Я стираю из вечности память.

- Моя жизнь всегда была слишком обычной. Ничем не примечательная семья – как у всех. Мать работала бухгалтером в небольшой строительной организации, отец пытался развивать свой бизнес в сфере грузоперевозок. Правда, не слишком успешно. Он часто уезжал на несколько дней, или даже недель, но почти ничего не зарабатывал. Из-за этого они постоянно ругались. К их чести, при мне никогда. Меня предусмотрительно запирали в комнате, или отправляли на улицу, играть на скамейке у крыльца, рядом с которым я все равно слышал их перебранку из открытого окна. Но, несмотря на это, я чувствовал себя вполне счастливым ребенком, которого любили и старались баловать. И так было здорово прокатиться с отцом в кабине его старенькой фуры, на которой мы раз в неделю ездили на лесопилку, где нам до отказа нагружали полуприцеп шершавыми бревнами или уже готовыми досками. Неучтенную часть материала обычно отвозили для перепродажи на ближайшем складе. Но вскоре его приятель, помогавший с оформлением документов, ушел с этого места и дополнительного дохода не стало. Семья арендовала дом в Болсбридже – ужасный район, только не было иного выбора. После семи вечера я уже не гулял. Скудное освещение из-за регулярно разбиваемых фонарей: местная молодежь не отличалась высокой культурой. Еще драки, пьяные потасовки и легкие наркотики считались нормой в округе. Даже полиция опасалась патрулировать здесь по ночам. И когда моя мать увидела, как я кручу в руках переброшенный кем-то через наш забор шприц, был грандиозный скандал. Она грозила увезти меня в Корк, к ее родителям. Тогда-то отец и решил попросить помощи у старшего брата, с которым практически не общался последние пять лет из-за абсолютно разных взглядов на жизнь. Решение далось тяжело. Ведь и супруга была совсем не рада такому родственнику, всячески противясь их контакту. Его брат являлся членом Дублинского Городского Совета. Параллельно держал пару прибыльных частных контор и, как я узнал гораздо позже, вел весьма раскрепощенный образ жизни. Еще в студенчестве мог спокойно привести на семейное торжество очередную любовницу, или даже любовника, не скрывая пренебрежения к своей новой красивой игрушке, ставя себя выше остальных, за что вскоре от него многие отвернулись. Семья считала такое поведение позором - в конце семидесятых Ирландия еще оставалась слишком консервативной. Только вот власть сильнее всех обид и недопониманий. Отцу пришлось придти к нему. За это он получил отличные рекомендации и смог брать лучшие заказы в графстве. И уже через полгода его компания разрослась до десяти машин и пятнадцати сотрудников. Мы смогли перебраться в Карпентерстаун, в свой собственный дом с огромным садом и образцово-показательными соседями. Казалось, что и желать больше нечего, но у всего есть своя цена. Резкий рывок вперед часто становится прыжком в пропасть. Отец не устоял перед соблазном вкусить действительность своего брата с ее вседозволенностью и пошлостью. Не сразу, но постепенно отдалился от нас. Юные, раскрепощенные девицы полностью занимали и без того малое время, свободное от работы. Ему стало плевать на все то, чем он когда-то гордился и жил. Началось с претензий к матери, которая пилила его вместо поддержки, закончилось тем, что он забыл забрать меня после танцевального кружка. Я три часа провел в одиночестве у запертых ворот школы. Стоял, боясь отойти хоть на шаг, так как был уверен, что за мной вот-вот приедут. В итоге я отправился домой с полицейскими, которые очень удивились, увидев маленького мальчика одного в столь позднее время. Родителям тогда выписали приличный штраф. Только вот отец даже не поинтересовался, все ли со мной в порядке. Пришел пьяным, забрал какие-то бумаги и хлопнул дверью, не желая выслушивать претензии. Этот человек просто вычеркнул нас из своей жизни! Дал неделю на сборы и выставил вон. Представляешь, Дин, он даже мою собаку забрал! Вот этого я точно никогда не смогу ему простить, – Тернер поморщился, а после, положив руку на лоб и переносицу, продолжил: - Мать увезла меня как можно дальше. И я не виню ее сейчас, понимаю, что нам просто нужно было выжить. Причем в том месте, где никто не станет нас искать. Но с Австралией ничего не получилось. Страна оказалась слишком чуждой, и через год мы вернулись в Дублин. Благодаря нашему гражданству удалось снять неплохую квартиру. Первое время было тяжело, мать – гордая женщина, она не стала просить помощи даже у родителей. Сама, без поддержки, устроилась на новую работу, где приходилось брать дополнительную нагрузку, чтобы нам на все хватало. Уходила в шесть утра и часто возвращалась за полночь. За мной иногда присматривала пожилая соседка. Она была такой занудной, вечно засыпала в кресле под вечерние новости. Так что чаще всего я был предоставлен сам себе. Таким образом, однажды опрокинул на себя горячий чайник с плиты, сильно обжег ноги - кожа на ступнях полностью слезла. Пролежал в больнице два месяца, не в состоянии вставать с кровати и передвигаться самостоятельно первые недели, а мать приезжала лишь в свой единственный выходной, и то совсем ненадолго. Привозила какие-то сладости, интересовалась у врачей, когда меня можно забрать, и снова пропадала. А так хотелось, чтобы хоть раз она просто посидела рядом, пообщалась со мной или почитала книгу, как делала когда-то давно. Это последнее воспоминание, в котором я еще мог обижаться на нее. После того, как меня выписали, все стало абсолютно безразличным. Сейчас бы такое состояние назвали детским эмоциональным расстройством, по-простому – депрессией. Но в те годы все думали, что я просто спокойный, рано повзрослевший мальчик, живущий в каком-то своем мире. А для меня это было пустое, бессмысленное существование, где ощущаешь себя в роли бездушной машины и делаешь лишь то, что говорят другие. Это страшно. С тех пор у меня нет сомнений, что даже механизмы способны чувствовать боль, – парень вздыхает и на короткое мгновение полностью погружается в горячую воду, а поднявшись, заправляет мокрые пряди за уши. И мне не нужно поворачиваться, чтобы различать действия, мне достаточно слышать его. - А вскоре у меня появился отчим. Неплохой мужчина в возрасте, для которого женитьба на молодой женщине с малолетним сыном стала поводом для гордости. Меня он не обижал, но и старался не замечать лишний раз. А когда одна за другой, с разницей в два года, родились сестры, матери вообще стало не до меня. Уже в десять лет я переехал на полный пансион в школу искусств, где увлеченно занимался танцами. Приезжал домой на каникулы, и то лишь первое время - быстро понял, что мне не рады. Для этой женщины я был живым напоминанием неудачного брака, к тому же, внешностью пошел в брата отца – только у него и у деда в семье были подобные кудри. Двойная неприязнь не оставляла нам шанса на нормальные отношения. Никто не догадывался, но одиночество ни на секунду не покидало меня. Хотя периодически появлялись те, кого я называл друзьями, да и подросшие сестренки относились ко мне с теплотой, боль не уходила. Уна и Арин регулярно наведывались ко мне в общежитие после школы, где я читал им классику и учил танцевальным секретам. Они хорошие девочки, до сих пор пишут, звонят, выпытывая последние новости, и поздравляют со всеми праздниками. Тем не менее, у меня уже не было своего дома, некуда было вернуться в случае чего. Ужасно - чувствовать себя бездомным при наличии близких родственников. Поэтому, когда я уехал в Лондон, первым делом после поступления на театральные курсы снял квартиру. Отдавал за нее почти все заработанные на халтурах деньги, но был вполне счастлив. Через год я смог ее выкупить. Появились отличные проекты, достойные роли, только, покидая стены театра или съемочную площадку, я вновь падал в бездну. Опасаясь сблизиться с кем-то, одновременно понимал, насколько это необходимо. Долго не мог решиться. Но вскоре ко мне переехала одногруппница. Сара - талантливая актриса, беззаветно посвятившая себя работе, при этом находящая время на меня. Она, как умеет, заботиться обо мне во время наших редких встреч. Тем не менее, с ней я не чувствую себя полноценным. Нам просто так удобно. Черт! Да мы ни разу не говорили о любви за пять лет! Страсть, общее дело и даже игра в счастливую пару не заполнили пустоту, а сделали ее еще больше. Как можно было не замечать этого? Но на тот момент я смирился, думая, что все так живут. И по-прежнему продолжал бы искать во всем этом плюсы, неизбежно разрушая себя до самого конца, если бы не приехал на этот проект, который здорово меня встряхнул. Встреча с тобой не была случайностью, Дин. Нет никаких сомнений. Ты потрясающий человек, подаривший мне нечто особенно важное – надежду. Можешь спасти любого, даже не заметив этого. Просто светишься изнутри, делясь своим светом с другими. И в этом весь ты, – ирландец ухмыльнулся, видимо, предвкушая мою реакцию, и поднялся из ванны, - Я уже согрелся, можно выйти отсюда? Сдержавшись, чтобы не прокомментировать его последние слова, я просто кивнул в ответ. Не то чтобы услышанное шокировало, но Тернер в своем откровении раскрылся для меня с иной стороны. Весь его неконтролируемый оптимизм оказался фальшью, маской, под которой прятался сломанный, запутавшийся в себе человек, переставший вдруг различать, где игра, а где реальность. Одинокий, никому не нужный ребенок, глотающий слезы несправедливых обид, неизбежно на протяжении всей жизни теряющий веру в людей. Многое вдруг стало понятным. Казалось, теперь уж точно мы вместе справимся со всеми трудностями, и только нам вершить свои судьбы. Но тогда не думалось, что все настолько сложно. Я поддержал ослабевшего парня под руку и помог раздеться, после чего сразу же развесил мокрые вещи на длинной батарее. Мне самому жутко хотелось спать, но ему нужна была моя помощь. Когда Эйдан голышом улегся на кровать, кутаясь в теплое одеяло, я подоткнул свисающие края под его бок и еще некоторое время стоял рядом, прислушиваясь к редкому дыханию. Внезапно друг открыл глаза. Абсолютно черные радужки с отблесками заглядывающих в окно прожекторов. Он глубоко вздохнул, словно не решаясь что-то сказать, но все-таки тихо произнес: - Знаешь… ты напомнил мне кое-кого особенного из моего прошлого, ты один смог вернуть меня в тот момент детства, когда еще казалось, что все может быть как прежде. Я люблю тебя, Дин О’Горман, я очень тебя люблю. Эйдан уснул, а я до рассвета сидел на своей кровати, пытаясь навести порядок в собственной голове. Не помню, когда именно сумел отключиться, но проснулся от сильного шума хлещущего в стекло дождя. Я лежал поверх покрывала во вчерашней одежде и обуви. На часах был почти полдень, ирландец спал, свесив одну руку до самого пола. Его кудри высохли за ночь и разметались по белоснежной подушке каштановым каскадом. Какая-то дурацкая улыбка непроизвольно нарисовалась на моем лице. Настораживала лишь абсолютная тишина, царившая за дверью, мы ведь должны были ехать в горы. Меня кольнуло неприятное предчувствие, что нас просто забыли разбудить. Я подорвался и выскочил в коридор, чуть не столкнувшись с зевающим на ходу Грэмом. - О’Горман, притормози! – Мактавиш выглядел весьма помято, да и я, наверное, не лучше, – У вас там все в порядке? - В смысле? – до меня не сразу дошло, что это он про нас с Эйдом. - Вы, кажется, повздорили вчера вечером. Ты с улицы вернулся сам не свой. Мы с Адамом решили не мешать, дать возможность спокойно разобраться, так сказать, и заночевали в номере Мартина. Играли в покер допоздна, - мужчина сжал огромные кулаки, - Фримен – мелкий жулик! Чтобы я еще хоть раз… - Грэм, а что со съемками? – мне было неинтересно слушать, кто кого обыграл в карты. - Ты на улицу выглядывал? В такой ливень поднимать вертолет – самоубийство. - Это хорошая новость. - Хорошая? – актер удивленно приподнял брови, – Замечательная! Выспаться после вчерашнего – подарок природы! Небо разъяснилось лишь к ужину, и, дабы окончательно не срывать рабочий график, каст решили вывезти заранее. Шустро расхватав спальники, мы расселись в микроавтобусы, готовые доставить нас к вертолетной площадке за периметром комплекса. Отдохнувший и, вроде бы, пришедший в себя друг постоянно находился рядом. Он выглядел крайне счастливым. Вел себя как обычно: улыбался, шутил с коллегами. Пару раз, проходя мимо, специально задевал меня плечом. А разместившись в автобусе, крепко сжал мою руку и не отпускал всю дорогу. И мне впервые было спокойно, потому что я все теперь знал и больше не терзал себя подозрениями. Мучительные сомнения прошлых месяцев развеялись, словно дым. Только оставалось решить, как не позволить порочным чувствам Эйдана разрушить границу нашей дружбы.