***
Во второй половине дня Дарья вновь посетила палату Джейн. Она ненадолго задержалась у стола с оставленными на нем скетчбуком и карандашами, а затем повернула к кровати, чтобы Джейн не пришлось пересаживаться в кресло. Они посмотрели выпуск «Больного безумного мира», старые мультики, того и сего понемногу, а потом заговорили о всяких мелочах. Когда в разговоре образовалась пауза, Дарья прочистила горло и вручила Джейн небольшой фотоальбом, до того лежавший на ее коленях. — Ты поведала мне свою историю. Джейн раскрыла альбом и улыбнулась, разглядывая фото маленькой насупленной Дарьи. — Теперь я хочу рассказать тебе свою. Моя семья переехала сюда из Хайленда. Это маленькая адская бездна внутри большой адской бездны под названием Техас. Оказалось, что в питьевой воде до черта урана, ртути, свинцовых соединений… И мы годами это пили. Переехав, мы сразу прошли обследования, все было нормально, так что мы выбросили это из головы. Я всегда страдала от головной боли, лет с восьми, наверное. Врачи считали, что дело в моем зрении, и новые очки на время исправляли ситуацию. Моя сестра всегда была той еще занозой в заднице, а предки вечно ссорились… Тогда врачи начали уже винить во всем стресс. Ничего страшного, и неважно, что я единственная двенадцатилетка в средней школе с повышенным давлением. Джейн нахмурилась, рассматривая фотографию с семейной поездки Моргендорферов в Гранд-Каньон. Она не обратила внимания на женщину, болтающую по телефону на переднем плане, и сосредоточилась на девочке с каштановыми волосами. Она была одета в зеленую футболку, под ее глазами образовались огромные мешки, а ее суровое личико было бледным и усталым. Чем свежее была фотография, тем сильнее в облике Дарьи проступала эта болезненность. — Мы переехали сюда в мае прошлого года. Примерно через неделю после того, как пошла в новую школу, я потеряла сознание прямо во время этого дурацкого дополнительного, которое меня заставила посещать психолог. Оказалось, это был припадок, потому меня отправили в больницу. МРТ обнаружило опухоль размером с детский кулак и к тому же слишком близко к моторному центру, чтобы удалить ее. Химиотерапия не сработала, как и радиотерапия и травы и таблетки, и вот я здесь. Я хотела стать писательницей, но доктор Филлипс, та знойная красотка со второго этажа, дала мне шесть недель до того, как черепное давление станет запредельным. Дарья опустила глаза на свои холодные руки, в них плескались волнение и боль. — Я уже не могу управлять левым глазом. Так что это только вопрос времени, — она резко мотнула головой. — Все, чего мне на самом деле хотелось — это писать, потому я намерена делать это до конца. Наконец в этом появится смысл. Дарья подняла голову и улыбнулась, и это преобразило больную уставшую девушку в ту, какой она могла бы быть, не обойдись судьба с ней так жестоко. — Из-за тебя, Джейн. Ты помогла мне обрести голос. В ту же ночь после ужина Дарья устроилась на своей кровати с блокнотом на коленях. И, несмотря на цепкие усталость и боль, она продолжала писать до глубокой ночи, и когда ее перо уже больше не могло противиться баюкающей музыке Морфеевой лиры, на ее лице заиграла удовлетворенная улыбка. Дарья уснула, и впервые за почти год ей снились добрые сны.Parte Dos
7 сентября 2014 г. в 15:01
Следующие несколько дней Джейн и Дарья проводили в компании друг друга почти все время. Они вместе обедали, посещали сеансы групповой терапии и часами болтали в палате Джейн.
— Так тебя за что?
Джейн делала набросок углем, а Дарья заняла себя бесцельным переключением каналов. Здесь, как и в ее комнате, имелось спутниковое телевидение, однако смотреть все равно было нечего. Дарья швырнула пульт на тумбочку и подняла глаза на подругу.
— От трех до пяти за вооруженное ограбление, — ответила Дарья, отъезжая к столу. Она раскрыла свой блокнот и взялась за ручку.
Джейн усмехнулась. Она глотнула воды и промокнула влагу краем халата. Джейн окинула взглядом палату, а затем взяла в руки уголек, чтобы вернуться к наброску.
— Я имею в виду, почему ты здесь, остроумная ты засранка. Знаю, в целом причина у всех одна, но… — Джейн прищурилась, глядя на подругу. — Что именно у тебя?
Дарья молча записала еще пару строк, а затем щелкнула кнопку и отложила ручку.
— У меня опухоль мозга. Неоперабельная, — она стащила очки, потерла глаза и ущипнула переносицу, морщась, словно от боли. — Мы пробовали лучевую терапию, травы, химию — ничего не сработало. Она так быстро растет, что я не удивлюсь, если тому виной радиация. Теперь она, наверное, в любой момент может выскочить из моей головы и устроить террор. Жаль только, что я не увижу, как она разнесет Лондейл.
Джейн от души рассмеялась, но вскоре смех сменился приступом кашля. Она сделала еще глоток воды и промокнула выступившие слезы своим головным платком.
— Надеюсь, ты не будешь против, если я продам этот сюжет для выпуска «Больного безумного мира»? Так я смогу позволить себе больше художественных принадлежностей.
Дарья улыбнулась и снова щелкнула ручкой.
— Только если возьмешь мою семью в долю. Деньги лишними не будут, если Лондейл сгинет.
— По рукам.
Подруги некоторое время занимались своими делами молча.
Джейн с загадочным видом взглянула через столик, затем вернула внимание к своему скетчбуку.
— Так ты спросишь обо мне?
Дарья взглянула на нее, выгнув бровь. Джейн оттолкнулась от стола в своем кресле, задрала длинный подол больничного халата и похлопала себя по левому бедру. Глаза Дарьи расширились при виде протезированного коленного сустава, а затем метнулись вверх к лицу Джейн. Та внимательно следила за реакцией своей компаньонки, но Дарья была крепким орешком — ее лицо осталось спокойным, словно ровная водная гладь.
— Остеосаркома, — Джейн опустила халат, поправила его и подъехала обратно к столу. Она перевернула лист скетчбука. — Рак кости. Я занималась бегом, ради удовольствия по большей части. Сначала мы решили, что я повредила хрящ. Или, может, это киста или что-то с суставной жидкостью. Но нет, док сказал, что это рак. Конечно, это стало ясно только несколько месяцев спустя, когда мое колено раздулось до размеров дыни. Мне едва удавалось выбираться из постели, какой там бег. Тогда-то Трент и понял, что дела плохи. Я бегала и в дождь, и в метель и даже по ночам, если нападала бессонница. Потому скрепя сердце, он отдал меня на попечение медиков, а они в свою очередь сплавили меня сюда.
Джейн зажмурилась и тряхнула головой. Дарья могла кожей ощутить весь тот гнев и ту горечь, с которыми она все это говорила.
— Они сказали, что мой единственный шанс на спасение — это ампутация. Вот так это и случилось. Потом было шесть месяцев химиотерапии, а затем облучения, чтобы убить ту заразу, что могла остаться в моих костях. Я получила государственную страховку — оказывается, любой ребенок, не достигший восемнадцати лет, вправе получать медицинскую помощь, несмотря ни на что. Вот так вот. Государство обеспечило меня протезом, так что я начала понемногу ходить и восстанавливаться. Я вернулась в школу, но примерно через неделю бросила ее: во время ланча кто-то стащил мои костыли, и Тренту пришлось забрать меня домой. С тех пор я училась дистанционно.
Джейн развернула свой скетчбук так, чтобы Дарья смогла увидеть рисунок. Это был портрет парня с взъерошенными темными волосами и эспаньолкой. Как и Джейн он носил сразу три колечка в ухе, но глаза его были черными и очень живыми. Его губы растягивались в печальной улыбке, что тут же напомнило Дарье о ее собственной семье. Несомненно, это был брат Джейн, о котором она рассказывала пару дней назад и которого упомянула сейчас.
— Трент никогда не был надежным человеком, но он хорошо позаботился обо мне, когда я вернулась домой. Он оставил свою группу, чтобы устроиться на стабильную работу, и у нас дома всегда была еда, перевязка для моей ноги, все необходимое. В основном он работал по ночам, потому его девушка оставалась со мной на случай каких-то проблем. Какое-то время все было в норме. А потом пришло время обследоваться…
Она перевернула страницу, отложила уголек и взялась за карандаш. Ее глаза были сосредоточены на листе бумаги, но Дарья знала, что разговор еще не окончен.
— Поначалу казалось, что все неплохо. Но потом они сделали рентген-снимок, и оказалось, что рак распространился дальше. Мне назначали повторный курс химиотерапии, но это ничего не дало. Ну, что оставалось делать? Ампутировать вторую ногу и надеяться, что распространение рака прекратится. Вот только ногами уже все не ограничилось… Если бы они удалили все, что поразил рак, от меня бы уже ничего не осталось. Так я и оказалась здесь. Они дали мне от трех до пяти месяцев в лучшем случае, сказав, что я могу отправиться умирать домой, если сил хватит. Невероятная щедрость, правда? Такая вот трагичная достойная экранизации история. Жаль, я только сиськами не вышла, чтоб туда попасть.
Джейн перевернула страницу, и на ней обнаружился другой рисунок с Трентом. На нем он в траурном костюме стоял рядом с надгробием, около которого лежала одинокая орхидея.
— С тех пор прошло три месяца, — прошептала Джейн, не сводя глаз с могильного камня. — Можешь пообещать мне кое-что?
Дарья оторвала взгляд от скорбного рисунка и подняла глаза на подругу.
— Что? — ей едва удалось сдержать вздох, когда Джейн взяла ее за руку.
— Если я умру раньше тебя, ты придешь на мои похороны? Я… я не хочу, чтобы Трент был там совсем один.
Дарья ненадолго задумалась, а затем кивнула.
— Обещаю. Но если первой умру я, то ты придешь на мои.
— Думаешь, твоей семьи не будет?
— Нет, они придут… Не то чтобы у них был выбор. Просто… — Дарья закусила губу, на нее вдруг напала нерешительность. — Просто хочу, чтобы пришел кто-то… кто хочет прийти, а не потому что должен.
Джейн мягко сжала руку подруги, вынудив ту поднять глаза.
— Я приду, амиго. Обещаю.
Держась за руки, они разделили этот момент в тишине, которую прервал приход все той же сиделки с косичками. Девчонка по-прежнему старалась не поднимать на них глаза и выбегала из палаты при первой же возможности. На обед им подали бургер и порцию пиццы. Ели они без аппетита, но пища была необходима, чтобы смягчить побочку от послеобеденных болеутоляющих. Как только с едой и лекарствами было покончено, подруги разошлись, чтобы несколько часов отдохнуть.