Второе пришествие Королевы Проклятых

Лондон, Великобритания Темза прекрасна в ночное время. Башня королевы Елизаветы горит желтоватым светом, ее нестройные огни отображаются в черной воде, словно мигающие фонари. Здесь, на набережной, витает особый дух какой-то необъяснимой тоски, и в то же время невозмутимого спокойствия, которые обычно находит на человека перед самым сном. В воздухе – едва уловимый аромат влажного бетона и озона. Замысловатые двухэтажные автобусы все еще рассекают темноту яркими фарами. Луи приостановился, заметив силуэт Создателя у мостика. …Никто не знает. Что он тоже любит приходить сюда. Никто не знает, что он иногда тоже грустит. Люди привыкли подчиняться общепринятым клише, и вампиром не обошла стороной эта их паскудная привычка. Его привыкли видеть именно саркастичным, ехидным принцем, и теперь Лестат с ужасом осознал, что боится выйти из этого амплуа. Словно он все еще актер маленького провинциального театра. - Лестат, - раздалось у самого уха. Огромных усилий стоило не подпрыгнуть от испуга. Он настолько погряз в своих мыслях, что даже не услышал шагов себе подобного, создавая брешь в своей защите. Лестат и сам не заметил, как губы вновь растянулись в ухмылке, а взгляд из печального преобразился в колючий и проницательный. Проклятая маска! Или это он – какой есть? - Мне показалось странным увидеть тебя здесь, - тихо ответил Луи, не догадываясь о мыслях своего Создателя. – Я даже подумал, что обознался. - И что? – фыркнул Лестат. – Убедился? Луи промолчал. Снова морит себя голодом! Синеватые вены то и дело проступают на висках, на лбу и тонких руках, словно диковинная вьющаяся лоза. Из-за этого его лицо приобретает жутковатый вид, а бледность усиливается. Но Луи, похоже, наплевать на это. - Как ты думаешь, правильно ли мы поступаем? – снова заговорил он. – Это было моей идеей – обратится в Таламаску, и теперь я чувствую себя ответственным за все это… Лестат упрямо молчал. Теперь красота северного Лондона расплылась для него. Играя свою роль, теряешь возможность наслаждаться настоящим мгновеньем во всей его истинной прелести. Луи не стал обижаться на открытое пренебрежение. Лишь дрогнули губы. - Прости меня, - внезапно произнес он. Брови Лестата непроизвольно поползли вверх, и он поспешил вернуть себе бесстрастный, скептический вид. - Я был неправ, я… ревновал, - пауза, ожидание. Никакой реакции. - Знаешь, что? – внезапно закричал он вместе с внезапным порывом ветра, холодно обжегшим кожу. – Права она была, права! Слышишь? Ты действительно самовлюбленный эгоист, и только! Он испарился так быстро, что Лестат не успел даже обернуться, подарив его испарившейся тени расстроенный и шокированный взгляд. Настроение вновь упало, накатила незнакомая тоска, порождая странное ощущение пустоты в груди, заставляя рефлекторно складывать руки перед собой и кутаться в тонкую куртку. В Лондоне холодно. Майами, Флорида Прошло совсем немного времени с того момента, как они получили сообщение от Маарет, что соглашение заключено, и им всем следует направиться в Лондон, как вампиры выстроились в гостиной с небольшими сумками, готовые тотчас отправиться в путь. Их лица были бледны и бесстрастны, что нельзя было предположить, как те отнеслись к внезапному союзу детей Тьмы с древним орденом экстрасенсов. Как бы там ни было, равнодушным остаться не мог никто. Но его союзники хорошо умели держать маски. По невозмутимому тону Великой матери нельзя было ничего понять, и Мариус решил не гадать, чем обернулось дело, а выяснить это самостоятельно, своими собственными глазами, и попросил своих гостей собрать вещи. Майами перестала быть их штаб-квартирой. Если карты лягут складно, он, возможно, вернется сюда уже один, с Пандорой, - в свое уютное логово, убежище от скоротечного времени. Если же нет… Небо вновь заволокли тучи, и было довольно прохладно. Но это пустяк. Они, Бессмертные, для того и существуют, чтобы смеяться над законами природы, перед которыми пасуют простые смертные. Мекаре вновь сбросила с себя пелену безжизненного созерцания, и жестом посторонила Мариуса, дабы самой вести клан. Тот с готовностью и достоинством ей подчинился. Непривычно видеть ее одну. Тонкая, но очень мощная фигура, хрупкая, но пережившая любое из каменных изваяний этого смертного мира, в котором все так или иначе ветшает и превращается в труху. Она обернулась и внезапно улыбнулась, оживив на мгновенье твердое, почти что каменное, лицо. И выглядело это довольно зловеще. Уже поднимаясь в воздух, Мариус Римский бросил взгляд на свой дом, вознося немые мольбы богам, в которых уже давно не верил, чтобы он не был последним. Где-то Мемнох ждал его. Он был готов к приходу своего гостя, и терпеливо дожидался этого момента. Глупо было рассчитывать, что его поступок оставят без внимания. Он не ошибся. Голос, негодующий, грозный, пробирающий до костей, если таковые у него имелись, воскликнул: «Как ты посмел, Мемнох?!» Фигура, сияющая золотом, вырисовалась в едва различимый светлый силуэт. «Как мог ослушаться Меня?» Он обернулся к своему обвинителю, скрестив руки на груди – идеальная поза, – защитная, немного агрессивная, оборонительная и исполненная достоинства. Мемнох решил немного вскинуть бровь – едва заметно, дабы не высказать явного пренебрежения. Которое он, несомненно, питал к своему гостю. - Это был мой вклад в твой план, - спокойно ответствовал он. - Я поделился им с тобой не для того, чтобы ты что-либо в него превозносил! – пророкотал Бог. Мемнох даже не дрогнул. - В таком случае, - уверенно произнес он, - Тебе не следует в дальнейшем делиться планами со мной. Сквозь яркий свет стали пробиваться едва заметные резкие, правильные черты лика Господнего. Брови его были сердито нахмурены, а взгляд как никогда суров. - Почему ты всегда так поступаешь, Мемнох, дитя?.. Ведь я же твой Отец! Мемнох пожал плечами и смиренно склонил голову. - Прости меня, грешного. Господь или не заметил, или предпочел не заметить сарказма в голосе своего чада. - Ты глупец, Мемнох, - немного устало, но все еще громко проговорил Творец. – По-видимому, не скоро тебе вновь обнимать своих братьев-архангелов, и петь вместе с ними, восхваляя Мою волю, - посулил он торжественно, словно возносящий приговор судья. И исчез. А владыка Шеола лишь торжествующе улыбнулся самому себе.