Часть 4
28 сентября 2014 г. в 17:48
Мозг обрабатывает информацию даже во время сна, хотя людям не свойственно осознавать эти процессы.
Буквально секунду назад он смотрел на человека, успел досконально записать каждую острую черту его лица в память, а сейчас уже снова стоит в своей комнате. Привычно у окна, вглядываясь в проходящих под окнами людей. Силуэты неразличимые, бесцветные, двигаются монотонно и странно, как шарнирные куклы в одном потоке. Он всматривается в эти силуэты особенно внимательно, подаётся вперёд, опираясь на подоконник и будто со стороны фиксируя собственные действия.
Толпа двигается безостановочно, пока контуры не стираются, пока от людей не остаётся только бесформенное колыхающееся марево.
- Тебе нравится? - голос звучит глухо, без выражения, тёмная фигура подходит сзади, обнимая за шею, и горячо дышит в самое ухо. Самое яркое чувство среди свинцово-тяжелого мира.
Джим физически ощущает и тяжесть чужих прикосновений, и блуждающее дыхание на коже.
- Нет, - его собственный голос - не ярче, но ощутимей - заставляет стены пойти мелкой, едва ли заметной, рябью.
- Неужели может быть что-то хорошее в такой серости?
- Тогда исправь, - то ли приказ, то ли предложение, Джим не понимает, пока сильные руки не подхватывают его собственные, резко смыкая ладони. Звук настолько громкий, что закладывает в ушах, а стены дёргаются и трясутся, как желе, замирая совершенно неестественными для твёрдого покрытия выступами и шипами.
Джим, как завороженный, следит за метаморфозами за окном, хотя меняется весь мир вокруг него.
Толпа, слившаяся в сплошной ртутный, плоской картиной предстающий перед парнем, поток, вспыхивает. Из искры меж ладоней занимается пламя - его языки стенают и тянут руки, вздымая белый невесомый пепел в горячий воздух. Искаженные в страдании фигуры сливаются в симфонии потрескивающего жара. Красочного. Восхищающего. Тёплого.
Тепло исходит отовсюду.
От самого пожарища, голодными языками, уже облизывающими его бледные пальцы. От объятий силуэта, черты которого в отсветах алого проступают очень точно.
Узкие, будто в насмешке прищуренные глаза и тонкие морщинки вокруг. Едва заметная щетина на острых скулах и нос с небольшой горбинкой. Неестественной, скорее всего, косметический эффект перелома.
Это рассматривание затягивается - пламя сжирает всё вокруг, заворачиваясь в столб огненного вихря. Остерегается, как одичавший пёс.
Джеймс чувствует этот тонкий запах страха, расстилающийся вокруг, приятный. Вероятно, эти существа ещё чувствовали, когда вспыхнули. И сейчас тоже. Изредка в бушующей огненной стихии проступали очертания лиц искаженные страданием, и вой пылающего ветра походил на крики.
Картина замирает перед глазами, тлеет под веками перед тем, как кануть в небытие. Остаётся только чувство тепла и крепких объятий. И совсем чуть-чуть, на кончике языка, искрящейся силы.
Мир обугливается, схлопываясь в один миг до невообразимо малых размеров - не внушительный столп дыма с самых глубин ада, чтобы подкоптить рай, а жалкий, тлеющий уже фильтр сигареты.
- Я уж думал, что с дозировкой напутал, - голос чуть слышно хрипит, выдавая усталую усмешку.
Несколько мучительно долгих секунд требуется, чтобы осознать происходящее. Вспомнить, принять, не только проглотить реальность, но и отчётливо почувствовать её вкус оказывается слишком просто, почти неправдоподобно - кусочки мозаики с тихим щелчком встают на отведённые им места.
Слишком просто для чего-то правильного.
И тем не менее, простая логическая цепочка из погони, убийства, укола, выстраивается в голове во что-то более-менее внятное, услужливой пеленой прихватывая с собой целый ворох выводов, вмиг пролетающих в голове подростка, пока он едва заметно для взгляда откидывает голову, приподнимаясь на локте, и приоткрывает рот, жадно наполняя лёгкие воздухом чужого жилища. Взгляд не отрывается от освещённого тусклым светом лица напротив, жадно сверяя черты с человеком из сна и из подворотни.
Джим чувствует себя маленькой плащеносной ящеркой, замершей перед огромным вараном. Подобно этому знаменитому плащу расходятся хитросплетения альвеол в грудной клетке.
Тот только улыбается, язык - жаль, что не раздвоенный - скользит по тонким губам, когда мужчина встаёт с кровати, вальяжно потягиваясь и разминая плечи и спину с характерным хрустом.
- Чувствуй себя как дома, - размашистым движением гостеприимный хозяин хлопает по переключателю, и свет тут же хлёстко бьёт по глазам, заставляя зажмуриться. - А я пока кофе сделаю.
- Но…
Мориарти сильно трясёт головой, вытряхивая последние частицы ваты, забивающей голову, и выскакивает из-под одеяла, слишком поздно осознавая себя почти полностью раздетым.
- Эй, это ты меня раздел? Какого чёрта вообще? – Джим резко стягивает с кровати одеяло, закутываясь в него плотным коконом и негодующе посматривая на блондина. При свете он выглядит значительно моложе – двадцать пять, никак не больше, что немножко приободряет. Как и то, что никаких непривычных ощущений в теле, кроме навязчивой головной боли, нет. Явно медикаментозный эффект. Всего-навсего. В сложившейся ситуации об этом можно было просто забыть.
- О, поверь, раздевать человека в отрубе - не самое приятное занятие, но так было нужно. Одежда твоя вся в крови была, сейчас сушится в ванной, - сквозящий безразличием голос доносится уже из соседней комнаты, которая на поверку оказывается кухней, обставленной по последней моде. Разве что животные мотивы, удачно вписанные в интерьер, немного смущают.
На глаза попадается расстелившийся на тёмном дереве паркета белый тигр, а точнее, то, что от него осталось. Если бы не слишком плоский, можно было бы принять за живого и мирно спящего хищника. Огромный и некогда грозный зверь мирно расстелился ковриком у кровати. На противостоящей стене россыпь рамок с яркими пятнами разносортных экзотических бабочек – в голове моментально всплывают все названия, но Джеймс только отмахивается от лишней информации, внимательно оглядываясь в поисках новых деталей, которые могли бы оказаться значимыми. На массивном столе аккуратная стопка писем и немного устаревший ноутбук. Аккуратист, при деньгах, не разбирается в технике так, как следовало бы, на вкус Мориарти. Себастьян Моран, если верить аккуратным росчеркам чернил.
- Это что, настоящий тигр? – Джим замирает, заворачивая за угол, и картинно вздёргивает брови, изображая удивление.
В другой ситуации он бы обязательно удивлялся каждому пункту по списку, но сейчас, когда всё навалилось разом, тот орган, что отвечал за эту предельно простую эмоцию, просто отключился. Перегрелся, ушел в аварийный режим, вырубился просто напросто от банальной перегрузки, и Джим проявлял спокойствие, совершенно ему не свойственное. И стоит отметить, ему чертовски нравилась эта рациональная холодность. Отсутствие лишних эмоций позволяло видеть ситуацию отстранёно, раскрывая детали как маленькие сувенирные книжки. Яркие. С крупными, бросающимися в глаза буквами.
Прежде всего, он ещё жив. При этом не связан и невредим, и ему даже не угрожают. Большего и желать нельзя. Разве что, ответов на свои вопросы, которые как шальные бесенята скачут на языке.
- Ага, ещё какой настоящий, - блондин ухмыляется, буднично разливая крепкий кофе, аромат которого уже просочился во все уголки квартиры, по двум большим кружкам, - даже автограф мне на память оставил. А тебя только это интересует?
- В последнюю очередь, если честно.
Невозмутимо подтягивая одеяло на плечах, Джим усаживается за обеденный стол и нахально вскидывает голову, наблюдая, как в один стакан добавляют сливок из порционной маленькой упаковки, и устанавливают прямо перед ним. Очевидно, о его вкусах этот самый Себастьян осведомлён. И уже понятно, почему.
- Ты знаешь, что на тигров нельзя охотиться, ведь так? Особенно, на белых. Это вроде как редкость, и вообще…
- Как и те посылки, которые я тебе отправлял? Да, думаю, это тоже не особо законно.
Пауза затягивается как удавка на шее, но Джеймс рвёт её, тихо фыркая себе под нос. Его флорист-патологоанатом ещё и браконьер.
- Вот как? И зачем были все эти затраты? Цель я могу узнать?
- Разумеется, только это будет достаточно долгий разговор, мне сначала проснуться нужно, - парень зевает, присаживаясь напротив, и, блаженно прикрывая глаза, делает большой глоток кофе.