Я стираю из вечности память.

Рано или поздно в жизни может наступить переломный момент, когда приходит отчетливое понимание: твой путь в этом мире завершен. И в тот же миг снежная лавина накрывает тебя с головой, преграждая доступ к спасительному кислороду, тоннами ледяных осколков сдавливает грудную клетку, равнодушно промораживая насквозь. Ломает ставшие вдруг слишком хрупкими кости, безжалостно перемалывает податливое человеческое тело, а после откатывается обратно, подобно схлынувшей волне разбушевавшегося океана, плоть вновь обретает прежнюю форму, и ты, превозмогая боль, делаешь долгожданный вдох, впервые ощущая, насколько он может быть сладок! И горчащее послевкусие неотвратимо следом: эмоций сильнее этих тебе уже не суждено испытать. Не каждому смертному доступно столь поразительное откровение, и не всем уготовано с достоинством принять жесткий, на первый взгляд, расклад, по сути оказывающийся спасением. И дело не в очередной подростковой истерике от неразделенной любви, не в чрезмерно-острой реакции на ссору с близкими, после которых посещают кощунственные мысли о преждевременном уходе: какие глупости, ей-богу. Это не сиюминутный эмоциональный позыв, а взвешенное, полностью обдуманное решение. Удивляешься, как же долго ты был слеп. Внезапно открывшаяся истина, наполненная пониманием самого себя, вкупе со смиренным приятием идеологии разномастного окружения без сожаления ставит шах и мат. Ты опустошен по максимуму, смысл жить дальше безвозвратно утерян. Спокойствие и твердость духа — единственные твои спутники, последние ангелы, находящиеся рядом в роковую минуту. Страх не терзает тебя — напротив, ты чувствуешь ни с чем не сравнимое воодушевление оттого, что наконец-то нашел верный выход. Близка желанная свобода, наотмашь бьющая в лицо порывистым свежим ветром. Хватит. На этом все должно закончиться. И точка. Так будет лучше для всех. Пусть не сразу, но они поймут. Каждый в положенный срок приходит к логическому исходу. Кто-то ждет естественного ухода, мечтая почить в покое, в кругу родных. А для кого-то требуется уединение. И вот ты, точно кот, отправляешься умирать подальше от любящих и просто любопытных взглядов, не оборачиваясь назад и не отвлекаясь даже на собственное размытое отражение в грязных лужах шумного города. Молодой парень, неловко поджимающий излишне длинные ноги под неудобное сидение, вздрагивает и выходит из глубокой дорожной дремы, услышав писк при подключении громкой связи и последующий за этим голос пилота: «Через двадцать минут наш самолет приземлится в аэропорту Дублина. Просим пассажиров пристегнуть ремни безопасности и опустить подлокотники». На информационном табло ярко горит перечеркнутое изображение сигареты. И именно сейчас тебе очень сильно хочется закурить. Странно, что внутри еще остались какие-то желания. Наверное, следовало бы детально планировать задуманное. Возможно, попытаться усмирить периодически накатывающее волнение. Но порочные слабости выходят на первый план, словно отодвигая подальше фатальную неизбежность. В любом случае, лишать себя маленькой радости ты не собираешься — дождаться бы окончания полета. Последнего полета. Быть человеком — так забавно. За окном проносятся белоснежные облака — не грех на секунду вообразить, что ты в Раю. Хотя какой к черту Рай? Он точно не для тебя. Стремительно мелькает мысль: «Ну а вдруг простит и примет?». Ты всегда считал себя атеистом, и глупая рефлексия априори не может остаться без внимания. Нечаянно возникший абсурд веселит, пытаешься сдержать смех, но вздрагивающие плечи выдают тебя с лихвой. Неужто религия и смерть настолько неразделимы, будто одно без другого попросту не может существовать? Бесспорно. Незнакомая темнокожая соседка подозрительно косится в твою сторону, искренне улыбаешься в ответ своей самой доброй и открытой улыбкой, и она тут же смущенно отворачивается. Погружаешься в пушистую пену вместе с остальными пассажирами, терпеливо ждешь, когда перестанет закладывать уши, но продолжаешь думать о нем. О мальчике со светлыми волосами, который крепко прижимает тебя к себе на протяжении всего полета, и рядом с ним становится по-настоящему безмятежно. Впервые за очень долгое время. Вновь представляешь, как тепло и уютно находиться в кольце его заботливых рук. Вопреки здравому смыслу и громадным расстояниям, ты смог найти его. Никаких сомнений: он был рядом, стал частью тебя. Человек с ясными насмешливыми глазами цвета весеннего неба, чьего имени ты не знал долгое время, но никогда не забывал о вашей встрече. И пусть эйфория длилась недолго, она того стоила. В твоей жизни было достаточно впечатлений, о которых не хочется забыть, но и продолжать существовать с ними уже нет сил. Эмоциональное истощение чрезвычайно сильно. Остаточная сладость воспоминаний, приправленная адской болью потери и разочарования, беспрестанно подтачивает изнутри зияющие, кровоточащие раны. Тем не менее тебе посчастливилось пережить подобное — можешь считать себя особенным человеком в некотором роде. Спускаясь по трапу сквозь вечерний сумрак, судорожно сжимаешь в ладони его подарок, пусть это уже не важно, но для тебя ничего больше не существует. Последняя крупица реальности, которая вскоре исчезнет вместе с тобой. Плевать. Ты по-настоящему удовлетворен сложившимся итогом и знаешь, как следует поступить. Не дожидаясь своего ненужного больше багажа, растворяешься в сумраке дождливого мегаполиса. Впереди долгожданная воля, или же путь в никуда. Боже Всемогущий, как же не терпится скорее в твои родные объятия. Я не переживал столь сильно даже накануне прослушивания. А теперь вовсе не находил себе места в собственном трейлере, бесцельно мотаясь из одного конца в другой, рефлекторно считая шаги. Усталость отступила на второй план под натиском нездоровой нервозности. Ну, где же он? С окончания работы на съемочной площадке прошло больше двух часов, я успел разобрать кое-какой реквизит и принять душ. Стакан, на треть наполненный предусмотрительно прихваченным из дома виски, стремительно пустел. Да, Дин, напиваться перед важным разговором — весьма умная идея. Подливая в очередной раз, я наконец-то услышал робкий стук в металлическую дверь. Гребаное волнение ощутимо ударило под дых, вызывая спонтанный кашель. Тем не менее дверь открылась, впуская внутрь причину моего беспокойства. Облаченный в ту же одежду, что и в день приезда, ирландец грациозно переступил порог. - Ты не заболел? – испытующий взор просканировал меня с ног до головы. Я кашлянул в последний раз и постучал себя по груди. Неподдельная забота ранила сильнее равнодушия. - Подавился, - вытряхиваю остатки льда в раковину. - Угости друга, что ли, - парень улыбается и вольготно плюхается на край моей кровати. – Только лимон не клади, терпеть его не могу. Как-то незаметно оказываюсь сидящим рядом с ним, сквозь свитер явственно чувствуя жар, исходящий от его плеча. Неторопливо смакую обжигающий напиток и параллельно прислушиваюсь к любым внутренним изменениям, пытаясь не превышать норму, дабы оставаться в здравом уме. Сомнения, раздражение и прочий негатив растаяли, подражая предрассветному туману. Определенно, на Эйдана невозможно обижаться или сердиться, даже если знаешь, что для этого существуют вполне весомые причины. А вот собственный груз вины изуверски продолжал давить неподъемной бетонной плитой. Тернер скинул джинсовку на пол и задрал рукава по локоть. Пожалуй, в трейлере было действительно душновато, хотя я этот факт решительно саботировал: не хотелось открывать окно из-за опасения, что нас могут подслушать. В воздухе витал ненавязчивый, изысканный запах явно дорогого парфюма. Коротко остриженные ногти ирландца в сравнении с моими, щедро удобренными несмываемой землей с солдатских окопов, выглядели так, будто он только побывал у мастера. Эйдан никогда не брезговал уходом за своим телом, порой вводя в ступор не меня одного. И я неожиданно устыдился собственной неряшливости. - Ты был прав, когда сказал, что мне не следовало прилетать, - откидываюсь к стене, обреченно вздыхая. – Ни разу не ощущал себя так паршиво. Пытался отвлечься, забыться… Тщетно. - Хм, - многозначительное молчание. – Думаешь, мне было легче? Ты ломаешь меня, словно стекло. Никто и никогда не причинял мне такой боли. Но, знаешь, благодаря этому я понял: мои чувства не очередная блажь, и ты действительно нужен мне. С тобой сложно, но без тебя вовсе не хочется жить. При всем желании не сумею описать, что творилось со мной после твоего отлета, да и ни к чему посвящать тебя в личностные кошмары. - Прости… - закрываю лицо ладонями, потому что действительно стыдно. – Мало того, что я явился, когда ты настоятельно просил этого не делать, и сбежал как последний предатель, я еще виделся с твоей Сарой. Узнал много лишнего, психанул… - Знаю, - рука Тернера протискивается между стеной и моей поясницей. Жилистые пальцы по-хозяйски сжимаются где-то в районе ребер. – Зачем ты мучаешь меня? - Я?! – возмущенно приподнимаюсь, невысоко, не спеша разрывать контакт с его рукой. - Конечно, - он ухмыляется. – Сара позвонила мне спустя две минуты, как вы попрощались. Такая ерунда эта ваша встреча, но разительно хотелось, чтобы ты сам признался в этом. Разве я не заслужил откровенного разговора? Почему промолчал, Дин? Минута превратилась в вечность. Казалось, что может быть проще ответа на заданный вопрос? Только мне было непросто признаваться в собственной слабости. Но я вдруг понял: ради него здесь и сейчас готов смиренно принять поражение, лишь бы он не игнорировал меня больше с невыносимым морозным безразличием. - Испугался своей реакции на услышанное, - смущенно утыкаюсь в стакан. - Например? - парень придвигается еще ближе, и прямо перед моим лицом оказывается пара карих, крайне заинтересованных глаз. – Чем я мог устрашить и оттолкнуть тебя? - Ты… избил свою девушку, и твоя мать давно мертва, хотя ты говорил… - дыхание сбивается. - Дурак, - Эйдан отстраняется, задумчиво морщась и залпом допивая остатки виски. – Да, я сделал больно Саре. Она психовала, а я толкнул ее, не рассчитав собственные силы. Но я никогда больше не причинял ей зла. После случившегося места себе не находил, копался в себе, занимался самобичеванием. Но я ее не люблю, и отсюда все проблемы, только она без меня не может. Пытается сбежать, каждый раз возвращаясь обратно. Мы оба устали от этой круговерти. Глупая привычка не разочаровывать людей сыграла с нами паршивую шутку. Я раскаялся, честно. Пытался сделать как лучше, позаботился о ней и ее будущем, только она по-прежнему считает меня предателем, продолжая удерживать рядом с собой всеми возможными способами от истерик до подлого шантажа. Чисто по-женски, не правда ли? А мать… Знаешь, мне не хочется верить, что ее больше нет. Не хватает должных сил смириться с абсолютным одиночеством. - А сестры? - Они настоящие, – виноватая, но искренне счастливая улыбка. Даже завидно стало. – Содержатся в интернате для творчески одаренных детей. Отец берет их на выходные, если не забывает. У него своя жизнь, новая семья. Не виню его и мечтаю когда-нибудь забрать девчонок насовсем. Правда пока не могу: это непозволительная роскошь для актера, находящегося в постоянных разъездах. Тем более жутко неуравновешенному типу вроде меня стоит для начала научиться сопоставлять желаемое с возможным. Еще вопросы? Не стану больше лгать тебе, ибо нет для меня кого-либо важнее. Извини за никчемную скрытность: привык не договаривать, чтобы выжить. Отбрось стеснение, мне спокойнее, когда ты узнаёшь желаемое от первоисточника, а не собираешь по всей округе приукрашенные истории и сплетни. Я малость опешил. Нет, конечно, была робкая надежда на откровение друга, но так все понятно и бесхитростно… Хватить пить, иначе окончательно размякну. Поднимаюсь, ставя стакан в мойку, и рефлекторно засовываю руку в карман джинс, где натыкаюсь на бумажный сверток. Совсем из башки вылетело! - Эйд, у меня здесь небольшой сувенир для тебя из Окленда, - парень поднялся, направляясь ко мне. – Купил на набережной между делом. Ерунда, но, думаю, тебе подойдет. Да, я прирожденный мастер торжественно преподносить презенты. Пока я извлекал безделицу из упаковки, Тернер скептически наблюдал за мной. Скромная деревянная подвеска в форме Манайи — сущий пустяк, но друг безропотно наклоняет голову, позволяя накинуть кожаный шнурок ему на шею. Изящный деревянный завиток повисает рядом с пафосным клыком хищного животного. - Спасибо, Дин, - как-то незаметно его руки стискивают меня в крепких, отнюдь не дружеских объятиях. Я же супротив здравой логике полностью расслабляюсь под натиском нахлынувших эмоций. Резкие слова, щекочущие ухо, действуют гипнотически. - Мучай меня, насилуй остатки души, убивай, если пожелаешь, только не пропадай больше, - Эйдан прижимается всем телом, я могу почувствовать стальной пресс вкупе с прочими натренированными мышцами. Это не мягкая женская податливая плоть, готовая прогнуться в угоду доминанте и подчиняться ей. Нет. Это сила, супротив которой я становлюсь равноправным, могущим выбирать любую роль, которая придется мне по вкусу, и от этого в буквальном смысле сносит крышу. - Не пропаду, будь я проклят, если не сдержу обещания, - внутри просыпается нечто опасное, быстро завладевающее контролем над сознанием, надежда на посредственный разговор тает с каждой секундой. Возможно ли вернуться к обыденным отношениям, что были до наших разногласий? Едва ли. Только не с ним. Его власть над моим разумом и поступками слишком сильна. Я напрасно долго отвергал зависимость вместо того, чтобы доверчиво впустить ее в свое сердце. Ох, однозначно алкоголь, наложенный на гипертрофированную усталость, стал тогда причастен к патологической уступчивости. Хотя едва ли он один. Гладко выбритая щека проскальзывает по моей, знатно заросшей щетиной. Колено упирается в пах, вызывая неконтролируемый прилив крови, а пальцы стальной хваткой стискивают предплечья. Пульс зашкаливает за дозволенные границы, но я больше не боюсь. Как-то резко осознаю, что именно этого так не хватало в моей жизни: яркой вспышки молнии на бесконечно сером, унылом небосводе. Пусть неправильно, только безмерно осточертело убегать от собственных желаний. Общество, мораль… да пусть оно все катится к Дьяволу! Подаюсь ему навстречу, прекращая наконец строить из себя жертву. Мои губы сталкиваются с его, сливаясь в едином сумасшедшем порыве. Особый поцелуй, не похожий на предыдущие скупые и в целом безответные. Просто наслаждаюсь, отринув личные тормоза. Внезапно Эйдан отстраняется, на мгновение сбивая с толку. Сощурив свои темные глаза в обрамлении густых длинных ресниц, он кажется еще красивее, чем обычно. Впервые обращаю внимание, насколько совершенно его тело, и наконец-то не пугаюсь собственных мыслей, скорее упиваюсь ими, бесстыже синхронизируя фантазии с увиденным. - Снова ведь будешь жалеть о сделанном, – парень не спрашивает, предугадывая очевидный ответ, и ухмыляется на мое отрицательное мотание головой. - Никогда не забывай, что я люблю тебя, Дин О'Горман. Как же хорошо он успел узнать меня, читает словно давно вызубренную книгу. Огонь его тела непомерно велик, он стягивает свитер и бросает под ноги. И в этот раз я не в силах удержаться. Тонкая льняная рубашка опускается рядом, от пола отскакивает вырванная пуговица, звонко укатываясь под кровать. Обнаженная кожа соприкасается с кожей. Никогда еще не испытывал такого мучительного вожделения, граничащего с безумием. Прикусываю его шею и завожусь сверх меры, слыша ответное рычание. Солоноватый привкус вкупе с неповторимым запретным искушением. Неведомо, чем бы могла закончиться наша игра, но щелчок замка вынудил резко прерваться. Не знаю, почему мы не догадались закрыться на ключ. Видимо, совсем обезумели от страсти или от глупости. Тем не менее дверь распахнулась, и на пороге оказалась высокая темноволосая девушка со слегка взъерошенными от измороси волосами и с перекинутой через плечо спортивной сумкой, неизменно набитой реквизитом и кучей косметики для грима. - Дин, что за..? – она резко замолчала, прикрыв ладонью ярко накрашенные губы. В ее взгляде читалась растерянность. Всего доля секунды потребовалась, чтобы оценить донельзя однозначную обстановку, после чего она выронила сумку, гулко рухнувшую на металлические ступени, и, стремительно развернувшись, бросилась прочь, теряясь в промозглой ночи. - Сара! – я вырвался из объятий Тернера и выскочил следом. * Манайя - это символ маори, который имеет голову птицы, тело человека и хвост рыбы. Манайя олицетворяет собой небо, землю и море - и гармонию между ними.