Ангел-хранитель

      По мере продвижения работы выходные объявлялись всё реже: то ту, то другую сцену приходилось переснимать в связи с появлением новых идей и решением снять три части, а времени на это взять было неоткуда. Наконец, ближе к концу февраля, стало ясно, что целый месяц без отдыха отчего-то плохо сказывается на творческих способностях. Местное лето уже подходило к концу, когда Питер милостиво отпустил группу расслабиться.       Она уже была наслышана о природных красотах Окленда, поэтому с радостью восприняла идею Орландо посетить этот дивный край. Конечно, перспектива лететь на небольшом, чуть ли не спортивном, самолёте, не слишком улыбалась. Но, очевидно, она не была лишена определённой доли мазохизма.       У выхода на аэродром уже стояло несколько человек. Поздоровавшись, она огляделась по сторонам.       — Не жди. Не придёт.       Пронзительно посмотрев на Тэми, она поняла, что нет смысла лукавить.       — Почему?       — Он с Файнсами ещё затемно улетел в Южные Альпы, кататься на лыжах. Сёркис говорил им, что снега там в это время, скорее всего, ещё нет, — разве что на самых вершинах. А он знает, что говорит, — альпинист всё-таки! Я пыталась соблазнить их «Планетой снега» в Окленде, но Ричард сказал, что кататься на лыжах в спортзале — всё равно, что заниматься сексом по телефону. Садимся, ребята!       Через час она уже не спеша прогуливалась вдоль берега одной из бесчисленных, крошечных, невероятно живописных бухточек, похожих на фьорды. Группа разбрелась, кто куда. Женщины звали её пройтись по магазинам; но на жаре как-то не очень хотелось, и она попросила оставить её на пару часов — побродить, помечтать.       Кажется, пришло, наконец, время разобраться, что происходит в душе… А что, собственно, происходит? Ну да, не полетел. А что, должен был? Файнсы тоже не полетели, но ты не спрашиваешь, почему. Брось! Кого ты пытаешься обмануть? Опять наступила на те же грабли — влюбилась в «настоящего мужчину», вечно пребывающего в священном походе за карьерой. Стоп! А почему это должно помешать ему обратить на неё внимание? Неужели могло быть что-то ещё, более сверхъестественное, чем то, что жизнь свела их разом? К тому же, они, безусловно, во многом были похожи. Можно даже сказать, в основном. Оба были очень дружелюбны и внимательны к окружающим, экстраверты по ситуации, но берегли души от чужого вторжения, — закрыты и напряжены, как будто крепости в постоянном ожидании нападения. Каждый из них был один, но не одинок, при любом удобном случае погружаясь в свой внутренний мир. Сами по себе, как два плавучих острова. Нет, корабля — острова плавучими не бывают. Или бывают? Она вспомнила, как в детстве читала фантастический роман «Остров погибших кораблей» — про то, как в Саргассовом море бесследно исчезнувшие корабли сбивались вместе и в конце концов образовали остров. В жизни каждого из них тоже были свои «погибшие корабли» — несостоявшиеся отношения, надежды, планы, мечты… Обрастая ими, они, кажется, не заметили, что уже некоторое время дрейфуют рядом, и их остовы и мачты переплелись, а кое-где и срослись… И ещё у каждого были свои «баррикады» и свои «лобные места», куда с регулярностью вызывала жизнь: у него — красная дорожка, у неё — ВУЗовская кафедра. Оба однажды избрали публичные профессии, как будто в насмешку, имея большие проблемы с межличностными контактами. Такое впечатление, что сделали это с единственной целью — доказать, что могут адаптироваться к жизни, преодолеть дистанцию между собой и окружающей человеческой средой. Но годы шли, а она по-прежнему испытывала мертвящее чувство паники перед тем, как войти в аудиторию, как будто дебютант перед выходом на сцену. У него, судя по всему, тоже не очень получалось бороться с комплексами. В общем, и профессионализм оттачивался, и комплексы росли. Каждый въезжал в карьеру «на белом слоне», поскольку конь для прошибания стен — животное слишком деликатное. И обоих от этого пробирало до ранней седины.       — ПиДжей тебе не рассказывал, как появилась идея взять Ричарда на роль Мастера? — раздалось из-за спины.       От неожиданности она потеряла равновесие и прямо в кедах съехала в воду по накатанному песку.       — Тэми… Никогда так не делай!       — Ну, извини. Пойдём, посидим где-нибудь. Кофе попьём, заодно и тапки твои просушим. Здесь, кстати, можно ходить по улицам босиком без ущерба для ног.       Она не очень поверила, но выбора не было.       — И как же появилась эта великая идея?       — Я выдвинула! — Тэми вытащила из потайного кармана крошечную фляжку. — Хочешь ликёру в кофе? Нет? Ну, и зря, — немного добавив себе в чашку, отпила и зажмурилась от удовольствия. Она терпеливо ждала.       — Ты не подумай, я не присваиваю чужие лавры. Просто те, кто давно работает с Питером, иногда что-то подсказывают ему, — ну, ты знаешь. И бывает, очень точно. А он всё слушает, и, заметь, не из вежливости.       Она согласилась. Ничего удивительного: был бы Питер как все, — не был бы Питером.       Тэми продолжала.       — Так вот, сначала была мысль найти кого-то посубтильнее. Ну, не совсем задохлика, но, конечно, не королевской стати.       Она улыбнулась. В редкие моменты отдыха и расслабленности Тэми становилась совсем девчонкой и напоминала Юльку в студенческие годы.       — Но тогда встал вопрос: а как они будут смотреться вместе с Кирой? Филиппа что-то говорила про чудодейственную силу любви, когда человек раскрывается, преображается, — ну, в общем, во что мало верится при такой манере съёмок. А Питер — умница! — сразу учуял, что здесь слабина. Сказал: если у Мастера внешность будет невыразительной, Кира рядом с ним будет смотреться, как выигрыш в лотерею. Но любовь послана Мастеру как испытанье, а не в награду; нет ему покоя, потому что нет возможности раскрыться, вот он в творчестве себя и проявляет. Понимаешь?       — Ну, почти…       — Питер с самого начала считал, что Мастер готов к любовным отношениям, поскольку он человек творческий. Он не сторонится женщин, хотя и не бабник. Поэтому не Маргарита его пробудила, он — её. Он первый её увидел, и он же заставил её первой заговорить. Значит, он должен быть мужчиной, а не только «духовно возвышенным» субъектом сомнительного пола. Вот где такого найти? Питер долго не мог понять, как должны сочетаться мужественность и внешняя неброскость. И тут, как ты догадываешься…       — …Случай.       — Точно! Мы убирали в гримёрке после окончательного тестирования Бегемота; грязи было — не поверишь! Ну, пока возились, для души решили какой-нибудь фильм посмотреть. Долго переключали каналы, нашли «Призраков». Где-то с середины, как раз тот момент, где Лукас умывается в туалетной после возвращения из тюрьмы, помнишь? Я, как взглянула, сразу поняла: то, что нужно! Только рот открыла, — Питер зашёл. Я ему на экран показываю: «Так вот же он!» Питер не сразу понял, спрашивает: «Кто?» А я ему: «Мастер!» Он согласился, но попросил объяснить. И я сказала, что Мастер потому не кажется мужественным, что закомплексован и замкнут. Поэтому, чтобы совсем не сгореть от самоуничижения, он переводит комплексы в роман. Но у нас есть прекрасный пример вечной борьбы с комплексами в лице Ричарда.       Она рассмеялась:       — Его собственными, или его героев?       — И теми, и другими. Пусть он на нас не обижается, но комплексов у него хоть отбавляй. Правда, это помогает ему в работе, но очень мешает в жизни. Как и Мастеру.       — Он хорошо их скрывает.       — Актёр! Но и на старуху бывает проруха. Кто бы стал рихтовать себе профиль после того, как поклонницы всего мира воспели этот нос чуть ли не в стихах! Да ему не подтачивать его надо было, а застраховать на парочку миллионов… Он уже понял, что перемудрил, да поздно. Поэтому делает вид, что всё равно прав.       Она про себя скаламбурила: «Конечно, “прав”, — он же “лев”!», но вслух сказала:       — Да, я тоже не сразу смирилась с его новым лицом… Но ведь ты же мне всё это рассказываешь не просто ради веселья?       Тэми придвинулась, протянула руку, и они легонько чокнулись чашками.       — Пытаюсь тебе объяснить, что его поведение — банальное средство самозащиты.       — От поклонниц?       — ОТ ТЕБЯ.       Кажется, надо поставить чашку…       Тэми спокойно продолжала:       — Я знаю его достаточно давно и близко, и понимаю, что он готов потерять голову.       Она изо всех сил пыталась казаться беспечной.       — Он способен терять голову?!       — Как и ты. Брось притворяться! Вы очень похожи. Я бы даже сказала, вы одинаковы. Где-то внутри вы оба это понимаете и боитесь. Поэтому стремитесь убраться с глаз друг друга, а потом в одиночку грызёте каждый сам себя.       Как ни крути, приходилось согласиться. Уж если это говорит такой арбитр, как Тэми!.. По крайней мере, на его счёт. Она вспомнила, как он однажды выдал, отвечая на вопросы журналиста: «Я страшно нервничаю, когда сталкиваюсь с чем-то или кем-то, для меня душевно близким. Почему-то заранее предвижу, что тут ничего не выйдет. Такой уж я человек — азартный, — и мне кажется, лучше быть от соблазнов на приличном расстоянии…» И далее пояснил свою мысль несовместимостью любви и работы: «Думаю, одно убивает другое. Настоящие чувства несовместимы с чувствами игровыми. Я не верю в прочность служебных романов. Только по окончании работы можно подумать, стоит ли начинать серьёзные отношения».       Всё это она на одном дыхании выложила Тэми, которая слушала её, глядя во все глаза:       — Ты что, читаешь интервью? Я имею в виду, ты веришь тому, что там пишут?       — Ну, не все же интервью — откровенные «утки»…       — Вот именно! Поэтому верь через раз! Нет ничего более лживого, чем полуправда. Среди бесконечного множества фальшивок затеряется пару штук настоящих глубоких бесед. Но как ты узнаешь, где настоящие?       Она растерянно улыбнулась:       — Ну, есть же такая вещь, как «принцип очевидности». Не могу тебе сказать, в чём он заключается, кроме того, что правда — всегда очевидна…       — Как и ложь. Да что я тебя убеждаю! Вот сейчас ты заблуждаешься, исходя из очевидного. Просто доверяй человеку, доверяй себе. Пусти всё на самотёк.       — Но я же наблюдала за ним, и мне, правда, показалось, что он не допускает возможности служебного романа.       — Почему же, иногда допускает. Только без любви. Так сказать, «технические» отношения, секс без далеко идущих последствий — не более. Есть работа — может быть и секс. И притом, из лучших побуждений, — по дружбе, так сказать. Но с тобой, похоже, всё по-другому. Ты не актриса, и с тобой не нужно играть, чтобы быть собой. Он близок к тому, чтобы влюбиться, если я что-нибудь понимаю в жизни. И его это пугает, как любого мужчину на пике карьеры. Потому и избегает тебя.       Она всё не могла до конца поверить услышанному.       — Мне до этого момента казалось, что он нашёл во мне только собеседника, с которым можно разглагольствовать на глубокомысленные темы.       — Знаешь, некоторые не могут и этим похвастаться. Но по-другому он не умеет. Если уж работает, то работает. Подумай, что тебе на самом деле нужно, и прими всё, как есть.       — Но ведь это ничем не подкреплённые суждения.       Женщина невесело улыбнулась:       — Есть две очень интимные профессии: гинеколог и гримёр. Но моя ещё и очень поучительна для жизни. Чтобы быть хорошим гримёром, нужно не только знать технологии и анатомию тела. Нужно видеть лицо, видеть «всего» человека, чувствовать его состояние. Тогда можно понять и то, во что его нужно преобразить. Я работаю с Ричардом с момента его появления здесь. Знаю структуру его кожи, знаю, как влияет на неё грим и пережитые эмоции, что вызывает аллергию, вижу, как появляются новые морщинки. Но это всё мелочи по сравнению с тем, что знаешь, как правильно построить отношения. Я научилась угадывать, когда нужно с ним поговорить, а когда помолчать, где согласиться, а где настоять, когда пожалеть.       Она ошарашено слушала.       — Как же ты его…       — Как умею.       Она не обиделась, что Тэми резко оборвала её, и не могла не удивляться её мужеству. Помнила ведь, как женщина смотрела на него. И вот теперь с такой лёгкостью и рассудительностью говорит о его возможных чувствах к другой.       — Странно…       — Что странно? — Тэми смотрела на неё спокойно и немного ласково.       — Я не чувствую твоей враждебности и почему-то не чувствую своей вины.       — Потому что я её за тобой не вижу. Для меня то, что есть, дороже того, что могло бы быть. Сложившиеся между нами отношения бесценны по-своему, и я не хочу их терять. Тебе таких вовек не построить! Так что, мы с тобой не конкуренты, и я была бы рада его счастью.       Поддавшись внезапному порыву, она крепко обняла Тэми.       — Я думала, такие, как ты — плод воображения! Ты даже себе не представляешь, какая ты! — Прозвучало довольно банально, но она не знала, что ещё сказать.       Женщина улыбнулась сквозь слёзы и прислонилась плечом к её плечу.       — Обыкновенная… Обыкновенная дура. А ты наберись мужества и терпенья.       * * *       Сумерки быстро перешли в черноту, и в пабе зажгли свечи. Их всегда зажигали по воскресеньям, — канун нового марафона, как-никак.       Слегка разомлев от вина, она жмурилась, глядя, как торопливое пламя выплясывает отблесками на стенах и потолке и выхватывает из полумрака то одно, то другое лицо. Сегодня паб был заполнен до отказа, даже Кира пришла.       Она уже несколько раз поглядела на дверной проём, когда над ухом прозвучало:       — Энди только что сказал: самолёт, летавший в горы, вернулся. Это я к тому, чтобы ты не беспокоилась.       Она благодарно и молча посмотрела на Тэми и подвинулась. Женщина села и протянула в полумрак свой стакан.       — Ну что, — яду мне, яду?       — Обижаешь, красавица! — Грэм наполнил стакан Тэми доверху. — В это время суток мы обычно пьём… — Грэм обвёл задумчивым взглядом сидящих за столом. — В общем, пьём, как обычно!       — Будем считать, это был тост! — Тэми рассмеялась и опять нагнулась к ней:       — Не грусти! Такие паузы только на пользу. Отдохни, соберись с мыслями. Если вам суждено сойтись, всё произойдёт гораздо быстрее, чем ты думаешь. Ну, а нет — пореви и наплюй…       Она кивнула, правда, хотелось возразить. Где-то очень глубоко в сознании пыталась заявить о себе какая-то мысль… …Испытание отношений… Прочные отношения… Если суждено — всё получится… Приятное минорное состояние не позволяло окончательно сформулировать слова. После морской прогулки и обычного стресса в самолёте тянуло в сон, но уходить из приятной компании не хотелось. Она молчала, лениво прислушиваясь к разговорам со всех сторон, иногда поддакивая, и наблюдала, как кто-то время от времени подходил к стоящему в углу синтезатору и начинал импровизировать.       Очередной мотив показался ей знакомым. Ну и ну, — «Отговорила роща золотая»! За клавишами стоял один из осветителей и поощрительно кивал ей. Она немного знала его: русский, хотя родился уже здесь; кажется, Сергей. Пересев поближе, она, не удержавшись, стала мурлыкать в такт. Акустика была хорошая, и вскоре они вдвоём весьма задушевно выводили есенинский романс.       Музыка смолкла, раздались одобрительные возгласы, кто-то потребовал продолжения. Но она не умела играть, а никто больше ничего не знал из русского репертуара.       — Тогда объявляю Вечер русской поэзии! — Джонас, слегка во хмелю, вдруг сорвался с места и вдохновенно тряхнул головой, забыв, что сейчас на нём нет златокудрого парика.       — Сам будешь? А как же обещание Мастеру?.. — Тэми иронично улыбнулась.       — Обещание надо выполнять! Поэтому предлагаю послушать, так сказать, из первых уст, — Джонас повернулся к ней. — Ты ведь неплохо читаешь.       — Откуда ты знаешь?! — дрёму как рукой сняло.       — Случайно слышал, как ты что-то декламировала у себя в трейлере.       — Тогда, моя королева, тебе и карты в руки! — неожиданно оказавшись с другой стороны, Серкис мягко обнял её за плечи и, не давая опомниться, увлёк на импровизированную сцену.       Она не на шутку смутилась. Вот, значит, как… Джонас слышал, как она читала Волошина… Так, не читала даже — бубнила под нос. Ещё с детства ей нравилось иногда, наедине с собой, читать стихи вслух. Любила слушать, как звучат стихотворные фразы. Любила выступать в школе и позже, на студенческих вечерах. И ни за что не думала, что отважится на такое перед профессионалами. Но, похоже, никто не собирался экзаменовать её на «профпригодность», вернее, непригодность; просто всем хотелось чего-то нового и необычного.       Вдруг её осенило; невнятная, косноязычная мысль от страха обрела голос и пробилась наружу, и она перестала комплексовать.       — Хорошо! Только не классику. Прочту вам одну современную балладу. Я услышала её очень давно в ужасно смешном и замечательном фильме, хотя она совсем не смешная. У нас этот фильм показывают раз в год под Новый Год. Мне кажется, вам всем здорово было бы его посмотреть.       Усевшись возле синтезатора, она неспешно стала читать начальные строфы по-русски, — захотелось, чтобы все услышали, как звучит её голос на родном языке, и, заодно, чтобы побороть волнение. Потом перешла на английский:       «How painful, darling, and how eerie       Being linked in earth and joined with boughs,       How painful, darling, and how eerie       By a sharpen saw, be torn apart.       The heart will never know healing,       But will be shed with crystal tears,       The heart will never know healing,       But will be shed with burning tar»*.       Она читала негромко, устремив невидящий взгляд куда-то ниже ватерлинии. Перед глазами, и впрямь, было вагонное стекло, и проносились города, в которых уже побывала, гостиницы, где приходилось останавливаться. Люди… Прочность отношений… Если суждено — никуда не денется… Подожди — время ещё есть… Время не имеет значения… Не имеет… Не имеет… Нет… Нет времени… НЕТ ВРЕМЕНИ!       «The power of inhuman nature       In common crush all humans crippling,       The power of inhuman nature       Threw all the earthlings off the earth.       And none had found any refuge       As promised in the distant meeting.       And none had found any refuge       In hands that were stretched far off»**.       Неужели я и вправду могу отважиться понадеяться?.. Конечно, ещё как могу, — и не отважиться, а даже посметь. Потребовать, наконец… "Потребовать ОДНОЙ вещи." А вдруг, это и есть ТОТ САМЫЙ случай? Не упусти своего... «Алмазная донна, на сей раз советую вам быть поблагоразумнее! А то ведь фортуна может и ускользнуть!»       Она резко подняла глаза и увидела его стоящим в дверях паба. Как тогда, в первую их нелепую встречу… Губы автоматически, как будто отдельно, выдавали слова, а взгляд жадно охватывал каждую чёрточку, каждую мелочь, стараясь навсегда запечатлеть в памяти неподвижное выражение лица, остановившийся взгляд, одежду, позу, изгиб руки на дверной ручке, оранжевый отблеск светильников на волосах... Изо всех сил удерживая его взглядом, она твердила, как молитву:       «Don't ever part with your beloved ones,       Don't ever part with your beloved ones,       Don't ever part with your beloved ones,       Flow into them with all your blood.       And say good-bye forever always,       And say good-bye forever always,       And say good-bye forever always,       Should you for just one moment part»***.       Баллада закончилась, и в зале на какое-то время повисла неестественная тишина. Потом раздались нестройные аплодисменты, и она, неловко улыбаясь, вылавировала между столиками к своему месту. Усевшись и повернувшись к дверям, увидела, что в проёме снова было пусто…       Чья-то фигура заслонила перед ней свет. Подняв голову, она встретила серьёзный и внимательный взгляд Энди.       — Так что за фильм, говоришь?