***
Руки Рей бесперестанно трясутся, и она пытается включить музыку, но пальцы не попадают по кнопкам. Я молчу, боюсь шелохнуться: сердце громко бухается о грудную клетку в ожидании того, что мне придется выслушать, как только я расскажу ей о произошедшем. Рейчел срывается, когда какой-то мудак подрезает ее любимый Форд. — Глаза раскрой, мудила! Она поворачивается ко мне. — Где ты, черт побери, пропадала? Я, блять, чуть не сдохла, когда мне позвонила твоя мать и спросила, почему ты до сих пор не дома! — разоряется Рейчел, перекрикивая поющих Fall Out Boy, пока мы едем по Мэрилебон-роуд. — И дозвониться до тебя нельзя! Я все провода оборвала, боялась, что придется искать тебя в больнице или еще хуже в морге! Какого хрена ты творишь?! Я молчу на протяжении всей ее гневной тирады: она меня не услышит, пока не выговорится. Проверено сотни и сотни раз. Она не хуже матери в таких ситуациях. — Я ушла буквально минут на двадцать, а ты исчезла! Меня чуть Кондратий не хватил! Ты вообще думаешь своей головой?.. Мне чертовски хочется вставить ехидное замечание, что она вообще не должна была никуда сваливать, потому что мы как бы втроем пришли, но от этого Рейчел будет верещать только дольше и громче. Я начинаю вслушиваться в строчки песни, желая отключиться от происходящего, но песня лишь возвращает меня к обжигающим язык воспоминаниям.«Ты была песней, крутившейся у меня в голове, Каждой моей любимой песней, Игравшей снова, и снова, и снова... Ты можешь получить, что пожелаешь, но этого всегда недостаточно. И я буду крутиться для тебя, как твои любимые пластинки когда-то...»*
Мы останавливаемся на светофоре, и Рейчел бьет со злости ладонями по рулю, да так, что звучит жалобный вопль клаксона, Патрик на пару мгновений перестает петь о том, насколько ему лучше, и водитель с правого ряда неодобрительно смотрит на нас. Это приводит ее в чувство, и тогда бурный поток вопросов Рей заканчивается и она тяжело дышит, пытаясь успокоиться. — Где ты была? — наконец спрашивает она чуть хриплым, уставшим от долгого крика голосом, пока ее Форд, надрывно простонав и нервно дернувшись, трогается с места. — Все хреново, Рей, — невпопад отвечаю я, расковырывая дырку в сиденье, из-за чего Рейчел неодобрительно и зло на меня смотрит. — Все скатилось к чертям, Рей. Она смотрит мне в глаза, и я вижу, как озлобленное выражение ее лица сменяется озабоченным, потому что она понимает: я не шучу. Сегодня мир в очередной раз перевернулся, и в этом нет ничего хорошего.***
Благо Рейчел умеет держать язык за зубами — мать встретила меня лишь недовольным взглядом. Даже про платье спрашивать не стала. Хотя, вероятно, повлияло на ее поведение еще и то, что она договорилась встретиться с Тиной — очередной подругой, которую с моей матерью объединяло только одно — безутешная тоска по беззаботной молодости. У чувства вины есть отвратительное воздействие: оно не дает тебе уснуть, даже когда очень хочется. Я сижу в своей комнате, обхватив ноги руками и уткнувшись носом в колени. Бесцельно гляжу в окно, пытаясь с переменным успехом сосредоточиться на соседском мальчишке, играющим с бульдогом, морда которого ясно дает тебе понять, что один неверный шаг — и зубы этой собаки сомкнутся на твоей лодыжке, если хозяин не успеет вовремя угомонить свое чудище. Телефон вибрирует на тумбочке в пятый раз, и я точно знаю, кто мне звонит. И не могу ответить. Я пытаюсь отвлечься на книгу, включаю музыку, ищу новый сериал на ноутбуке, но время тянется безумно медленно. Часовая стрелка ползет так медленно, будто хочет мне сказать: ты чертова предательница, твое наказание — жить в страхе, что он узнает. Что ему станет больно. Что это его разрушит. И ты причина всему этому. Я даже пытаюсь подойти к мольберту, но быстро кладу карандаш на место, почти небрежно, чего за мной отродясь не водилось. Нет. Моя собственная планка ненависти к себе достигает апогея, когда Колтон заходит ко мне в комнату и раздраженно протягивает мне свой телефон — на, мол, твой Зейн уже заебал со своими звонками. Ладно. Хорошо. Ладно. Колтон молча смотрит на меня, чуть прищурив глаза, пока я наклоняюсь за упавшей книгой, а затем выхватываю телефон у него из рук. Мужчина поджимает губы и уходит, напоследок громко хлопнув дверью. В его стиле. Собравшись с силами, я наконец отвечаю на звонок. — Мистер Грин, пере... — начинает Зейн, но я перебиваю его: — Зейн, это я. Слышу тихий вздох, когда сама едва дышу. Мне кажется, что он уже все знает, что в следующий миг он накричит на меня и скажет, что больше не хочет меня видеть. Но этого не происходит. — Эмили, — просто произносит он чуть хриплым от, вероятно, большого количества выкуренных сигарет голосом. В нем чувствуется лишь вселенская усталость и полное смирение со всеми — или почти со всеми — моими выходками. Больше ничего. Он говорит: — Привет. Я тихо вторю ему: — Привет. — Почему ты не отвечала? — Зейн интересуется как бы между прочим, словно его это нисколько не обидело. — Я устала, — говорю. — А вчера была с Рейчел. Ты же знаешь ее, с ней не до звонков. Накручиваю на палец прядку волос, ожидая его реакции. Сущность Малика такова, что он не задает лишних вопросов. Я надеялась, что и в этот раз он не изменит своим принципам, и он не подвел. Он тихонько матерится, и раздается шелест бумаги: наверное, допустил ошибку и теперь берет новый лист. — Ты в здании суда? — спрашиваю, чтобы прервать затянувшееся неловкое молчание. — В своем кабинете, — несколько рассеянно отвечает Зейн, а затем невзначай интересуется: — Сегодня-то придешь? Мне хочется кричать: «нет!» Я не хочу, чтобы ты меня видел, я не хочу, чтобы ты знал. Я же грязная, мерзкая, я тебе не нужна. Но говорю совсем другое: — Заберешь после смены? — и я хочу услышать, что не получится и чтобы я не тащилась на другой конец города. — Конечно, — бормочет он. — К пяти подъеду. Я люблю тебя. За меня отвечает будто кто-то другой, тихо, еле слышно: — И я тебя. Я сбрасываю трубку, и в голове абсолютная пустота. — Эмили, ты опять опоздала! — понукает меня Тара. Она говорит: — Мне опять пришлось покрывать тебя перед Ником. Я повязываю передник, проглядывая ее блокнот с заказами, посетителей не слишком много, так что управлюсь быстро. Одернув юбку, извиняюсь перед ней, и она удовлетворенно кивает, а затем наклоняется ко мне и шепотом сообщает: — Я слышала, Ник нашел нового официанта. Если бы мне не надо было спешить на день рождения отца, я бы даже задержалась: он должен сегодня прийти, — она разочарованно стонет, но потом продолжает, растянув намалеванные вызывающей красной помадой губы в ухмылке: — Надеюсь, он симпатичный. Тогда… Она улыбается своим мыслям. — Но у тебя же есть Зейн, тебе все равно, — одергивает она себя, и я замечаю в ее взгляде мелькнувшую быстрой кометой зависть. Когда звучит имя Зейна, меня передергивает, а затем наполняет отвращение не только к себе, но и к Таре. Она всегда думала не тем местом, а раздвигать ноги перед каждым, кто пообещает ей дом в Париже и отдых в Таиланде, уже давно стало для нее обычным делом. Внутренний голос ехидно сообщает, что уж не мне-то ее судить. Она упархивает из бара, цокая каблучками, чуть не сбив Ника по дороге. Я натягиваю улыбку и иду обслуживать клиентов. Выслушиваю не слишком забавные шутки Кита, нашего повара, безнадежно влюбленного в мою напарницу Кэрри, но смеюсь так, словно это самое смешное, что я когда-либо слышала. Несколько раз мне приходится увиливать от рук излишне самонадеянных придурков, считающих, что каждая официантка готова дать в любой момент — в общем, как Тара. Зажиматься в крохотной уборной с мужиком с жирными потными лапами и сальными волосами — вот уж чего я никогда не желала. Протираю стойки, попутно обсуждая с Кэрри пополнение в нашем коллективе. Предлагаю Нику обновить меню, тот неохотно отмахивается, оправдываясь тем, что спешит. Я надеюсь лишь, что он спешит не к своей любовнице (и что у него ее вообще нет), потому что его жена замечательная женщина. Такая же замечательная, как и Зейн. Я рада, что надела балетки, ибо у людей, видимо, сегодня особый праздник — испорть свой желудок в баре с до жути скучным названием «У Ника» — и я бегаю от столика на кухню и обратно, уже потеряв счет заказам. За пять минут до конца моей смены Кэрри заявляет, стягивая туфли на семисантиметровом каблуке, что ноги ей придется ампутировать, поскольку она их не чувствует. Я мрачно соглашаюсь, надеясь, что Кит не бросится тут же разминать ей ноги. — Там еще один, — стонет она, и я готова вытащить пистолет и запихнуть незадачливому посетителю его по самые гланды. Кэрри смотрит на меня с мольбой бездомной собаки: — Эмили, я этого не выдержу. Обслужи его, а? Сделав глубокий вдох для успокоения, я медленно поднимаюсь со стула, проклиная всех по пути, с трудом натягиваю улыбку и направляюсь к клиенту. Им оказывается тот рыжий паренек, которого я видела вчера в кафе. Не сказать, что я приятно удивлена встрече. — Эмили! — зовет Ник, когда я убираю блокнот с заказом в передний кармашек и отворачиваюсь от парня. — Сейчас придет новый официант. Кого мне с ним оставить: тебя или Кэрри? — Кэрри, — мигом отвечаю я и замечаю злобный взгляд девушки, а затем спешу передать заказ Киту. Мне приходит сообщение от Зейна, что он приехал, и я в смешанных чувствах: с одной стороны, рабочий день наконец закончился, а с другой… — Эмили, — злобно шипит Кэрри рядом со мной. — Как ты могла! Я неловко передергиваю плечами и едва успеваю коснуться ручки, как слышу чертовски знакомый голос и замираю: — Эмили? Я медленно разворачиваюсь и не верю своим глазам. — Ну здравствуй, Джорджина, — говорит Гарри, развеяв все мои сомнения.