New born

Бен медленно, очень медленно поднимает правую руку. Рука как будто весит тонну, в локтевом сгибе торчит катетер для внутривенных вливаний. Подносит к лицу, потом опускает, нащупав кислородную маску. Да, точно. Дэн дал им длинный список лекарств и всего, что может понадобиться во время операции. В списке были два баллона с кислородом и маска. Он не умер, определенно. В какой-то момент из воздушного шара, уносимого ввысь, превратился в тяжелую гирю и ухнул вниз с ошеломляющей скоростью. Это все Джон. Старик точно знал, что ему не выжить, сам не стал бы пытаться и продлевать, тем самым, его мучения. Джон такой упертый. Повернув голову, Бен утыкается взглядом в растрепанную копну темных волос, рассыпавшихся поверх одеяла - Алекс крепко спит, сидя на стуле и положив голову на край его кровати. Рядом с ней, на двух сдвинутых табуретках, виднеется что-то вроде деревянной лохани, приспособленной под колыбельку. Ребенок тоже спит, Бену видны лишь контуры крошечной фигурки, завернутой в плед. Смешно. Они даже не подумали о таких вещах, как кроватка для младенца, подгузники, детское питание. Разведенное козье молоко сойдет на первое время, но вот все остальное… Ладно, Джон, у него никогда не было детей, со старика тоже спрос невелик – с головой Дэн дружит далеко не всегда. Но, вырастив Алекс, Бен сам мог бы позаботиться обо всем необходимом. Джон… Джон в последнее время на себя не похож – нервный, осунувшийся, похудевший. И глаза как у собаки с камнем на шее – утопят, помилуют? Странно ощущать в себе чувство жалости, странно ощущать в себе заботу о ком-то, кроме Алекс, странно ощущать раскаяние, странно ощущать покорность судьбе. Такая вот широкая палитра чувств, ранее неизведанных. Джон втайне мечтал о детях. Бывает, мечтаешь о чем-то несбыточном, вроде полета на Луну, с тихой, светлой печалью и принятием этой самой несбыточности. Джон Локк – это ведь не Роджер Лайнус. Он не станет вымещать на ребенке свое чувство потери от его, Бена, кончины, не такой он человек. Отчего-то, возможность выкарабкаться воспринимается как тот пресловутый полет на Луну, и совершенно не хочется бороться. Дышать стало чуть легче, но все тело тяжелое, чужое и будто камень на грудной клетке. А еще он устал. Так устал, что словами не передать. Дверь в соседнюю комнату, скрипнув, приоткрывается, наверное, от сквозняка. Голоса, звучавшие смутным гулом, в котором не различить слов, становятся громче, теперь можно понять, о чем говорят. - … нужно немедленно, прямо сейчас! - И как ты себе это представляешь? Допустим, он перенесет транспортировку через лес на руках, потом на обычном авто, не оборудованном как скорая. Допустим, ты привезешь его в Дарк Лейк живым. У него явное функциональное нарушение, возможно, пролапс митрального клапана, или что-то в этом роде, не знаю, я специализировался на полостной хирургии, а не на кардиологии. Они наверняка отправят его в районную больницу, диагностика там куда лучше и врачи квалифицированнее. У него свежий шов от операции, как ты это объяснишь? - Да мне плевать! Главное, чтобы он выжил! - Тебя наверняка арестуют, Алекс заберет социальная служба. Неясно, что будет с новорожденным. На это тебе тоже плевать? И не факт, что он, в итоге, выживет. При всех имеющихся условиях, у него ничтожные шансы. Бен думает, что старый индеец, временами, бывает очень даже рассудительным и предусмотрительным. Джон молчит, слышится лишь легкий скрип половиц. Бен ясно представляет, как Джон сейчас смотрит на старика – взгляд у него тяжелее булыжника. - Не знаю как, но я не позволю ему умереть! - А что, если ему суждено умереть, дав жизнь этому ребенку? Ты ведь веришь в судьбу, веришь в предназначение. Побывав на Острове, невозможно не верить. Кто мы такие, чтобы спорить? Моей задачей было помочь ребенку появиться на свет, ваша с Беном судьба меня не касается. Бен не может удержаться от легкой улыбки, слушая, как Джон детально, доходчиво и малоцензурно объясняет Дэну, куда именно тому следует засунуть себе и судьбу, и предназначение. Потом слышится какая-то возня и сдавленный голос Дэна. - Если ты свернешь мне шею, Джон, лучше от этого никому не станет. Шумный вздох, снова скрип половиц. - Прости. Ты действительно не обязан нам помогать. Полторы минуты молчания, потом вновь голос Дэна. - Какой помощи ты от меня хочешь? Помощи врача? Помощи индейского шамана? - Я хочу ТВОЕЙ помощи, Мшистый Камень. Той, на которую расщедрится твое сердце. Молчание перед ответом Дэна длится чуть дольше, чем в предыдущий раз. - Мой брат был на год старше меня. Несмотря на это, я, с самого начала, обгонял его по всем физическим показателям – я был выше и крепче, быстрее бегал, дальше прыгал, метко кидал камни. Я любил охотиться, а он любил читать книжки и собирать лекарственные травы. Ему было двенадцать, когда он упал со скалы. Он едва дышал, пока я на руках нес его к шаману нашего племени. Сильнее, чем тяжесть его покалеченного тела, к земле меня придавливало чувство вины – мы на спор прыгали через расщелину в скале, и он оступился, случайно соскользнула нога. Помню, как я плакал и умолял, а шаман глядел на меня безо всякого выражения. Потом сказал, что брата нужно отнести в Священную Пещеру, где духи леса решат его судьбу. Я сам нес брата на спине, шаман не стал мне помогать. Помню, как мы зашли внутрь – было темно, слышалось журчание воды. Посреди пещеры я увидел каменное углубление, заполненное жидкостью странного желтоватого цвета, широкое, округлой формы. Шаман сказал, что нам с братом повезло – если бы вода ушла, и Источник был бы пуст, это означало бы, что духи леса приговорили моего брата к смерти. - И что… что с ним произошло? - Он выжил. Я погрузил его в Источник и, спустя полчаса, он пришел в себя. А через сутки встал на ноги и пошел, несмотря на сломанный позвоночник. Он вырос, обогнал меня, наконец, ростом и физической силой. Завербовался добровольцем в армию, погиб во Вьетнаме в семьдесят втором. А я стал врачом. Вот так вот странно все обернулось. - Постой, ты хочешь, чтобы…, - Джон громко и негодующе фыркает, - И это, по-твоему, лучше, чем отвезти его в больницу? Аккуратно выпростав из-под одеяла левую руку, и стараясь не потревожить Алекс, Бен медленно тянет кислородную маску вниз, вдыхает полной грудью. Будто порыв свежего ветра, с солоноватым привкусом, врывается в дом, перебивая запах сырости, прелой древесины и дезинфекции. У Джона широкая, теплая спина. Он аккуратно подхватывает Бена под коленки, сдвигает чуть выше, чтобы было удобнее нести; Дэн зажигает факел и идет вперед, показывая дорогу. Остров всегда будет присутствовать в их жизни. Он словно поселился глубоко внутри и пророс, опутав сердце побегами лиан; тропический ветер прилетит из дальних широт, впитает по пути частички океанских брызг, защекочет ноздри, вскружит голову, заставит сердце биться чаще. В сумеречном полумраке, хрупкая женская фигурка с растрепанной копной темных волос, похожей на воронье гнездо, и младенцем на руках, возвращает Бена на годы назад, в темноту бревенчатого шалаша, и он словно наяву слышит голос, умоляющий не забирать её малышку. Малышку… Алекс… Алекс провожает их до ограды, чуть покачивая ребенка; она держит его настолько удобно и правильно, словно ей не впервой нянчить младенцев. Наверное, женщинам подобные вещи даны от природы, у него самого начало получаться далеко не сразу. Монотонные шаги убаюкивают – Джон ступает осторожно, стараясь не споткнуться, от него исходит тепло, будто лежишь на печи, и ледяная корочка, покрывающая сердце, чуть оттаивает. Смутное, почти стершееся воспоминание о том, как в него стреляли, когда ему было тринадцать, и как Ричард нес его на руках к Храму, вдруг становится четче - Бен тогда периодически приоткрывал глаза, но мир куда-то уплывал, и он закрывал их снова. Было больно и страшно, в груди что-то хрипело и булькало, и как будто перекатывался внутри горящий уголек. Потом вспоминалась лишь темнота, и как солоноватый привкус крови во рту сменился едкой горечью; ощущение, будто его погружают в воду и он захлебывается, тонет. Очнулся он уже в лагере Других. Тогда был день, а теперь ночь, Джон несет его на спине, а не на руках, ему не страшно и даже почти не больно. Надо бы, наверное, что-то сказать напоследок, если вдруг все пойдет не так, но сонливость накатывает неодолимой волной. Бен крепче обнимает Джона за шею и погружается в дремоту. Сон – не сон, явь – не явь; он то плывет куда-то к морскому горизонту, время от времени, прекращает работать веслами и вглядывается вдаль, приложив ладонь козырьком ко лбу, то раскачивает Алекс на качелях, а она визжит от восторга и требует раскачать её сильнее, то лежит на песке и слушает о чем-то увлеченно рассказывающего Джона, пристроив подбородок у него на груди и вычерчивая пальцем узоры на загорелой коже, виднеющейся в расстегнутом вороте рубашки. Джон, вдруг прервавшись, приподнимается на локтях, хватает его за плечи и трясет. Это довольно неприятно и даже больно – пальцы впиваются в плечи железной хваткой, голова болтается из стороны в сторону. Бен судорожно хватает воздух ртом, садится, расплескивая воду. Вода… Откуда вода? Они же на берегу, а не в воде… В просторной пещере жарко, душно и влажно. Блики света от факела, который держит Дэн, пляшут по стенам и мокрым черным камням, выложенным вокруг небольшого бассейна, заполненного желтоватой жидкостью со странным, ни на что не похожим запахом. Лица Джона и Дэна застыли в напряжении, они смотрят на него так, словно он сам Иисус, и вот-вот должен свершить одно из своих чудесных деяний. Четыре месяца спустя. - Гооосподи, да когда же это прекратится, а?! Алекс издает нечто среднее между рычанием и стоном, на секунду перекрывая басистый детский рев, запускает пальцы в волосы, стискивает их в горсти, тянет в разные стороны. - Может, он голоден? Бен напряженно замер в дверях комнаты, не зная, куда деть руки и машинально комкает краешек кухонного передника в сине-фиолетовый горошек. - Нет! – рявкает дочь, - Он не голоден! И нет – я меняла ему подгузник четверть часа назад! Доктор сказал, что у него зубы режутся, раньше срока, между прочим, поэтому он стал такой беспокойный! И нет – я не могу таскать его на руках весь вечер, пока Джон задерживается на своей долбучей работе, а ты…! Она обрывает гневную тираду, ловит воздух ртом. - А что я? – Бен пожимает плечами с нарочито невинным видом, - Я ужин готовлю. - Вот не надо прикрываться ужином! Овощи ты уже порезал, мясо уже в духовке, и ничего с ним не сделается в ближайшие полчаса! Ты ни разу, слышишь, ни разу не взял его на руки за все это время! Не то, чтобы я не понимала почему… Господи… У меня экзамены на носу, а ты…! Что ты за человек такой…?! Бен резко бледнеет, что-то меняется в его лице, заставив Алекс замолкнуть на полуслове, делает шаг вперед, внутрь комнаты. Потом еще один. Кажется, что между ним и деревянной кроваткой в углу, с подвешенными над ней птичками и колокольчиками, не средних размеров помещение, а огромный зал. - Эй… , - неуверенно произносит Алекс ему в спину, - Я возьму его, ОК? Ты не обязан… Бен наклоняется и берет ребенка на руки. Его руки помнят, как правильно это делать, хоть прошло уже много лет. Такие вещи остаются на подкорке. Тот сразу замолкает, то ли икнув, то ли всхлипнув напоследок, почти осмысленно и даже, вроде как, с любопытством пялится на Бена снизу вверх голубыми глазищами. У него широкий выпуклый лоб, короткие ресницы, похожие на щеточки, и трогательный светлый хохолок на темени. Это не сморщенный комочек плоти, как сразу после рождения, а вполне уже человеческое существо, явно наделенное разумом и душой. Бен думает об этом как-то отстраненно, а потом делает резкий вдох, обнаружив, что на время забыл дышать. «То, что ты носишь в себе, принадлежит и тебе тоже». Поудобнее пристроив головку малыша на локтевом сгибе, Бен вышагивает с ним по комнате, мурлыкая что-то себе под нос, и даже не заметив, как Алекс на цыпочках ускользнула в коридор, бесшумно прикрыв за собой дверь. Кажется, у него на ближайшие годы образовалось несколько серьезных и важных задач, которые надо начинать обдумывать прямо сейчас.