Я стираю из вечности память.

И снова огромное, наполненное суетой и запахом быстрорастворимого кофе здание аэропорта. Словно своеобразный перевалочный пункт между далекими мирами. Суетящиеся люди похожи на муравьев, спешащих по понятным лишь им делам. Но даже находясь среди толпы, я чувствую себя как никогда расслабленным, будто впавшим в подобие комы. Давно позабытое и так некстати вернувшееся равнодушие, подло прикидывающееся умиротворением. Яркие рассветные лучи проникают сквозь огромное окно, осторожно скользят по отполированному до блеска полу. Парочка рыжеволосых близнецов дошкольного возраста пытается по очереди поймать эти отсветы зеркальцем пластмассовой пудреницы. Сидящая рядом женщина изредка отрывается от чтения книги, с улыбкой приглядывая за ними. Невольно засматриваюсь на скачущего по стенам солнечного зайчика. Из оцепенения меня выдергивает неожиданный вопрос от Эйдана: «Как ты думаешь, есть ли души у самолетов?»… Я помню, что весь наш тогдашний разговор был каким-то нелепым и очень странным. Это сейчас, как мне кажется, наконец-то удалось постигнуть весь сокрытый и весьма глубокий смысл пространственных размышлений одного особенного человека, а тогда я просто поддерживал беседу, норовя скоротать время до посадки на рейс, не давая ему возможности быть услышанным, не пытаясь понять. Сказать, что во время общения я чувствовал себя неуютно — ничего не сказать. Предшествующие события не располагали к душевному дружескому прощанию. После встречи в кафе с девушкой Тернера я вырубил телефон и отправился бесцельно шататься по улицам Дублина. Просто гулял по мокрым мощеным мостовым, наслаждаясь свежим воздухом, коим он всегда бывает после дождя. На тот момент внутри меня царила блаженная пустота. Схожее ощущение, когда, к примеру, долгое время усердно готовишься к пробам на важную роль, днем и ночью повторяешь в голове реплики персонажа, обдумываешь, каким образом его лучше преподнести, трясешься в ожидании своей очереди под дверью и… Тебя не берут, но уже так на это плевать! Все, перегорел. Знаешь, что точно получишь отличный контракт, только в другой раз, в другом проекте, и смысл тратить нервы, смакуя свое поражение? В общем, я просто ненадолго абстрагировался от всего мира, позволяя сознанию сделать передышку и набраться сил. Не хотелось даже пытаться думать о том, что ждет меня дальше. В номер я вернулся далеко за полночь. Причем ни разу не воспользовался навигатором — ноги сами привели в определенный час куда нужно. Неизменно улыбчивая девушка за стойкой ресепшн вручила мне ключ с золотистой металлической биркой. Поднимаясь в лифте наверх, я старался не представлять дальнейшее развитие событий, предпочел пустить все на самотек. Можно назвать это малодушием, но я так устал. Подойдя к двери, я наконец-то почувствовал, что к усталости моральной присоединилась физическая: ноги в изрядно запыленных ботинках ныли после длительного пешего марафона. Это по крайней мере немного отрезвило меня — гамма чувств потихоньку возвращалась в бренное тело. Щелкнул замок, и я шагнул в тёмный проем. Свет не горел, но незримо ощущалось стороннее присутствие. Я нащупал один из выключателей, и пара бра синхронно вспыхнули у противоположной от входа стены. Эйдан сидел в центре дивана в обуви и кожаной куртке, небрежно забросив одну ногу на другую. В тусклом освещении его глаза казались абсолютно черными и смотрели прямо на меня. Никогда еще мне не было настолько жутко, до морозного покалывания где-то глубоко под мгновенно вспотевшей кожей. Надо всем прочим возобладал первобытный инстинкт самосохранения. Хотелось как можно скорее скрыться от этого пронзительного нечеловеческого взгляда, словно проникающего во все мои мысли и вырывающего из глубин подсознания потаенные секреты. Я рефлекторно сделал шаг назад, напрягся, словно гитарная струна, ожидая чего угодно, и был готов рвануть в коридор, если потребуется. Парень будто уловил мою настороженность, поднимаясь и в два шага преодолевая расстояние между нами, дабы я не успел сбежать. Его сильные руки стиснули меня в крепких объятиях, не оставляющих и малейшего шанса на отступление. - Я волновался, не делай так больше, – он прижался своей теплой щекой к моей холодной. И разом стало стыдно за все свои глупые страхи, за то, что посмел усомниться в его чувствах ко мне, за неверное, внушенное извне представление о нем, в которое я необдуманно поверил. Или все-таки верное? Стыдно за глупый своевольный поступок, внесший некую ясность, но вместе с нею добавивший колких сомнений в наши и без того болезненные отношения. И очень стыдно за то, что так и не сумел открыться перед ним полностью, невзирая на личностные противоречия. Нужно было без утайки рассказать про свои опасения, выслушать и его в свою очередь, попытаться найти общую константу, не замыкаться на толком ничем не обоснованных подозрениях, но так сложно порой подобрать верные слова. Как же крепко я запутался. - Мне… просто так будет лучше… В общем, я возвращаюсь домой. - Что-то случилось? – Эйдан отстранился и, придерживая меня за плечи, пытливо заглянул в глаза. На темных радужках сверкнули золотисто-зеленые искорки, совсем как у его Сары. - Не то чтобы случилось… - какого черта рядом с ним я начинаю вести себя как идиот? - Значит, случилось, - друг бесстрастно отвернулся от меня и прошагал в спальню, на ходу скидывая куртку на пол. На пороге он остановился и устало бросил через плечо то, в чем я с козлиным упрямством боялся признаться даже себе, - не стоило тебе прилетать, Дин. Вещи я складывал в молчании и одиночестве. Впрочем, убирать особо было нечего: не успел основательно расположиться. Напоследок подумал и выудил из чемодана сменную футболку, наименее мятую изо всех, логично решив, что еще одного двухдневного путешествия моя нынешняя одежда точно не переживет, затем скептически обнюхал снятую: да, и в душ бы не помешало. Уже стоя под теплыми струями, осознал, что сейчас попросту пытаюсь осуществить трусливый побег, замаскированный под решительную попытку окончательно разорвать нашу порочную во всех смыслах связь. Почему-то не было сомнений, что Тернер знал, где я провел прошедший день и с кем виделся, только виду не подал, предоставив мне возможность сделать самостоятельный выбор, желал услышать чистосердечное признание от меня, а я не смог быть откровенным, чем, по-видимому, сильно ранил его. Жидкий гель плохо пенился и пах свежестью. Выдавив еще немного из прикрепленной к стене бутыли, я заодно вымыл голову, удивившись, насколько моя грива успела отрасти: совсем перестал обращать внимание на всякие мелочи относительно самого себя, поскольку всецело был поглощен мыслями иного рода. В какой момент я начал потихоньку отпускать свою жизнь? Однозначно, нужно возвращаться в Окленд, причём как можно скорее. Туда, где в спокойной обстановке можно обо всем поразмышлять вдали от источника моей дисгармонии. Тогда казалось, что нам обоим это пойдет на пользу. Нам… неужели я когда-нибудь смогу не думать о себе и Эйдане в подобном ключе, смогу вернуть своё «Я»? Зависимость подобного рода не должна была возникнуть в принципе, только вот здравый смысл помахал белым флагом, не сумев преодолеть тягу к запретному. Сколько же непоправимых ошибок мы натворили из-за этого? Шум воды успокаивал, снимал внутреннее напряжение и усталость. Я чистил зубы, стоя в душевой кабинке, и прислушивался, не решит ли вдруг ирландец зайти ко мне? Боялся и ждал этого. Не зашел. Просто помог с чемоданом, пока мы спускались вниз, туда, где в прохладном предрассветном полумраке стояло забрызганное дорожной грязью такси. Весь путь до аэропорта ирландец молчал. Словно едва знакомый супруг троюродной сестры провожает навязанного ему, очень дальнего и не слишком желанного родственника. Два чужих друг другу человека, связанных чем-то практически недоступным, эфемерным. Но почему же так хотелось стиснуть его руку, вольготно лежащую на сидении, в своей ладони, чтобы он в ответ просто улыбнулся мне? Скомканное непонятное прощание, слившееся для меня с гулом взмывающего ввысь самолета. Я оставлял позади нечто настолько тяжелое, что, поднимаясь все выше и выше наравне со стальной птицей, чувствовал непередаваемую легкость и вкус свободы. Только вот, как и подвластная человеку машина, я не мог свернуть с намеченного маршрута: не в моих силах было синхронизировать жизнь с собственной волей. Всего лишь иллюзия свободы, горечью царапающая глотку, солью выступающая из-под сомкнутых ресниц. Каждый раз, когда душа рвётся в небо с особым стремлением измученного клеткою зверя, разум дергает за натянувшуюся до предела цепь, возвращая беглянку на положенное ей место, и боль ее в этот момент сродни предсмертной агонии. Моё состояние на протяжении пути критически ухудшалось, что я беспечно списывал на нервный срыв. И, как оказалось, напрасно. В итоге меня, измученного бессонным перелетом, длящимся более тридцати часов, едва стоящего на ногах из-за критически подскочившей температуры, по звонку забрал из аэропорта Бретт. Вроде бы даже не читал нотаций, но я плохо помню дорогу: то и дело проваливался в глухое забвение. По приезде сутки промучился в лихорадке под капельницей, а вот когда состояние стабилизировалось, получил по полной как от брата, так и от родителей. Только я был по-настоящему счастлив: я был дома. Через четыре дня я уже самостоятельно прогуливался с Бэтменом вдоль вечно зеленой аллеи, ведущей к побережью. Нас сопровождала Сара, болтавшая без умолку обо всем подряд. Свое обещание поужинать с ней я так и не сдержал в силу обстоятельств и, хотя она совершенно не сердилась на меня, поклялся сам себе сделать это в ближайший уикенд. Рядом с ней ледяная глыба на месте сердца оттаивала, медленно возвращая меня в прежнюю жизнь. Казалось, что теперь-то уж точно все будет хорошо. Плюсом родные взяли небольшой тайм-аут в работе, чтобы присмотреть за мной, да и просто побыть наконец друг с другом. Несколько вечеров подряд мы собирались на кухне, пили чай с маминой выпечкой или печеньем, принесенным Сарой, много разговаривали, играли в фанты, иногда смотрели заранее выбранный фильм. Радость и семейный уют наполняли дом в эти светлые минуты. Каждый старался поддержать меня, думая будто одна болезнь всему причина. Только никто из них не догадывался (ну, не считая брата, предпочитающего до поры оставаться в стороне), что, уходя в свою комнату, я снова и снова обессиленно падал на кровать, с мазохистским наслаждением сдирая прилипшую намертво маску. Ночи слились в один сплошной завывающий на разные голоса кошмар, меня трясло, как в очередном приступе горячечного озноба, порой душили непонятные слезы, и тогда я утыкался в подушку, стесняясь самого себя, но чаще просто долго лежал на спине, смотря в одну точку, не думая ни о чем. Мне просто физически не хватало Эйдана! Словно весь этот мир, к которому я так стремился вернуться, оказался жалкой фальшивкой, не стоящей ничего, а по-настоящему важную жизнь я лично втоптал в отшлифованную миллиардами ног брусчатку Дублина. Тем не менее на связь я упорно не выходил, да и Тернер не объявлялся. Быть может, наконец принял реальность, в которой я никогда не смогу стать для него тем, кем он так искренне желает меня видеть? Что-то подсказывало, что это невозможно: нет силы, способной противостоять настолько глубоким чувствам. Получив подобный дар, о котором грезит немалая часть человечества, я напротив сделал все, дабы его отвергнуть. И словно молитву повторял себе «так лучше для всех», когда в очередной раз сбрасывал уже набранный номер. В ту ночь мне было особенно паршиво. Сон и не думал посещать столь унылую обитель. Пустота и одиночество угнетали как никогда, смешиваясь с единственными моими спутниками – медленно стекающими вниз тенями на стенах. Некоторое время простояв у окна своей спальни, я дождался, пока все разбредутся по комнатам, и спустился на улицу. С наслаждением вдохнул чистый ночной воздух, уловив в нем едва различимый запах скорых перемен. Ветер был довольно теплым для этого времени года, но все равно холодил открытые участки тела, норовя забраться поглубже под шерстяной свитер. Опустившись на крыльцо и блаженно вытянув ноги, я почесывал за ушами Бэтмена, мирно лежащего у моих ног, обдумывая кое-что важное, наверняка способное вытащить меня из пучины уныния. Пес даже не поднял голову, когда за моей спиной скрипнула дверь. - Не спится? – брат, не спрашивая разрешения, присел рядом. В руках у него было две бутылочки Porter, одну из которых он протянул мне. - Будешь? Крышка первой бутыли уперлась в кромку деревянной ступени (довольно уже обитой, надо сказать), а затем отскочила в сторону, с характерным шипением выпуская из горлышка белую пену с насыщенным ароматом хмельного солода. - Я еще не закончил принимать некоторые лекарства, - с ухмылкой беру холодное пиво. - Да брось! - мы звонко чокнулись стеклянными донцами. После третьего глотка тело окутало обманчивое тепло, шустро струящееся по сосудам. И хотя вкус оказался редкостной гадостью с чересчур ярко выраженной горечью, мне впервые за последние дни удалось расслабиться. - Слушай, если надумаешь выговориться… - Бретт тянет ко мне руку, но так и не решается похлопать по плечу. - Короче, я просто рядом, если что. - Спасибо. Все не так уж и плохо, - вымученно улыбаюсь, мысленно благодаря небеса за то, что они когда-то решили послать мне брата. – Помнишь, я как-то говорил, что хочу попробовать организовать фотовыставку? - Кажется, припоминаю. - У меня появилась гениальная идея, - внутри загорается позабытый огонек авантюризма вкупе с искрой вдохновения. – И я сделаю это во чтобы то ни стало. Уверен, получится нечто потрясающее!