New born

Джон появился внезапно и почти бесшумно, лишь тихо щелкнул дверной замок и скрипнул стул рядом с кроватью. Бен приподнялся на локте, поморгал недоуменно; ему снилось что-то хорошее и светлое, остатки сна еще плавали в голове, дезориентируя и внося в мысли легкий сумбур. - Что-то случилось? Где ты был? Язык слегка заплетался, во рту ощущалась вяжущая горечь, будто переел накануне каких-то дикорастущих ягод. Джон улыбнулся как-то особенно загадочно, ухватив за плечо, потянул к себе, вынуждая выпрямиться и сесть на кровати, свесив ноги. От него знакомо пахло дымом от костра, морем и порохом, а еще чем-то неуловимым, особенным; его широкая ладонь с бугорками мозолей казалась горячей наощупь, даже сквозь ткань рубашки. Он отпустил плечо Бена и, все также молча, взялся за пряжку своего брючного ремня; тот слегка отстраненно наблюдал, как черная полоска кожи скользит между петель, выползая наружу, будто змея из норы. Потом Джон правой рукой ухватил оба его запястья, а левой одним стремительным движением связал их, прочно закрепив свободный конец пояса пряжкой. В голове слегка прояснилось; недоумение сменилось смутным чувством тревоги. Такое уже было однажды… Память услужливо нарисовала картину одного из их первых свиданий – как он сидел на краю кровати, вот также, как сейчас, а Джон сосредоточенно связывал ему руки своим поясом и говорил… Что он говорил? Бен сглотнул, помотал головой. Про их первые постельные опыты вспоминать было немного стыдно – ему казалось, он был наихудшим любовником из всех возможных, и Джону понадобилась масса терпения. Он сказал тогда, что со связанными руками Бен не сможет его постоянно останавливать и зажиматься, как только начнет терять контроль. Да, именно так. Ему придется просто расслабиться и прислушаться к своим ощущениям. Вот и сейчас Джон наклонился к его уху и шепнул: - Расслабься и ничего не бойся. Бен отчего-то не мог расслабиться – сердце наращивало темп, и он машинально уперся в грудь Джона связанными руками. Ощущал ладонями легкую хлопковая ткань майки цвета хаки, с дырой на груди, как раз там, где сердце. Воспоминание о том, откуда взялась эта дыра, пришло ослепительной вспышкой – сегодняшний вечер… или вчерашний? Охотничий нож в руке Саида; внезапный, как атака кобры, бросок вперед и удар. И то, как Джон со снисходительной гримасой на лице вынимал совершенно чистый нож из раны, ворча что-то про испорченную майку… Джон… Господи, Джон! Он же умер! - Нет! Пожалуйста, не надо! Бен ощущал себя мышью в лапах кошки; его попытки освободиться выглядели довольно жалко, мозг был объят паникой, он не мог сосредоточиться и придумать что-то, он не мог… Бен с судорожным вздохом садится на кровати, выпученными глазами вглядывается во тьму. В спальне тихо и темно, видна лишь полоска лунного света на полу, что просвечивает в щель между шторами. Это хорошо, что сегодня он один, иначе, в очередной раз, разбудил бы Джона. Джон в последнее время спит удивительно чутко – стоит Бену пошевелиться, тут же просыпается. Как результат - хроническое недосыпание, такими темпами он скоро начнет засыпать на ходу. Пару дней назад, всех трудоспособных жителей городка призвали на борьбу с весенним паводком. Джон ночует в палатке, где, наверняка, спит мертвым сном. Что ж, даже в стихийном бедствии можно отыскать положительные моменты. Сна ни в одном глазу; Бен со вздохом откидывает одеяло и спускает босые ноги на пол. И, не успев встать, замирает, забыв дышать, и схватившись за живот. Толчок изнутри, на сей раз, вполне четкий и осмысленный, в отличие от смутного шевеления в предыдущие разы, от которого у него волосы вставали дыбом. Теперь все еще хуже, и Бен стискивает зубы, борясь с приступом слепой паники. С тех пор, как это началось, абстрагироваться не удается. Он с трудом переключает свои мысли на Джона и Алекс, думает о том, что терпеть осталось недолго, где-то пару месяцев. А потом… Вряд ли для него будет «потом», но, по крайне мере, все закончится. Паника затихает, переходя в мрачную апатию. Бен медленно поднимается на ноги. Живот не такой уж большой и тяжелый, как он опасался; одышка усиливается с каждым месяцем, сердце частенько сбивается с ритма и, как будто, проваливается в пустоту. К вечеру отекают ноги, и, почти постоянно, ноет поясница, но тоже терпимо. Все могло быть куда хуже, многие женщины намного тяжелее переносят… Уж столько времени прошло, а ему все еще сложно даже мысленно произнести слово «беременность» и слово «ребенок». Гораздо легче думать о своем состоянии, как о чем-то абстрактном и мистическом. Накинув халат, он тихо спускается вниз, на кухню, прикрывает дверь, чтобы не разбудить Алекс. Наливает в стакан молоко, ставит в микроволновку на тридцать секунд. Опустошает стакан несколькими быстрыми, крупными глотками, почти не морщась, хотя теплое молоко – редкостная гадость. Было чертовски сложно убедить Алекс в обратном, когда она была маленькой. Теплое молоко успокаивает – так он ей говорил. А еще в нем много кальция, он необходим для роста. И этот… и ребенок внутри тоже должен успокоиться. «Ребенок» - повторяет он про себя – «это ребенок». Пытается представить себе кого-то, похожего на крошечную Алекс, когда он впервые взял её на руки, но перед мысленным взором лишь расплывающаяся серая муть. Наверное, ему уже опасно бывать на людях, хотя никому бы и в голову не пришло подозревать его в чем-то, помимо злоупотребления спагетти и домашней выпечкой. Сегодня он напишет заявление на отпуск. В связи с завершением дистанционного обучения на учительских курсах в Сент-Луисе и необходимостью сдачи экзаменов. А потом он уедет и поживет некоторое время у Дэна. Да, так будет правильно. Еще неделя, и паводок пойдет на убыль, к домику старика можно будет добраться на чем-то, кроме лодки. Джон наверняка одобрит эту идею. Надо лишь его дождаться. *** Бен широко распахивает глаза – блики солнца пляшут на гладкой поверхности воды, а голые ветви упавшего дерева скорбно повисли, окунаясь в зеленоватую муть. Утренний птичий ор почти оглушает; он переступает с ноги на ногу, ощущая, как пропитанная влагой почва чавкает под подошвами сапог. Время сместилось, смазалось, закрутилось в спираль. Ему кажется, что когда он закрывал глаза, был еще конец марта, и Дэн перемещал загон с козами на самую высокую точку в окрестностях дома, куда бы не добралась вода. Воды вокруг было по колено. Теперь он открыл глаза, а уже наступил май. Это так странно. Все варианты его судьбы, сотканные из случайностей, везения, неудач и осознанного выбора, сейчас сосредоточены в одной точке – прямо на том месте, где он стоит. Уже наяву он ощущает себя воздушным шаром, заполненным гелием, трепещущим на ветру, и нить, которой он привязан к деревянной ограде, вот-вот оборвется. Ничего личного. Просто грядет буря, а ей, буре, нет до него никакого дела. Она его даже не заметит, не узнает о его существовании. - Я тебя обыскался. Бен оборачивается; фигура старика маячит в просвете между деревьями, он сутулится сильнее обычного и глядит так, как глядел на него все это время, особенно в последние месяцы – будто вглядываясь внутрь и пытаясь понять нечто очень важное. Бен криво усмехается. - Ты же знаешь, что деваться мне некуда. Так что я не замышляю побег. - Идем завтракать. - Я не голоден. Последние слова вырываются непроизвольно, и он тут же сожалеет о них – лучше было бы промолчать и попытаться впихнуть в себя хоть какую-то еду. Приблизившись, Дэн еще пристальнее вглядывается в его лицо и, по-стариковски пожевав губами, произносит: - Да, это должно было случиться. Человеческий организм имеет свойство привыкать к любому лекарству. - Если ты имеешь в виду, что твоя настойка перестала действовать, то я заметил. - Пойдем со мной. Старик поворачивается и идет к дому, Бену ничего не остается, как следовать за ним, рвано выдыхая при каждом шаге и борясь с головокружением. Вначале, он крайне редко прикасался к своему животу, даже подсознательно избегал подобных прикосновений, теперь же он делает это постоянно. И даже иногда мысленно уговаривает поселившегося внутри него незваного гостя прекратить над ним издеваться и вести себя потише. Возможно, это начало безумия. Самое начало. Бену не особенно хочется узнать, что же будет в конце. В деревянной рубленой бане царят жар, духота и влажность; оставив у порога сапоги и куртку, Бен присаживается на плетеную циновку, поджав под себя ноги. Дэн открывает заслонку печи, кидает в огонь какие-то травы. В воздухе расползается терпкий, дурманящий аромат; масляная лампа под потолком ритмично покачивается, роняя на стены странные движущиеся тени. Бен прикрывает глаза, потихоньку уплывая в туман, окутавший озеро. Он, будто наяву, слышит легкий плеск весел и протяжный гортанный напев на незнакомом языке. Старый индеец появляется на берегу, одетый как заправский вождь своего племени, включая мокасины ручной работы, головной убор из перьев и кучу амулетов. Он продолжает напевать, аккомпанируя себе на бубне, и ритмично движется. Его движения смазываются, расплываются, сливаются в спирали, зигзаги и странные узоры, словно сотканные из сероватой дымки. Бен лениво следит за ними, уплывая в туман все дальше и дальше… Он просыпается, мгновенно переходя от сна к бодрствованию. Приподнявшись на локте, настороженно оглядывается по сторонам. Странно. Все симптомы недомогания прошли, как рукой сняло, голова кристально ясная, в теле ощущается легкая истома, и совсем немного ноют мышцы, словно после необременительной физической нагрузки. Все органы чувств необычайно обострились – несмотря на полумрак, он с небывалой четкостью видит всю внутреннюю обстановку хижины старика; слышит снаружи блеяние коз, голоса птиц, стрекот сверчков и даже плеск воды в озере. А еще человеческие шаги. Почти машинально отмечает, что они не похожи на шаги Дэна - тот, кто направляется к дому, гораздо моложе и в куда лучшей физической форме. Хм… Джон обещал приехать на днях, но что-то он рановато. Стоп. Гость не один. Их двое. Не может быть… Спустив ноги с невысокой деревянной тахты, застеленной ортопедическим матрасом, Бен суетливо натягивает сапоги и покидает хижину со скоростью, которая еще совсем недавно была ему недоступна. Джон уже совсем близко – неторопливо шагает вдоль ограды с большущим рюкзаком за спиной. А позади него идет Алекс. На ней её любимая серая толстовка, с розовыми полосками на рукавах и капюшоне, и высокие ботинки, а за спиной тоже рюкзак, только поменьше размером. Бена начинает мелко потряхивать от внезапно и остро нахлынувшей ярости. Он кидается наперерез, хватает Джона за отвороты наполовину расстегнутой куртки и, кажется, трясет, хотя, откуда бы у него сейчас взялись силы сдвинуть с места кого-то вдвое тяжелее себя самого. - Ты… Как тебе только в голову взбрело?! Чертов кретин! Ты притащил её сюда, зная, что скоро…! Воздух застревает в горле, и Бен судорожно пытается сделать вдох. Джон осторожно перехватывает его за запястья и держит, недоуменно и озабочено хлопая глазами. - Бен! Успокойся! Что на тебя нашло? - Ты еще спрашиваешь! Вот он…, - высвободив руки, Бен красноречивым жестом тычет пальцем в свой живот, - Можешь делать с ним все, что посчитаешь нужным! Но не смей впутывать в это мою дочь! - Ты опять за старое! – Алекс становится перед ним, оттесняя от Джона и уперев руки в бока. В этот момент она чертовски напоминает Бену свою мать. – Довольно! Никто меня не впутывал! Я сама захотела! В доме, где нет ни электричества, ни отопления, ни водопровода, лишняя пара рук вам не помешает! И хватит уже обращаться со мной как с младенцем! Включи логику! Бен машинально отступает назад перед её натиском. Впервые в жизни он не находит, что ответить – мысли путаются, ускользая струйками воды между пальцев. Ветви деревьев шелестят над головой, перешептываясь, сумерки сгущаются, а в воздухе ощутимо пахнет грозой. Приступ острой боли настигает его в следующую секунду, как будто пришпилив к земле огромной булавкой. Схватившись за живот, он ловит воздух ртом, как выброшенная на берег рыба. Ему кажется, что он падает куда-то назад – бесконечно долго, словно земля расступается перед ним, образуя гигантскую воронку; деревья настороженно шепчутся, протягивая к нему тонкие многопалые руки, комки влажной глины рассыпаются, забивая нос и рот, залепляя глаза… Когда ясность сознания возвращается, он видит над собой уже не ветви деревьев и предгрозовое небо, а бревенчатый потолок и Дэна со шприцем в руках. Кажется, его тело уже не его тело, не могут же свои собственные, родные нервные рецепторы посылать в мозг болевые волны такой силы, что хочется не просто орать, а выть в полный голос. - Боже…!, - Бен всхлипывает, запрокидывая голову, - Вытащи его скорее! Давай же, чертов старик! - Ну-ну, потерпи! – укол иглы не больнее, чем комариный укус, - Сейчас нельзя, если делать разрез, когда плод активен, это может плохо закончиться для вас обоих. Нужно, чтобы он успокоился хотя бы ненадолго. За следующие пару минут, Бен выплескивает наружу весь, имеющийся в его распоряжении, лексикон нецензурных слов и словосочетаний на трех языках, где-то на задворках сознания надеясь, что Алекс, в данный момент, находится за пределами комнаты, и не может его услышать. У Джона, который помогает Дэну привязать его руки и ноги к тахте, лицо мучнисто-белое с выражением как у ребенка, до смерти напуганного живущими под кроватью монстрами. Лекарство, что вколол ему Дэн, начинает действовать, туманя сознание и приглушая боль. Бен замолкает и лишь шевелит губами, словно со стороны наблюдая, как старик устанавливает у его изголовья штатив и подвешивает систему для внутривенных вливаний, как разрезает на нем свитер и майку. Его сознание чересчур сильно цепляется за реальность, мучительно хочется соскользнуть, наконец, в темноту и тишину, чтобы ничего не видеть и не слышать. Он словно плывет по горной реке - его швыряет из стороны в сторону, подбрасывает на ухабах, царапает о камни. Кажется, впереди водопад, но остановиться уже нет никакой возможности, и Бен обморочно ухает с громадной высоты в бурлящий водоворот; сердце перестает биться, оно как будто замерзает, покрываясь корочкой льда, и холодно, мучительно холодно… - Холодно…, - шепчет Бен одними губами. - У тебя на животе пузырь со льдом, - слышит он голос Дэна откуда-то издалека. Между ним и окружающим миром тонкий слой льда - лучи света скользят по поверхности и преломляются, а изнутри все кажется мутным, переливающимся и расплывчатым, словно глядишь сквозь стекло. У Дэна несоразмерно маленькая голова и огромные, могучие ручищи; в правой он держит запястье Бена, озабоченно хмурится, считая пульс. - Что… Что, это все? Все закончилось? Фигура Джона, такая же карикатурно непропорциональная, заслоняет старика. Джон что-то говорит, слов не разобрать. К его голосу примешивается какой-то посторонний звук, что-то среднее между кряхтением и писком, звук исходит от свертка, который Джон держит на руках. - …Господи, я глазам своим не верю! Слышишь, Бен! Совершенно нормальный мальчик, Дэн говорит, он здоров! И что теперь делать, я ума не приложу. Как…? Если спросят, откуда он взялся, что мы скажем? Я даже не думал… Звук пропадает, будто у испорченного телевизора. Бен облизывает немеющие губы, собираясь с силами. Жаль, что он не сказал этого раньше, думал, успеет. Корочка льда, покрывающая сердце, не тает, дышать очень сложно. Тонкая нить, что привязывает его к деревянной ограде, неумолимо рвется. Ему пора улетать, у него мало времени. - Где-то через неделю… Да, правильно…, - наконец, удается сосредоточиться, - Через неделю приедет мой юрист из Бостона. Он привезет бумаги… Свидетельство о рождении, медицинскую карту и прочее. На имя Калеба Джонатана Локка, рожденного от суррогатной матери. Если даже… Если даже кому-то взбредет в голову потребовать сделать анализ ДНК, ты легко подтвердишь свое отцовство. Он замолкает и тщетно пытается сделать вдох. Бесполезно сопротивляться, ему не победить на этот раз. Нить, наконец, рвется, он резко, рывком взмывает в воздух. Это страшно – лететь одному в холодной пустоте, без единого шанса на избавление. Где-то вдалеке грохочет гром, такой живой, реальный звук. Как будто голос. Голос Джона? Или ему кажется? «Дэн, он не дышит! Дэээээн…..!»