Перейди мост, прежде чем его сжечь

      Когда прозвенел звонок с урока, Катя исчезла так быстро, что Дан догнал ее только у школьных ворот.       — Отстань, Морнэ, — сказала она, не оборачиваясь, когда он окликнул ее.       — Кенигсон, стой.       Она остановилась и медленно повернулась к нему.       — Другое дело, — засмеялся он и, не давая Катьке опомниться, быстро забрал у нее рюкзак. — Пойдем провожу, что ли…       Она покачала головой.       — Какой ты все-таки…       — Противный, да? — весело сказал Дан.       Катя фыркнула и, не выдержав, рассмеялась.       — Вот, так лучше, — с облегчением улыбнулся он, — а то прямо не лицо, а памятник.       — Ну тебя, Морнэ. Не представляешь, что меня дома ждет. Бабушка будет пить валидол, мама — кричать примерно то же самое, что Веревка, а отец… надеюсь, после суток будет спать. А то совсем капец…       — Ну… я не виноват. Не совсем. Ну ладно, виноват, но я придумал. Давай я тебя провожу и маме твоей все объясню. Скажу, что это все я, ты хотела меня зарезать черепком от горшка, но я оказался увертливее и ты попала только в указательный палец левой ноги. А потом пришли злые учителя и пришлось отбиваться от них, но это тоже делал я, а ты меня оттаскивала всеми силами…       — Балбес ты все-таки, — печально вздохнула Катя. — Клоун несчастный. Не очень-то это все поможет…       — Поможет, — твердо сказал Данька. — По крайней мере, ты не одна будешь на баррикадах. Только давай скорее, а то на тренировку опоздаю.       — Ладно.       Теперь, когда вопрос с родителями беспокоил не так сильно, Катя вспомнила этот прерванный в самом начале поцелуй. Она ничего не успела почувствовать. Почти. Только то, что губы у него оказались неожиданно мягкими.       Когда они дошли до подъезда, Катя вдруг остановилась.       — Слушай… не надо.       — Почему?       Она молчала, глядя в землю.       — Ты чего?       — Давай рюкзак, я пойду. Пожалуйста.       — Ну… на, — растерянно сказал Данька. — Что случилось-то?       Катя забрала у него рюкзак и открыла дверь в подъезд. Ни за что на свете она бы не призналась, что боится ехать с Даном в лифте. Потому что… потому что там больше никого не будет. Потому что он будет рядом. А лифт… это лифт. Он маленький.       — Подожди, — сказал Данька, придержав дверь. — Пойдем гулять сегодня? Часов в восемь.       Катя, ничего не ответив, побежала к лестнице.       — Я зайду, — крикнул Дан ей вслед.       Странные они, эти девчонки…       Совершенно неожиданно на тренировке появилась Яна. Без Матвея. Елена Анатольевна, хореограф, отправила ее к станку, недовольно заметив, что поодиночке только кур крадут. Янка независимо пожала плечами и вздернула подбородок, вставая рядом с Данькой.       — Я ему не сторож, — сердито сказала она себе под нос. — Не хочет приходить — не надо. Вон, с Данькой буду кататься.       Ася опустила глаза. С позавчерашнего дня у нее на душе кошки скребли. Ей казалось, что если Яночка захочет, уведет Дана за нечего делать. Он так на нее смотрит… Чем ее Матвей не устраивает? И катается классно, и внешне ничего. Хотя Данька лучше. У него такие глаза… Ася задумалась, глядя на Дана в зеркало. Они живые. Искренне смеются, глубоко переживают… у него целый мир в глазах. И ужасно хочется в него попасть, стать нужной, сделать так, чтобы смеха в нем стало больше… Потому что в последнее время этот мир словно дымкой подернут. На прошлой неделе Ася сидела в раздевалке, в самом углу, за шкафом, и читала. Данька зашел и, видимо, не заметил ее. Стал переодеваться. А когда она сказала «привет», вздрогнул, будто привидение увидел. Он вообще сейчас странный. То в себя уходит так, что не дозовешься, то резко оглядывается…       — Ася, пор-де-бра влево. Будь внимательнее.       — Извините…       — Дан, локоть выше. И мягче. Яна, смени выражение лица. Желание стереть мир в порошок не должно читаться на нем так явно.       Данька по пути из третьей позиции во вторую приставил указательный палец к виску Янки и изобразил выстрел. Она сердито прищурилась, глядя на него в зеркало.       — Батман фондю. Дан, мягче. Еще. Представь себя куском масла.       Он и так чувствовал себя этим самым куском. После того, как родители первогодков нажаловались, что в хореографическом зале холодно и дети мерзнут, топить стали неимоверно. Теперь уже на пятой минуте занятия ужасно хотелось сбежать в арктическую экспедицию. Или хотя бы в душ. Но сама формулировка «в Ледовом дворце холодно» выглядела странновато. Чего они ожидали, интересно? Фигурного катания под пальмами?       — Идите на середину, мученики. Пируэты. Четыре оборота. Ася, равновесие. Держи взглядом точку. Сейчас пройдем диагонали — и поддержки отрабатывайте. Дан, поработаешь за двоих, раз Матвея нет.       — А… л-ладно.       — Не бойся, я не ядовитая, — усмехнувшись, сказала Янка.       Данька закусил губу. Где-то в тех краях, где он сейчас оказался, бродило «исполнение мечты». Для него затянуть Янке коньки было недостижимым желанием, а тут… ух, как здорово, что Матвей не пришел! Прямо счастье.       — Смелее, Данечка, не удержишь, — сказала Янка, когда он аккуратно взял ее за талию.       — Удержу, — возразил он.       — Посмотрим… — усмехнулась Яна. — Я потяжелее твоей Аси.       — Вижу.       — Ну, смотри… Поднимаешь, я тебе коленом на плечо встаю. На это, — она хлопнула его по левому плечу. — Потом сцепляешь руки в замок, я ставлю левую ногу. И поднимаешь еще выше. И баланс держи, потому что руки отпускать буду. Понял?       — Понял, давай.       Ася тянулась у станка и, разумеется, не сводила с них взгляда в зеркале. Данька такой сосредоточенный… конечно, попробуй он ее уронить — небось сам застрелится раньше, чем Матвей закопает. Или Елена Анатольевна закопает. Или сама Яночка, но ей и трудиться не надо. Достаточно пренебрежительно скривить губы — и Дан все сделает сам. Напишет завещание, зарядит пистолет…       Над этой Яной все трясутся. А она и пользуется. Как будто ей Матвея не хватает.       Ася совсем пала духом. Легла на поднятую на станок ногу и незаметно вытерла слезы. Подумаешь… можно совсем бросить каток. Бабушка расстроится, конечно. Ну и что. Зато рано вставать не надо. И глаза чтобы его не видели, номер телефона вычеркнуть, прямо страницу эту выдернуть из блокнота!       — Ась… — раздалось над ухом. Его руки обняли ее и заставили подняться. — Идем. Ты чего? — удивился он, увидев ее глаза.       — Ничего. Идем.       Она решительно вышла на середину.       «Странные они, эти девчонки, — второй раз за сегодня подумал Данька. — Ужасно».       — Даньк, пойдешь гулять вечером? Или у тебя опять офигеть какие важные дела?       Яна стояла, облокотившись на колонну в холле. Смотрела, как он подходит, замедляя шаг. Останавливается. Асю, идущую следом, она проигнорировала. Эта наивная дюймовочка с детским взглядом ее не интересовала.       — Гулять?       — Гулять, — повторила она небрежно. — Занят?       — Д-да… нет.       — Ну, о'кей. Тогда в восемь у входа в парк.       Янка оттолкнулась от колонны и пошла к выходу.       Дан опомнился, когда она уже вышла на улицу. Обещал же за Катей зайти! Он кинулся к двери, но остановился, так до нее и не добежав.       Катю он увидит завтра. Ей можно позвонить и отменить, сказать, что свалились неожиданно проблемы… короче, не может он. А Яна… когда еще такая удача выпадет.       Ася молча проводила его взглядом до закрывшейся с мягким щелчком доводчика стеклянной двери. Дан не знал, что она идет за ним следом. А если бы и знал... что бы это изменило?       Катя тыщу раз читала про то, как девушки ждут назначенного часа, волнуются, приводят себя в порядок, постоянно смотрят на часы… а их избранник потом самым беспардонным образом не является. Теперь она оказалась в точно такой же ситуации. В начале девятого начала нервничать, в половине девятого — злиться, в девять нарисовала в голове список несчастных случаев и решила этому придурочному однокласснику позвонить. Но, взявшись уже за телефонную трубку, рассердилась окончательно и в итоге расплакалась. И поклялась больше никогда в жизни не подходить к этому психу Морнэ, не разговаривать и даже не смотреть на него.       Дан оказался дома в половине восьмого. До парка еще ехать, надо в душ и поесть чего-то, объяснить папе, что уроки не убегут, точнее, что они уже убежали и трепыхаться поздно… короче, дел невпроворот. Да, и еще Кате позвонить. Данька чувствовал себя виноватым все-таки.       В душ сходить он успел. Зашел в комнату, наступил в темноте на пульт от телевизора (черт знает, что он делал на полу в его комнате), выругался, но свет включить не успел.       — Не надо, пусть темно будет, — услышал он тихий Танькин голос.       То, что Дан должен был испытать в этот момент, можно описывать долго и подробно. Рухнувшая надежда — а он так надеялся, что его оставят в покое, — леденящий ужас полета, озноб от холодного ветра на крыше… Но все это не главное. Парень судорожно схватился за полотенце, чувствуя себя абсолютно по-идиотски: общаться — подумать только, с призраком! — голышом было настолько глупо, что он нервно засмеялся. Все потусторонние переживания на фоне этой перспективы растаяли летней дымкой.       Танька сидела на подоконнике и беззастенчиво разглядывала его.       — Свали, а, — наконец сказал он. — Дай одеться.       — Зачем? — хихикнула она. — Тебе и так хорошо… Ну ладно, ладно. А то еще комплексами обзаведешься.       Дан открыл шкаф, чуть помедлил и оглянулся. На подоконнике никого не было. Он быстро натянул трусы, футболку и джинсы и вздрогнул, когда за спиной раздалось:       — Все равно полотенце тебе больше идет.       Теперь Танька сидела на кровати. Глаза привыкли к темноте, и Дан с облегчением понял, что выглядит она совершенно обычно, без того треша, что в прошлый раз.       — Чего ты хочешь?       — Соскучилась, — усмехнулась она.       — Рассказывай, — фыркнул Данька.       — Ты… давно отца видел?       — Ну… только что, — обалдел он.       — А я своих давно, — тихо сказала она. — И ты единственный, к кому я могу прийти.       Его накрыло волной отчаянного одиночества — настолько ярко, что он словно оказался там, у автобуса, в котором везли на кладбище маму. Очень похоже… наверное, смерть обладает определенным эмоциональным запахом — и он чувствуется кожей… только изнутри, со стороны обнаженных нервов.       — Перестань, пожалуйста, — взмолился он. — Я так с катушек съеду.       — Я не виновата, Дань. Просто ты так остро все это чувствуешь.       Он судорожно вздохнул.       — Ладно… но я же не могу тебе помочь.       — Можешь. Ты будешь тропинкой, по которой я смогу приходить иногда. Не часто, не бойся. И… пойдем со мной. Покажу кое-что.       Даньку пробила дрожь.       — Знаешь ли… твои «кое-что» я уже видел. Не то чтобы рвусь повторить.       — Не бойся, — повторила она. — Потом спасибо скажешь.       Позвонить Кате он, разумеется, забыл.