Я стираю из вечности память.

Устало откинувшись на спинку заднего сидения, я равнодушно осматривал знакомые пейзажи, окутанные ночной тенью, через пыльное окно автомобиля. Размеренное шуршание шин по растрескавшемуся асфальту успокаивало. Хотя еще вчера мне казалось, что любое действие, связанное с дорогой, так или иначе заставит паниковать. Ну, там инстинкт самосохранения и все такое. Ничего. Впрочем, за рулем не я, так что можно было расслабиться или немного вздремнуть. Только спать не хотелось вовсе: клубок спутанных мыслей вяло ворочался в тяжелой голове, но едва ли можно было извлечь оттуда что-то важное. Поэтому я просто думал обо всякой ерунде, не напрягаясь, позволяя образам и воспоминаниям хаотично блуждать в затуманенном подсознании. Старенькая трасса, густо поросшая по краям жесткой травой, пролегала вдоль береговой линии и давно требовала ремонта. Однако она не имела городского значения, используясь преимущественно отдыхающими в качестве самого близкого пути до Mission bay. Это, бесспорно, чудесный пляж. Когда-то он принадлежал одному крупному застройщику элитной недвижимости, и посещать сие дивное место могли лишь хозяева дорогостоящих особняков на побережье. Но каких-то двадцать лет назад право собственности перешло городу, благодаря чему облагороженный и очаровательно прекрасный прибрежный участок стал доступен любому жителю и гостю Окленда. По этому поводу, помнится, даже проводился торжественный фестиваль с костюмированным парадом и фейерверками. Я и сам в юности частенько зависал здесь с друзьями, пытаясь поймать волну, а их было не так много - это довольно спокойное, любимое многими место для семейного отдыха с детьми. Лишь в шторм океан выплескивался настолько, что накрывал внушительный участок трассы, обильно застилая его песком. Но однажды я умудрился напороться на весьма скромный волнорез во время купания и, не удержавшись на ногах, крайне неудачно свалился, сломав доску и левую руку. Меня сумел вытащить на берег брат, которому тогда было тринадцать. Перепугались оба, хотя уже через полчаса, сидя в скорой под присмотром спасателя, мы смеялись над нелепостью ситуации. Ну реально, там была всего пара жалких камней, и надо же было умудриться налететь именно на них. И в последнюю очередь тогда думалось о реакции родителей и грядущих за этим ограничениях, наложенных на наши совместные прогулки. А вот ходить с гипсом в школу было весело: одноклассники старательно разрисовывали его забавными рисунками вкупе с пожеланиями скорейшего выздоровления. Я даже не нашел в себе сил избавиться от него после снятия, так что хранил в гараже, пока однажды его не выбросили с прочим мусором. Впрочем, мне уже было все равно. Детские травмы быстро забываются, не оставляя каких-либо неприятных переживаний или серьезных последствий. А сейчас я казался себе старой развалиной: жутко болела спина, тянуло поясницу, ныли мышцы ног. Про туго перебинтованную эластичным бинтом грудь вообще молчу. Меня не покидало ощущение, что врачи поторопились с выпиской, хотя и излишне позитивно уверяли в положительной динамике восстановления, которую я ни хрена пока не чувствовал. Осторожно сместившись еще немного вбок, невольно зашипел от гадкого укола в легком. Мама тут же обернулась, тревожно глядя на мое искаженное страдальческой гримасой лицо. В ответ я только махнул рукой, мол, все в порядке: стыдно, что родителям до сих пор приходится волноваться за великовозрастное дитятко. Она тяжело вздохнула и что-то шепнула на ухо отцу, и он согласно закивал. Прислушиваться или расспрашивать о чем-либо было абсолютно неинтересно, да и бесполезно — я просто прислонился здорово обросшей щекой к холодному стеклу, продолжая наблюдать за меняющимся видом. Первые лучи рассветного солнца робко коснулись иссиня-черной линии горизонта над умиротворенно спящим океаном. Размеренные волны, неторопливо облизывающие песчаный берег, набегали одна на другую, вынося из глубин обрывки бурых водорослей и мелких рачков-отшельников, которыми пляж всегда кишел после прилива. Золотистые отблески растеклись по небесному полотну и соскользнули в воду, медленно окрашивая всю поверхность в светло-охристый. Неизбежно свет вступал в свои законные права, вытесняя тьму и все отчетливее прорисовывая очертания объектов. Густо взбитая пена рваными кусками белого пуха венчала зыбь, и при определенной доле воображения можно было услышать негромкое шипение среди звучного плеска. Причина всех волнений — ветер, который гнал с севера зимнюю прохладу, попутно растревожив местных поморников, заспанно кучкующихся на дальних скалах. Птицы нахохленно жались друг к другу и походили на единое грязно-бурое пятно на сером фоне. Момент смены времен суток — царство полутонов. Жаль, на картинах не удается передать все это настолько же живо, ведь статичное изображение никогда не отразит бесконечное колебание цветов и их многогранное смешение. В очередной раз я восхитился завораживающей неповторимостью нашего мира. Совершенство, в котором не может быть ничего лишнего. Окончательно рассвело, когда мы подъехали к дому, который в последний раз я видел сквозь мутную алкогольную пелену в неадекватном состоянии, отягощенном крайней степенью нервоза. До сих пор трудно поверить в реальность происходящего в тот день. Нелепое и страшное безумие. И с этим теперь надо как-то жить. Отец поддерживает меня, когда я с трудом выбираюсь из машины, и волей-неволей приходится опираться на его плечо, дабы снизить нагрузку на грудные мышцы. После практически двух часов, проведенных в сидячем положении, жгучая ломота по всему телу только усилилась, а о моем моральном состоянии не стоит и упоминать: было крайне совестно и неудобно перед всеми, кто тревожился за меня. Родители прервали свой долгожданный отдых в Тасмании, едва узнав, что случилось с их бестолковым сыном. Видимо, мы с Бреттом навсегда останемся для них маленькими беспомощными детишками, которым требуется постоянный присмотр. Позорище. Кстати, коллеги по Хоббиту приятно удивили. Ребята, оставшиеся в Окленде, регулярно забегали проведать меня, скрашивая унылые больничные будни. Подбадривали забавными байками и наставлениями, как скорее влиться обратно в привычный режим. Многие звонили из самых дальних и неожиданных мест земного шара только для того, чтобы справиться о моем здоровье. Даже Джексон связался со мной по Скайпу, пообещав при необходимости сместить график съемок с моим участием, на что я клятвенно заверил быть в полном порядке к началу работы. Сара и вовсе проводила в палате все свободное время. Она закачивала мне новые фильмы на планшет, тайком от врачей приносила запрещенные продукты, вроде жутко вонючего овечьего сыра или кусочка пиццы с колбасой, и в целом не позволяла впадать в уныние. Подобная забота была чертовски приятна. Все-таки она замечательная, к тому же очень красивая. Даже стало не по себе, что столько лет ей приходится терпеть довольно черствого и чаще всего невнимательного человека рядом, который может забыть поздравить с днем рождения по причине отъезда с друзьями в горы на выходные. Но Сара никогда не показывала, что ее хоть сколько-то задевает подобное поведение, просто помогала во всем, находилась рядом, ничего не ожидая взамен. Тогда я впервые задумался о необходимости исправиться и как-то реабилитироваться, пока такая потрясающая женщина окончательно во мне не разочаровалась. Под натиском неподдельной опеки на протяжении всех дней, неприятные воспоминания о предшествующих аварии событиях потихоньку размывались, становились не столь осязаемыми. Переживалось все как-то терпимей. Но вот ночью, оставаясь в одиночестве, меня неминуемо раздирали на части противоречивые чувства и новые вопросы, на которые не находилось ответов. Эйдан Тернер — основная головная боль, ни на секунду не позволяющая передохнуть. Он ведь так ни разу и не навестил меня с тех самых пор, как я пришел в сознание. Обещал, но не пришел. Регулярные попытки дозвониться до него ничего не давали — телефон молчал уже две недели. Каждодневное ожидание в надежде, что вот сейчас откроется дверь и вечно лохматый, изящный в своей небрежности ирландец скажет: «Привет!», просто открыто улыбнется мне, рассыпалось прахом в тот момент, когда главный врач подписывал бумагу о моей выписке. Я, конечно, пытался ненавязчиво выспросить у ребят, куда пропал мой друг, но они лишь недоуменно пожимали плечами. Паршивая неопределенность и смятение. Радовало только, что к произошедшему между нами все отнеслись на удивление спокойно. Мол, их это не касается, главное не ругайтесь больше, а то последствия уж больно жуткие. Дорога до крыльца казалось вечной как из-за моей травмы, так и из-за мук совести. Предусмотрительно привязанный к беседке Бэтмен протяжно скулил и рвался в мою сторону, норовя если не порвать тугой кожаный повод, то хотя бы вырвать брус-опору из уже покачивающейся конструкции. Я печально и одновременно успокаивающе посмотрел в его сторону: «Прости, дружище, сейчас мне не по силам выдержать напор твоего восторга и твой вес». Люблю собак, ибо им не нужно ничего объяснять. А вот разговор с братом был неизбежен. Кстати, в больнице я его тоже не наблюдал, поскольку через несколько часов, как меня увезли, он вылетел в Канберру на съемки. Но точно знаю, что Бретт регулярно созванивался с родителями. Необходимо придумать, как же оправдаться перед ним за собственную глупость, и нужно ли? Милый дом, в котором прошла большая часть жизни. Почему-то именно это место ассоциируется со спокойствием и безопасностью, хотя три года назад я успел обзавестись собственной квартирой в пригороде, и тем не менее предпочитал останавливаться здесь. Родные стены способны исцелять как морально, так и физически. В этом несложно было убедиться, поскольку я почувствовал себя лучше, едва переступив порог, и даже смог передвигаться самостоятельно. На кухне мне налили сока и положили на тарелку огромный кусок обожаемого имбирного кекса, что еще на несколько пунктов повысило мое настроение. Мама присела рядом и утешающе потрепала по голове. - Дорогой, на время, быть может, стоит пригласить сиделку? - Ты издеваешься? – я строптиво фыркнул: чрезмерная заботливость унижала меня больше некуда. - Я в полном порядке, скоро смогу работать в обычном ритме. Все хорошо, мам. По глазам женщины было понятно, что она не верит мне, но ей всё равно пришлось смириться. Я реально не ребенок, которого можно заставить принять свои правила. - Лучше вздремну с дороги, - продолжать наши препирательства было бессмысленно, да и слабость накрыла конкретно. Осторожно, держась за отполированные перила, я поднялся на второй этаж и обессиленно рухнул на кровать поверх покрывала, стиснув зубы от очередного кратковременного спазма в области сломанных ребер. После чего не без удовольствия закрыл тяжелые веки, постепенно погружаясь в сон. И вырубился, если бы не настойчивый стук в дверь. - Прибыл наконец-то, - Бретт, не дожидаясь ответа, как и обычно, ввалился в комнату. Хорошо, что стучать не разучился, - я вчера доехал до агента, ты в курсе, что страховка нифига не покрывает ремонт твоего корыта? - Куплю себе новое авто, давно мечтаю об Ауди, - пытаюсь сохранить равнодушную интонацию. Еще сожалений о разбитом автомобиле не хватало. - Ладно, вместе выберем, если, конечно, не возражаешь, - брат без разрешения фривольно плюхнулся рядом, отобрав у меня вторую подушку, - как ты? - Паршиво, - не хотелось сейчас обсуждать проблемы, но куда еще тянуть-то, - прости. Я не предполагал, что все обернется именно так и ты об этом узнаешь при подобных обстоятельствах. Ну, конкретно, что между мной и… - Вообще-то имелась в виду твоя травма, но раз желаешь поговорить о наболевшем, - его губы растянулись в коварной усмешке, и я понял, что меня просто-напросто спровоцировали на откровенность, - то я внимательно слушаю. - Да не собирался я ни перед кем открываться в принципе, а тем более отчитываться. Если бы нервы не сдали, никто бы не узнал, – пытаюсь замаскировать нотки раздражения в голосе. - За дебила меня держишь? – парень скептически приподнял бровь, и я уже начал ощущать себя не самым умным человеком. - Думаешь, я ничего не понимал с твоего самого первого восторженного сообщения о дружбе с ирландцем? Если бы ты был девчонкой, твои письма с рассказами о вашей совместной работе изобиловали бы умильными смайликами, розовыми сердечками и прочей фигней. Впрочем, и без этой мишуры трудно не заподозрить неладное, когда в каждом новом повествовании так часто и в красках употребляется «мы». - Мы действительно просто дружили! – хотелось отвесить ему подзатыльник за стеб над больным, только двигаться лишний раз было лениво. - Ога, тебе не стыдно столь бессовестно врать родному человеку? – Бретт укоризненно посмотрел на меня, сдерживая ухмылку, означавшую что-то вроде: «Меня не проведешь». - Слушай, мелкий, не твое это дело, но… - а кому еще довериться, если не ему? – Не знаю, что именно между нами, только паршиво от любого действия с его стороны. Злюсь на него за каждый маломальский жест в моем направлении или не вовремя произнесенное слово, а потом ненавижу себя вдвойне. - Он любит тебя, - брат произнес это настолько спокойно, что сказанное не терпело никаких возражений. – По-настоящему, с полной самоотдачей. Только эта любовь какая-то нездоровая. Когда вы только приехали, могло показаться, что твой друг рассматривает наш сад, но каждый раз его взгляд возвращался к тебе. И в этих глазах можно было узреть безумную смесь вожделения и… ревности. Мне пришлось сдерживаться, дабы не накинуться при нем с расспросами, и несколько дней терзаться подозрениями на предмет, что за хрень происходит между вами двумя, неужели мой единственный брат резко сменил ориентацию? А потом я увидел, как оно на самом деле. Не завидую тебе, Дин. С одной стороны, столь глубокое, всепоглощающее чувство не каждому дано испытать на себе, а с другой, не всякий сумеет выдержать подобное. Это слишком сложно понять и принять. Не дай боже оказаться на твоем месте. - Спасибо, утешил, - я утомленно прикрыл глаза рукой, - как же мне вести себя дальше, психолог ты мой недоделанный? Он ведь даже не пришел ко мне, когда был так нужен. Где-то глубоко внутри шевельнулась обида, и впервые всплыл постыдный, собственнический сентимент. - Думаешь, ему легче? Сбежать - вполне закономерная реакция. Возможно, сейчас он просто не в состоянии справиться с гнетом вины, - брат поежился, словно не хотел развивать мысль дальше, но продолжил, - странные отношения до добра не доведут точно. Весьма нехорошие предчувствия у меня по сложившейся ситуации. Завязывай-ка со всем, раз такая возможность появилась. В будущем на площадке сцену отыграли и по гримеркам разбежались. Довольно подпитывать его бесплотные иллюзии и бессовестно эксплуатировать чужой альтруизм. - Понимаю, что ты прав, но никак не могу оттолкнуть его. Чувства сильнее меня, только вовсе не те, которые нужны. Он потрясающий человек, заслуживающий гораздо большего, чем я могу предложить. - Верю, что он отличный со всех сторон парень… – Бретт замолчал, словно размышляя над чем-то, - просто перестань уже обманывать себя, ибо нет никаких чувств. Ты не любишь его. Так просто и очевидно, что я ощутил горечь этих слов, словно сам произнес их вслух. А ведь верно, я не мог быть честным с собою, что уж говорить про отношение к Эйдану? Якобы щадя его чувства, я делал только хуже. Надо было жестко рвать любую попытку к сближению, но теперь поздно. Быть может, к лучшему, что он исчез по собственной воле. Почему тогда меня тревожит какая-то недосказанность? Брат словно почувствовал мои внутренние переживания и, прежде чем уйти к себе, негромко произнес: - Ты прости меня, ибо не могу влезть в твою шкуру, разделить эту боль, - секундная задержка в дверном проеме, - время покажет, правильную или неправильную тактику ты выберешь. Просто знай, я при любом раскладе на твоей стороне. Дверь захлопнулась, а я отвернулся к окну. Понимающий и заботливый братишка был как инопланетянин из другой галактики. Все время забываю, что он уже давно взрослый, равный мне в жизненном опыте. По правде, стало легче после нашего разговора. Я определился, как следует вести себя с Эйданом при следующей встрече, если она еще случится. На автомате снова набрал его номер, услышал осточертевшую фразу про то, что абонент недоступен, обматерил себя за назойливость и неисправимость, а потом даже не успел заметить, как отключился, продолжая сжимать в руке телефон. Утро началось со звонка. Мелодичная трель звучала в спальне все время, пока я открывал глаза, пытаясь сообразить, что за звук и откуда он, и пока ковылял до дивана, полагая, что трубка валяется где-то в его недрах. В общем, трубку я так и не нашел, а на дисплее автоответчика загорелась ярко-красная лампочка, сигнализирующая о полученном сообщении. Несколько секунд во мне боролись два желания: стереть все, опасаясь неизвестно чего, или плюнуть на нелепые сомнения и прослушать. Щелкнула кнопка, и раздался протяжный писк, после которого я услышал до боли знакомый, печальный голос: - Наверное, мне не следовало звонить, только…