Ангел-хранитель

      Неожиданный разговор с Кирой придал мыслям совершенно иное направление. В самом деле, почему бы повнимательней не присмотреться к главной героине? Да, превращается, не в пример своему любовнику, но в чём тут загадка? Крем — он на то и крем, чтобы даже бабу-ягу обернуть василисой-прекрасной. Этого мало, должен быть свой собственный, изящный такой «скелет в шкафу». Кто она вообще такая — Маргарита Николаевна? Женщина без истории, живущая настоящим и не знающая своего будущего. Бездетная домохозяйка, жена высокопоставленного чиновника, красивая и умная, обделённая конкретной мужской лаской, но замурованная в стену излишнего платонического обожания. Одним словом, роскошный кандидат на совершение суицида. Или нет? Вспомнились слова из романа, когда Маргарита собиралась под утро покидать общество Воланда: «Только бы выбраться отсюда, а там уж я дойду до реки и утоплюсь». Вот, значит, как! Живя в беспросветном комфорте, не спешила топиться; потеряв Мастера, — тоже, а тут, испытав все тяжкие, вдруг надумала? Что-то слабо верится! Да, ей поначалу не предложили желаемого, но разве само присутствие на Балу не сделало её другой, не отодвинуло в сторону мирскую тоску? Это для земной женщины чувства — всё; но что такое — любовь какого-то Мастера для ведьмы, которую почтил вниманием сам Воланд?!. Но, получается, её чувства к любимому только усилились! В общем, спасать надо героиню-то, пока не поздно!       Женское чутьё подсказывало, что на сей раз начинать нужно издалека. Через пару часов после того, как мэтр, чтоб всем неповадно было, выставил её за дверь, объявили обеденный перерыв, и она направилась в столовую на поиски Филиппы или Фрэн. К её удаче, обе уже сидели за столиком и, увидев её, призывно помахали.       Наспех взяв, что под руку попалось, она подсела к ним. Первые минуты болтали о чём-то малосущественном, но Филиппа неожиданно прервала процесс и внимательно посмотрела на неё:       — Давай, выкладывай! Я же вижу: тебя распирает от нетерпенья.       Она не заставила себя упрашивать.       — Я тут подумала о Маргарите. Понятно, что она явно не из тех, кто хотел бы ограничиться куртуазной любовью. Когда она признаётся Воланду в своём легкомыслии, то говорит совершенно искренне; нет смысла напрашиваться на комплимент там, где тебя и так видят насквозь. И это означает, что она понимает свои слабости, но не считает нужным бороться с ними. Нет смысла при такой жизни, а, встретив Мастера, не оказалось сил бороться за них. Вот и получается, что, по сути своей она склонна к банальному адюльтеру, хоть и не стремится к нему любой ценой. Поэтому, столкнувшись с настоящей любовью, старается преувеличивать роль судьбы и видеть во всём сверхъестественный промысел. Хотя в действительности между нею и Мастером всё произошло случайно. Как вообще случайно происходит всё великое.       Чуть подумав, она воспроизвела почти дословно:       «Она утверждала впоследствии, что любили мы, конечно, друг друга давным-давно, не зная друг друга, никогда не видя, и что она жила с другим человеком…»       Фрэн на минуту задумалась и медленно кивнула.       — Ну да, рано или поздно в жизни Маргариты произошло бы нечто подобное. Неизвестно, правда, как скоро, но она стала бы искать любви на стороне, это точно. Причём, любви фатальной, несчастной и тяжёлой.       — С чего это ты задумалась о Маргарите? — Филиппа, прищурившись, посмотрела на неё. — Что у тебя на уме?       Она невинно улыбнулась.       — Мне надоело «устраивать судьбы» мужских персонажей. Надо же позаботиться и о нас, бедных женщинах.       — Ясно. Кира постаралась?       — Частично. Она полагает, что уже давно нужно было определиться с характером её героини. Но и меня не надо недооценивать, я уже не раз пыталась к ней подступиться. Что Маргарита нашла в Мастере с первого взгляда? Только не надо говорить, что «любовь зла», и, давайте, отбросим привычные представления о мгновенной прозорливости, когда «душа с душою говорит», и прочую романтическую дребедень. Романтик здесь только Мастер. Вот они банально столкнулись на улице, — и что? Сразу же чуткое женское сердце почувствовало его вечный гений и родную душу? Да нет же! Но что-то же Маргарита увидела!! Потому что она умная и не стала бы просто так бросаться на первого встречного-поперечного, от скуки.       — А кто сказал, что это она первая его увидела? — Филиппа решительно отодвинула тарелку. — Ведь в романе всё однозначно: Мастер рассказывает, как ОН её впервые увидел, с жёлтыми цветами. Он её заметил, а уж, приблизившись, почувствовал её встречное внимание. Почему?       У всех троих на лицах появилось заговорщицкое выражение. Она вдруг просияла:       — А что если всё просто, — так же, как в рассказе Воланда на Патриарших?       — Что «просто»? — не поняла Филиппа.       — Мастер был первым, кто взглянул на Маргариту как мужчина — с откровенным желанием. С безудержным желанием. Может, даже отчасти с похотью. Это, кстати, вполне естественно для мужчины, внешне сдержанного, немногословного и очень умного. Я помню первое впечатление, которое на меня произвели слова Мастера:       «Любовь выскочила перед нами, как из-под земли выскакивает убийца в переулке, и поразила нас сразу обоих! Так поражает молния, так поражает финский нож!»       Ей-богу, они мне тогда показались едва ли не пошлыми! Ну как, скажите, утончённый мыслитель — языки знает, про Пилата пишет! — использует такие примитивные, водевильные выражения? Любовь, конечно, может убивать, но — красиво, а не «выскакивать» из переулка и одновременно из-под земли! А, оказывается, это была нормальная здоровая реакция мужчины, — молодого, сильного, изголодавшегося по настоящей страсти! И вот навстречу идёт красивая одинокая женщина из неизвестного ему мира, явно не старая дева, — и разум, который привык к анализу, как будто что-то перемыкает… Отчего? Он же не маньяк и не монах. Возможно, оттого, что она первая обратилась к нему. То есть, повела себя, конечно, не предосудительно, но, по крайней мере, странно. И это возбудило Мастера. Маргарита показалась ему не такой, какой была на самом деле — вот опять та же идея! Она явилась свободной, не будучи ею. Возможно, в действительности поначалу не было никакой любви, только эта сорвавшаяся с цепи, самозабвенная страсть?..       — Конечно! — подхватила Фрэн, — Любовь потом выросла. Роман помог. Роман, мне кажется, — главный спаситель всех и вся; он — прямо Священное Писание. Потому, если сгорит, весь мир погибнет. А у этих двоих сначала было какое-то болезненное, причиняющее чуть ли не физическую боль, чувство. Помните: «отвратительные тревожные жёлтые цветы»? Как цветы могут быть «отвратительны»? И как чувство отвращения может быть началом любви?! Или всё-таки может? Я вот думаю, эти цветы, скорее всего, символ — клеймо неутолённой страсти. И как она с наслаждением отбрасывает их, услышав, что они ему не нравятся!.. Страсть должна быть утолена.       — Может быть, может быть… — Филиппа всё ещё сомневалась, но её улыбка недвусмысленно говорила о том, что она уже сдалась, и в ближайшее время Питер получит очередную порцию великолепных сценарных переделок.       * * *       — Ну что, Золушка, никак завтра на Бал отправляешься? Смотри, не превратись в тыкву!       — С такими физическими перегрузками, дружок, я в ближайшее время превращусь разве что в сушёную воблу.       Она уже пожалела, что рассказала Тёмке о пересъёмках Бала у сатаны. Статью конфиденциальности, конечно, не нарушила, зато огребла на свою голову целый поток беззлобных, но всё же напрягающих колкостей.       — Да я не про лишний вес, подруга! Ты ж у нас впечатлительная, — как вытерпишь такое количество кислотных комбинезонов на фоне строгих мужских фраков? Тебе ж подавай гармонию!       — Ты думаешь, стая голых баб разного возраста в окружении до макушки зашторенных мужиков — гармоническая картина?       — А то! «Завтрак на траве» помнишь?       Она изумлённо замолчала. Сколько раз перечитывала эту главу, но ни разу не замечала какого-либо сходства Булгакова с импрессионистами. Хотя… Тут такое у всех творится в головах, что можно увидеть связи чего угодно с чем угодно. И правда, в этом что-то есть. А Тёмка увлечённо продолжал:       — Это ж прямая ирония над импрессионистами! Они же все имели проблемы со зрением, ты не знала? Конечно, идейные поиски тоже присутствовали, но главное всегда и везде, сама знаешь, — физиология. Гениальность их в том, что они даже свои телесные недостатки оборачивали в достоинства, в то время, как мы, простые смертные, умудряемся достоинства преподносить как своего рода недостатки. В общем, вся эта эфемерность, размытость, дымчатая загадочность… Очки правильно надо было подбирать, вот что я тебе скажу! И тогда сегодня мы имели бы совсем другую историю живописи. Ну, это я, наверно, загнул…       — Более чем. Не поняла только, в чём ирония.       — Ну, как же? Мы ведь считаем, что если кто открыл что-то новое, то непременно прогрессивное, справедливое, устраняющее недостатки прошлого. Спасающее мир, в общем. Вот импрессионисты по сравнению с классиками — чуть ли не революционеры… Но мы же с тобой знаем, к чему приводят революции? И понимаем, что нечего читать большевицкие газеты вместо настоящей литературы. И нечего трогать классику грязными руками. Короче, Булгаков решил слегка подтрунить над ними. Дескать, если плохо видишь, одета женщина или нет, вот тебе целая рота обнажённых тел, — может, хоть что-то запечатлится…       Всё это было несерьёзно, но Тёмкин весёлый трёп наводил на определённые мысли. Действительно, а что если подсказать Питеру ввести несколько похожих композиций? Может, даже показать самого Мане среди участников сатанинского праздника? Тоже ведь был греховодник изрядный…       * * *       Накануне пересъёмок Бала они, как всегда, засиделись допоздна в трейлере Питера. На этот раз к ним присоединились Рэйф и Кира, которым очень приглянулась идея добавить в картинку толику импрессионизма. Командор не возражал, но ему, как всегда, хотелось расставить все точки над «ё»:       — Интересно, интересно… Но как это согласовывается с установкой на отсутствие эротики и секса в идейно перегруженном социалистическом мире? Ведь импрессионисты очень эротичны, независимо от того, что изображено на их полотнах. Основание эротичности — реализм с его неправильностью. Классический собирательный образ женщины-богини не вызывает желания обладать ею, разве что у не вполне здорового человека или подростка, впервые попавшего в музей. Да и восхищение здесь может быть какое-то… через силу, что ли? Потому что это восхищение совершенством, которое, скорее, подавляет, чем возвышает. Импрессионисты же одними из первых стали изображать реальное человеческое тело со всеми его недостатками. Оттого многим с непривычки казалось, что они не творят, а подсматривают. Но при этом каждый зритель получает неожиданную награду — невольно становился критиком. Может, из-за этого их, в конце концов, признали? В том смысле, что, дескать, «каждый так может», в том числе и судить?..       Вмешалась Кира:       — Но, кроме того, у кого-то это непременно должно было вызывать восхищение, как источник порока и запретных чувств? Поэтому мотив импрессионизма обязательно нужно ввести в контекст Бала. Это потусторонняя реальность, значит, её можно изобразить только субъективно, силой личных впечатлений. — Кира повернулась к ней. — Кстати, как у вас относились к импрессионистам?       Она виновато поморщилась:       — Никак. Плохо. В главных музеях страны их работы, конечно, были. Но долгое время их старались не замечать, считали «побочным продуктом искусства», мазнёй с невыразительным содержанием.       — Ну вот! — Кира торжествующе посмотрела на Питера. — Значит, при жизни Булгакова это вполне могло восприниматься как источник порока, сексуальности в отрицательном смысле. Всё логично.       Она слушала Киру, и вдруг её осенило:       — А что если гениальный, проницательный Булгаков и сам не был поклонником импрессионизма? Ну, может же быть такое, что писатель видел репродукцию «Завтрака…», и ему не понравилось увиденное? В конце концов, даже люди с большим вкусом не обязательно должны восхищаться импрессионизмом.       — Почему нет? — Питер заинтересованно уставился на неё. — Ты хочешь сказать, что Булгаков мог неосознанно передать свои впечатления от увиденного в описании Бала у сатаны?       — Ну да, он хотел изобразить происходящее на Балу как столкновение предельных взглядов — как смесь настоящей, высокой эротики и извращённого представления о ней в эпоху становящегося социализма. И совершенно неожиданно почувствовал источник этого извращения в образах Эдуарда Мане, хотя в действительности это не так. Но уж вышло то, что вышло: диссонанс ослепительной белизны кожи нагих, не всегда красивых женщин, и черноты костюмов чопорно одетых отчуждённых мужчин… Он посмотрел на это глазами консервативного зрителя конца XIX века.       — Мне кажется, такое возможно.       Неожиданные слова Рэйфа заставили всех дружно посмотреть на него. Он всегда крайне скупо участвовал в диспутах, предпочитая интуицию и экспромт длительному анализу. Но тут, похоже, и ему было что сказать.       — Да, думаю, возможно. И я бы пересмотрел изначальную мысль об антисексуальности Бала. Он антисексуален для тех, кто живёт в мире Берлиоза и Бездомного с их коммунальным тесным мирком, для завсегдатаев Грибоедова и Варьете. Для них, привыкших к настоящему разврату — разврату ДУШИ, мир Воланда тоже кажется развратным. Но в действительности он просто откровенен и однозначен, — там сорваны все маски, всё до нестерпимости ясно и понятно. Поэтому там вид нагого женского тела не вызывает нездоровых эмоций и чувств. На это, кажется, вообще никто не обращает внимания, — настолько это естественно. Есть только радость от встречи с Князем Тьмы и восхищение вниманием Королевы. Заметьте, при чтении романа почти не замечается искренность чувств участников Бала перед Маргаритой, а ведь она есть, несмотря на то, что Королеву окружают сплошь мерзавцы и подонки! Но это другая жизнь, в которой всё именно таково, каким действительно является. Поэтому здесь нет места подлости, всё беспощадно правдиво. Маргарита очень скоро это понимает: поначалу ей неудобно ходить нагой, потом она уже просто не может иначе. Даже возвращаясь с Мастером в каморку, продолжает ходить в плаще на голое тело.       — Похоже, Рэйф сегодня превысил годовую норму словесного запаса!       — Что ты, Кира, дорогая, просто я пытаюсь оправдать твоё неуёмное желание лишний раз пройтись нагишом перед камерой!       * * *       — Мне этот вальс неизвестен. Кто бы мог подумать, что у Штрауса есть такое.       — Конечно, никто, — Питер хитро улыбался. — Потому что это не Штраус. Согласись, у Говарда получается не хуже. Ну, что? По местам! Снимаем!       Вновь зазвучала удивительно лёгкая и мелодичная, но где-то в глубине коварная, порочная и усиливающая общее напряжение музыка. Большой зеркальный зал, обставленный лишь рядами роскошных канделябров и вычурных жирандолей, ломал представления о трёхмерности пространства, вызывал головокружение, как будто разбегаясь перспективами в разные стороны. В самом центре куда-то в преисподнюю проваливался огромный лестничный пролёт, на верхней ступени которого стояла Маргарита в окружении разодетых Коровьева и Бегемота. Голову Королевы Бала венчала бриллиантовая диадема, ноги были обуты в замысловатые сандалии, отчего казались ещё длиннее. Нескончаемая череда статистов поднималась по ступеням и скользила мимо неё в бесконечность пространства, подхватываемая соблазняющими, чарующими звуками. Мужчины церемонно кланялись, дамы нагибались и с благоговением прикладывались к выставленному колену.       Она наклонилась к Питеру:       — Не совсем понимаю, что здесь нужно переснимать…       Питер не успел ответить, потому что рядом возник Воланд.       — Потому что ведь здесь всё наоборот! Все неправильно.       — Что именно? — Они с мэтром удивлённо посмотрели на Рэйфа, который только собирался выйти в кадр.       — Я только сейчас понял, чего не хватает этой сцене. Посмотрите на её лицо. Вы не задумывались, почему женщины, а не мужчины целуют колено Маргарите?       Конечно, не задумывались. А, и правда, почему? И что не так у Маргариты с лицом?       Тем временем Питер жестом остановил съёмку и потребовал тишины. Рэйф продолжал:       — Давайте подумаем, так сказать, от противного. Что бы изменилось, если бы пары поднимались в зал и мужчины целовали колено Маргарите, а дамы просто кланялись?       Все молчали. Наконец, раздался не вполне уверенный голос Киры:       — Может быть, тогда появилось бы неуместное поклонение даме? Я хочу сказать, что мужчина почитает женщину при условии, что она слабее, и её в перспективе можно… взять. Ну, что вы все так на меня смотрите? Ну да, взять, — силой или по её доброй воле, но именно взять. Мужчина потом как будто компенсирует своё поклонение в занятии сексом. А здесь Маргарита — Королева Бала, недоступная и отчуждённая. Поэтому мужчины не могут даже приблизиться к ней. А вот женщинам позволено больше. Потому что у них впереди жуткая ночь оргии… Им нужна поддержка…       Все переглядывались и, уже не сдерживаясь, улыбались. Но Кира уже взяла себя в руки и продолжала в своём обычном, слегка вызывающем, тоне и очень быстро:       — Я уверена, что «Бал» — вовсе не весёлая романтическая вечеринка или жаркая ночь разнузданной страсти. Это даже не пошлое царство порока где-нибудь в борделе. Это — довольно страшное зрелище для живого человека. Поэтому на лице Маргариты — подозрение и безграничный ужас. Когда она позже говорит Мастеру, как она «всю ночь тряслась нагая», это не потому, что ей стыдно было стоять голой перед толпой. Просто она не может даже отдалённо представить, что же будет после того, как окончится официальная часть, и все окажутся предоставленными самим себе…       Рэйф одобрительно и слегка шутливо отвесил ей поклон:       — Чёрт побери всех нас, милая, не перестаю тобой восхищаться! Мне тоже кажется, что впереди — не просто грязные порнографические сценки, а непосредственное изображение того, как сексуальность трансформируется в нестерпимое, адское действо. Это только в Средние Века невежественные люди полагали, что поклонники сатаны занимаются прелюбодеянием и наслаждаются этим в удовольствие; на самом деле они совокуплением и ласками доводили друг друга до смерти. Но это уже работа для компьютерных гениев. А то мы распугаем зрителей.       Все вокруг засмеялись и стали нестройно аплодировать. По лицу Питера блуждало блаженно-восторженное выражение. Съёмка возобновилась.