же глубоко затягиваясь. — Глупо было бы проделать весь этот путь и даже не попробовать утопиться, но что-то меня сегодня на водные процедуры не тянет, — неудачно попробовал отшутиться Мэрл, спешно делая вид, что ищет что-то в рюкзаке, прикрыв им стояк. Дэрил лишь недоверчиво фыркнул, отбросил окурок куда-то в сторону, судя по приглушенному шипению, попав в заповедные воды, и вдруг кинулся к ногам Мэрла, расшнуровав и сняв ботинки, засунул в них носки, и, встав на колени, потянулся к вороту его жилета. Мэрл сжал его запястья, останавливая. Рюкзак соскользнул с его колен, открыв Дэрилу потрясающий вид на колом стоящий член. Во время последовавшей далее немой сцены Мэрл успел перебрать про себя не менее дюжины отговорок, но стоило Дэрилу лишь сказать одно ёмкое «Ого!» и потянуть его за руку, как все мысли исчезли, уступив место новым ощущениям. Дэрил хмыкнул, под оторопелым взглядом Мэрла стянул с себя плавки, переступил через них, и, справившись с завязками жилета брата, обнял его, дотрагиваясь до покрытой испариной спины кончиками холодных пальцев. Мэрл застыл, словно изваяние, не решаясь даже сделать вдох – его грёбаный брат касается его так, как никогда не следовало бы. И нужно бы что-то срочно с этим делать, но Дэрил так дразняще медленно скользил пальцами вниз, за пояс джинсов, что не было никаких сил бороться с этим. Короткая заминка с молнией – и холодные пальцы сомкнулись у основания члена старшего Диксона. Мэрл зашипел сквозь плотно сомкнутые зубы, когда рука брата начала двигаться именно в том темпе, который предпочитал Мэрл, оставаясь наедине с собой. «Вот ведь сукин сын!», — только и успело пронестись в его голове перед тем, как он излился на землю, утыкаясь в изгиб шеи Дэрила и переводя дыхание. Спустя добрые полчаса, что они провели, исступленно целуясь под казавшимися ледяными на разгорячённой коже струями Дикс Крик Фолс, и ещё полмили, найдя отличное место для палатки, в лучах предзакатного солнца, вызолотившего макушку Дэрила, Мэрл вручил ему долгожданный подарок на его грёбаные «sweet sixteen» – новенький арбалет.