Как на ладони

"... На данный момент Скотланд-Ярд рассматривает ряд наиболее вероятных версий о серии убийств. Контрольным вариантом полиции является гипотеза о зверствующем маньяке. Напомним, что за последний месяц были обнаружены трупы шести молодых людей, в возрасте от пятнадцати до двадцати одного года; последняя жертва, как и все предыдущие, найдена в Уэстминстерском аббатстве. В интересах следствия детали расследования не раскрываются..." Джим входит без стука и несколько секунд прислушивается к монотонному размеренному говору диктора в тёмной комнате, с интересом вглядываясь в мерцающий голубым экран кинескопного телевизора. Эта тема муссировалась прессой уже так давно, что успела набить оскомину на том участке головного мозга, что отвечает за распределение новостей на значимые и остальные девяносто девять процентов свежесваренной чуши. Как раз для таких потребителей информационного шума, как и его милая мамочка, внимавшая каждому слову ведущего вечерних новостей с таким усердием, будто от этого зависело будущее всего человечества. - Я в библиотеку, может, зайду в какое-нибудь бистро, - бесцветным тоном бросает парень, разворачиваясь и не заостряя внимания на целой груде указаний, прилетающих в макушку, удаляется в прихожую. "Будь осторожен" - как же без влияния четвертой власти? "Надень шапку" и "будь дома пораньше" от создателей "а ты всё съел"? Что-то, что просто не принимаешь в расчёт, когда тебе уже семнадцать лет. Забота - удушающая бечёвка, не иначе. Джим накидывает куртку и неслышно закрывает дверь за своей спиной. Интересно, как те парни попали в аббатство? Мамочка ли приучила их быть набожными и регулярно воздавать почести... Кому? Поэтам, мученикам, Святому Петру, или... А их убийца был рад присвоить все лавры себе? Однако, неплохое место для смерти, но возраст ужасный. Невольно, даже мысленно, Джеймс избегает примерять на себя шкуры жертв. Неблагодарное, мерзкое занятие. На пустынной улице настоящая снежная пелена, такая, что и бывает только в декабре, наверное. Ни черта не видно, и похоже на то, что серые помехи из телевизора перекочевали прямиком в голову. Хорошо хоть, путь до заветного книжного царства не долгий и хорошо изученный, а такая погода настолько ласкова и приятна, что остаётся только наслаждаться чудесным вечером и снегопадом. Кроме того, если даже тот самый человек сейчас смотрит на него, то Джим этого не чувствует – всё скрадывает стена снега. Белая изоляционная прослойка от мира. Одиночество непривычно и заставляет оглядываться. В стоящем перед глазами белом, с проблесками обычной городской картины, маячит несколько тёмных рослых фигур с подсвеченными фонарями контурами силуэтов. Правая рука невольно перебирает в кармане патроны, и бесполезно-запоздалая догадка снять с них отпечатки угнетающе сверлит голову. Равно как и мысль о том, что это успокаивает. Филигранные, отточенные, стройные мысли путаются, завязываясь остроконечными узелками. Поворот за угол; странное беспокойное предчувствие пронзает меж лопаток, заставляя прибавить скорости. Пятнадцать быстрых шагов, и беглый взгляд через плечо – те двое поворачивают следом, как привязанные механические болванчики. И это уже напрягает. Испытывать судьбу - не лучшее хобби, но иногда эта забава выворачивается наизнанку, и уже судьба испытывает тебя. Даже при отсутствии мороза загоняет иголки цепкого страха под кожу, заставляет сердце стучать быстрее. Страх как животная реакция на опасность - Мориарти мог бы целую диссертацию написать на данную тему, и вся эта кипа бумаги оказалась бы беспомощной в любой ситуации, провоцирующей повышенную выработку адреналина. Совершенно глупо. Не чувствовать себя жертвой, не желать ей оказаться и не вести себя так, и всё же очутиться на таком прогнившем пьедестале. Ещё поворот, и ещё один. В отличие от широкой улицы, в узкой подворотне почти не заснежено. Неудивительно – дома друг от друга на таком расстоянии, что едва можно развести в стороны руки. Тёмный коридор, избавленный от ветров, сырой и промёрзлый, такой беззвучный, что быстрые, торопливые шаги разгоняют плотную тишину; а когда парень оскальзывается на заледеневшей брусчатке и срывается на бег, то до слуха доносится, что и эти двое теперь тоже не стесняются бежать. Укрываясь за новым поворотом – сколько их в этом чёртовом лабиринте дремучих трущоб? – Джим проскальзывает ногтями по грязному кирпичу, но это помогает удержаться на ногах. Самое отвратительное, что он позволил себе запаниковать. Оглушающий шум крови в ушах тому подтверждение. Топот ног за спиной громче. И ощущение опаляющего затылок чужого дыхания уже практически ощутимо. Когда чьи-то руки хватают за шарф, моментально натягивая удавку вокруг шеи чёртовыми силками. Воздух выбивает из лёгких. Незабудки. Интересно, а его забудут? В этом дерьмовом проулке, через какое время обнаружат окоченевшее тело? И сколько понадобится времени, чтобы последние мысленные упоминания канули в Лету запоздалыми хвостиками? Из последних сил Джим хватается за колючую шерсть, рывком размыкая узел и вываливаясь вперёд из собственной мышеловки. Из последних сил Джим цепляется за возможность выжить, превращаясь из образованного, с претензией на гениальность, парня, в маленького остервенелого зверя. Кажется, он рычит, изо всех сил дёргая концы шарфа в сторону, заставляя преследователей завалиться на бок, сбиться. С широкого плеча подарить ему важнейшую фору. Слышится хруст и едкая брань. Как раз в тот момент, когда дистанция увеличивается до возможности побега, перед носом возникает основательная стена, сливающая воедино правую и левую стены. Тупик. Все эмоции вперехлёст смешиваются в щелочной коктейль, потрескивающий электрическими искрами на языке, а в крови адреналином. Если безысходность что-то и вызывает, так это нежелание с собой мириться и ледяную решимость, укрепляющую сердце в доли секунды, пока он голодным до жизни взглядом шарит по сторонам, вжимаясь лопатками в промерзшую стену. Секунды, отделяющие жизнь от смерти, тягучи похлеще горячей смолы. И так же прожигают кожу где-то на темечке. Примерно две секунды, и взгляд натыкается на пышущее ярким пламенем цветное пятно, которому уж точно не место в Лондоне в декабре. Алый огонь мака, одного-единственного, забрызганного слякотной грязью. Куда важнее, что тёмным пятном под ним – догадка почти невозможная, Мориарти сам не может поверить себе и происходящему, но на это и времени нет. Одним рывком он поднимает с земли холодное оружие, восторженно, почти победно. Детали идеально входят в пазы, защёлкиваются. Этот щелчок одновременен для соединившихся кусков паззла и заряженных в магазин патронов. Теперь всё перерастает в банальную гонку – на время. Когда он умело – спасибо папаше-полицейскому – снимает стандартный глок семнадцать с предохранителя, передёргивает затвор, укладывая палец на спусковую скобу. Тратить патроны совсем не хочется, их чертовски мало, учитывая что стрелять он так и не научился, но здесь не так много места для промаха. Выстрел. Пока только под ноги преследователям. Ну хоть какая-то польза от этого урода. - Эй-эй, откуда у тебя такая игрушка? – запыхавшийся хрип, громила тормозит метрах в трёх, тыльной стороной ладони размазывая кровь из носа по всей роже. Этот жест заставляет Джима улыбнуться. Необычно. Загнанно. Торжествующе. Как это приятно, когда хищник превращается в жертву. Второй мужчина менее габаритный, с узкими глазами и более молчаливый уже выглядит прячущимся шакалом, пока первый ещё похож на храбрящегося доброжелательного прохожего. И не важно, что такое не слишком возможно, но когда дуло оружия смотрит ему прямо в лоб, ассоциации мелькают именно такие. - Ты меня слышишь, недоносок? – на вид лет тридцать, бритый налысо, срываясь на крик, похож на лающего шарпея, только, шарпеев-мексикашек не бывает. - Гони, блять, ствол сюда, гнида мелкая… Выстрел. Оглушительный даже после этого дикого ора. Пуля проходит из-под скулы вверх, навылет, раскалывая череп как спелый арбуз. Вряд ли с такими ранениями живут. Слишком нелицеприятно, чтобы слушать дальше. Слишком нервно, чтобы ждать и терпеть. Наверное, это срыв – нервы перестают существовать, равно как и осознание того, что происходит. Второй разевает рот, кажется, в каком-то немом вскрике. Как в старом немом кино – раскадровка медленная, основательная оседает в памяти, хотя она там не нужна. Рыжий, с жесткими даже на вид волосами, крючковатым носом. Он, кажется, и вовсе забывает про загнанную в угол жертву, пытаясь подхватить своего сообщника. Безрезультатно. Выстрел. Второй происходит по инерции. Из упрямого желания жить и нежелания ждать, пока этот ржавый очухается от шока. Влажно-чавкающая зияющая дыра остаётся в шее, выше кадыка. И если первый затих мгновенно, то второй ещё около минуты сучит руками и ногами, хрипит и кашляет кровью, до мяса сдирая пальцы. Словно, под тяжелой брусчаткой сможет скрыться от боли. Два движения указательным пальцем, кажется. Вынимают душу из всех тут присутствующих. Единственное, что чувствует Джеймс, это невероятную свинцовую усталость и пустоту. И совсем немного обиды. Двое человек распрощались с жизнью, но это не смогло вызвать эмоций. Какой-то душевный анабиоз и понимание правильности совершенного. Пальцы разжимаются, и пистолет глухо падает на землю, когда он приваливается спиной к кирпичной кладке, судорожно обхватывая руками своё тело. Сердце всё ещё загнанно стучит и замедляться вовсе не планирует. Звук шагов, новых, неторопливых, заставляет встрепенуться, раскрыть глаза. Слишком поздно, в самый последний момент перед тем, как какая-то сила одним мощным рывком ставит его на ноги, дёргая за ворот куртки, и вжимая слабо дергающуюся тушку парня в стену протыкает кожу острой иглой. Как вещество вводится внутримышечно – чувствуется. Оно доделывает забытое стрессом, и темнота разевает свою голодную пасть перед Джимом. Слух пропадет позже. Копошение, короткие чёткие указания гвоздями вбиваются в череп. «Машину подгони». «И наведи порядок. Трупы, гильзы, по высшему разряду, Ник». «Разумеется, Бас. Можешь не ждать, я сообщу по форме, когда всё будет сделано».