На перекрестке нашей реальности

Томми ошибся, он даже больше, чем рад. Рэтлифф в шоке. Он откровенно таращится на Адама с белым конвертом в руках. Они теперь будут общаться письмами или как? Адам кивает в знак приветствия, и Томми, выдавив из себя скромную улыбку, отходит в сторону. Дальше прихожей Адам не проходит. Он с нескрываемым интересом разглядывает Томми, словно новую игрушку. Рэтлифф виновато переводит взгляд на зеркало, оценивая свой внешний вид. Да, нужно признать, выглядит он не лучшим образом, словно месяц не выходил из запоя, хоть ни разу за все время не взял и капли в рот. Это он пообещал себе еще с самого начала, сразу же после возвращения в Лос-Анджелес, и беспрекословно выполнял до сегодняшнего дня. В отражении на него смотрел совершенно незнакомый человек с бледным лицом, синими мешками под глазами и недельной щетиной. Черная помятая рубашка застегнута всего на две пуговицы, к тому же неровно. Штаны сползли непозволительно низко, из-под которых виднелась белая резинка нижнего белья. Красавец такой, что хоть сейчас вали и трахай. Опустив голову, Томми оперся о стену, ожидая дальнейших действий от Адама. Он, со своей стороны, уже сделал все, что мог: то строил, то разрушил. Пора бы уже признать, что из него получается хреновый инициатор каких бы то ни было отношений, а, значит, следующий ход за Адамом. Томми вертел в руках письмо, вложенное Адамом в его ладони, думая, открывать ли его сейчас, или же… Или же, что вообще хочет Адам? Смотрит на него своими красиво подведенными глазами и ждет. Чего? Почему у них всегда все так сложно, неопределенно и непонятно? Не так, как у людей. Словно он, Томми, самый великий грешник и заслужил все это дерьмо. А Адам, заметив замешательство Томми, открыл тот самый синий блокнот: «Прочти. И если посчитаешь нужным, набери сообщение. Буду ждать». И ушел. Рэтлифф некоторое время заворожено смотрел в спину удаляющемуся Адаму. Произошедшее только что − это не сон, а реальность. И конверт в его руках самый, что ни есть настоящий, и Адам приходил. Сам. К нему. Домой. Томми молниеносно оторвал кончик конверта и стал читать, жадно цепляясь взглядом за аккуратный почерк Адама. «Наверное, это уже шестой лист бумаги, а я все никак не могу подобрать правильные слова. Или быть может нужные? Смешно… Красиво говорить всегда было моим коньком, а теперь вот… Многие почерком восхищаются. А мне противно смотреть на эти буквы, словно и не мои вовсе. Ну, вот. Я снова пишу вовсе не то, что должен. Уклоняюсь от правды. А где эта правда, Томми? Ты винишь себя, словно ты самый большой грешник на Земле. А я вот уже целый месяц ломаю голову «за что». За что я должен простить тебя? Есть причина, о которой я не знаю, а ты не говоришь? Я запутался, Томми, не меньше тебя. Не думаю, что сейчас стоит вспоминать все твои шалости и ребячество. Как ты обычно оправдывался «от скуки». Нет. Твое письмо говорило о чем-то намного большем, о том, что лежит глубже, за гранью обычных «извини». Знаешь, а я ведь тогда побежал за тобой в отеле. Видел, как закрываются двери лифта, а ты стоял спиной ко мне. Стал звать, кричать, а из горла ни звука, только хрипы. Если бы ты только знал, как меня это бесит, не дает спокойно дышать. Слова, взгляды, намеки. Ты кормил меня ими изо дня в день. В чем твоя вина, Томми? Что ты сделал? Обозвал пару раз? Ничего, я привык, что ты полный засранец. Это не в новинку. Не первый год работаем. Высмеял? Выпил мой кофе? Или, быть может, пошутил, намылив струны гитары? Поверь, я привык. Если уж на то и пошло, то извиниться нужно перед Эшли с Айзеком. С ними ты действительно перешел грань веселья. А я… Меня ты просто не замечал. Словно и не существовало Адама Ламберта. Не здоровался, не смотрел в мою сторону, не обращался ко мне, за исключением редких случаев. Ты как-то обмолвился, что я – машина, талантливый робот, с которым даже не нужно говорить. А я стоял за твоей спиной и слушал все эти проклятые слова. Но да, здесь ты был прав, поговорить со мной действительно не получается. Ты видел во мне лишь пальцы, что ловко управляют струнами гитары, не больше. Ты даже по имени меня не называл никогда… Но это не стоит того, чтобы просить прощения, Томми. Я никогда не держал за это на тебя зла. Если тебе не нравится человек – это не преступление, всего лишь право выбора. Я оказался не по вкусу, со всеми бывает. Ведь сам посуди, я прекрасный объект для насмешек. Пусть я и был пустым местом, пусть ты и мастерски игнорировал меня, но и крови ты моей не пил, чего не скажешь о других. Да я еще чертовым счастливчиком оказался! А потом Европа… Знаешь, Томми, думаю, это был проклятый тур. У меня уже был один такой. Ты изменился, и это больше всего пугало. Все эти касания, взгляды, улыбки, предложения прогуляться. Как голос из прошлого… Что это было? Попытка соблазнить или новая игра? Я не мог разобраться, а твоя искренность и растерянность сбивали с толку. Я, конечно же, выбрал худший вариант, ведь в то, что человек изменился, сложно поверить. Да и разглядеть благие намерения среди грязи мира – работа не из легких. Я не стал утруждаться, чтобы понять реальные мотивы. Ты запутал меня своим непостоянством. А потом я просто проснулся однажды утром и понял, что ты знаешь, хотя ребята должны были сохранить это втайне. Думаю, это был Брайан, только он мог рассказать тебе. Ну так вот, Томми, скажешь потом, знал ты или нет. Ведь случившееся за последний месяц здесь (да-да, Брайан поддерживал меня все время в курсе новостей о тебе, да и вообще) и последние наши совместно проведенные дни (почему-то мне кажется, что ты нарочно пытался настроить меня против себя). Тот же сценарий, Томми…Тот же сценарий, шаг за шагом, словно под копирку ты начал делать точно так же, как и он. Я расскажу тебе. Пусть будет из первых уст, так сказать. Не сплетни. Его звали Даррен. У него карие глаза и черные, как смоль, волосы. А тело, боги, это тело свело с ума не одного меня. Это случилось три года назад, а потом, через год, я пришел к тебе в бэнд. Он певец, как и ты, не настолько знаменит, но, возможно, ты когда-то о нем и слышал. Он был еще той скотиной, в этом-то вы как два сапога пара. И игнорировать он меня начал с первого дня, как только я переступил порог репетиционного зала. Нужно ли уточнять, что я запал на него с того же первого дня? Стереотип о влюбчивости в плохих мальчиков не подвел. О, Даррен семь месяцев не замечал меня. Я изводился, чтобы хоть как-то привлечь его внимание. А затем, словно чудо, акустический тур. Представляешь? И все изменилось в другую сторону. Ты понимаешь, как все случившееся я начал воспринимать в своей голове? Особенно, когда ты менялся не по дням, а по часам. А Даррен… Ему хватило пары взглядов из-под опущенных ресниц, нескольких слов о великой любви с первого взгляда и объяснений, как он боялся подойти признаться, поэтому решил, что намного проще будет просто не замечать меня. А я повелся, как мальчишка. Что мне еще оставалось? Он был особенно искусным на красивые слова. А потом клуб, алкоголь, полумрак и пьяные возбужденные тела сделали свое дело. Три месяца я был на седьмом небе от счастья. Я был уверен в нем, как ни в ком другом. Господи! Да я любил его больше жизни, не веря, что подобное происходит со мной и искренне не понимал, за что мне подобное счастье. Любил… И сейчас люблю. Не могу забыть. Ну вот, признал. Был уверен, что смог похоронить эти чувства глубоко в сердце, а стоило начать вспоминать, понял, что до сих пор... Но простить не смогу. Никогда. Застукал его в нашей чертовой постели с моим чертовым бывшим лучшим другом. Они, оказывается, поспорили. Даррен выиграл пару сотен баксов, затащив меня в постель сразу же после первого «люблю тебя», и продолжил со мной трахаться, просто потому что ему нравилось. Так же, как и нравилось проводить ночи напролет с другими, пока я дергал долбанные струны. Я был, как он сказал, дорогостоящим и долгожданным трофеем в его коллекции. Более омерзительного в жизни не слышал. Он еще много гадостей говорил, высмеивал мои чувства, кричал что-то вслед. А я сорвался прочь, ничего не видя из-за злости. Как последний придурок, сел в машину и все вспоминал наши лучшие моменты и не мог поверить, что он так поступил со мной. Не хотел верить. Думал бред, плохой сон, вот сейчас проснусь... Проснулся в больнице. Сложно заметить грузовик, когда и жить-то не хочется. Ненавижу его. За все. В тот день я потерял не только свою любовь. С того дня я не смог произнести больше ни слова. Полгода посещений различных психотерапевтов, которые уговаривали меня что-то там принять и осознать, ведь потерю голоса спровоцировала авария, а ей предшествовал болезненный разрыв. Сущий бред, как по мне, но медицинское вмешательство бесполезно. Почему виноват я? Разве не он? Почему они говорят, что мое лечение полностью зависит от меня и стоит только захотеть. Я хочу, неужели они думают, что не хочу…? Чертовы шарлатаны. Это к слову о том, где я пропадал после репетиций в первые несколько месяцев, если ты, конечно, вообще помнишь это. Так что скажешь, Томми? Как мне быть? Что думать? Правильно ли я поступил, написав тебе все это? Когда пошел на поводу сердца и попытался разглядеть в тебе хорошее, только самое лучшее. Тот поцелуй, Томми… Ты сказал «словно это что-то значит». Для меня значит. Должен был сказать еще тогда, но… Я все еще не знаю, что это было с твоей стороны. Удачно подобранный сценарий или случайное стечение событий».