Ошейник

Я безумно устал от всего и всех. Я не понимаю, чем я разгневал богов. Чем заставил всех божественных сущностей обратить на меня свой взор. Голова кружится, а невероятная боль рассекает сознание новыми стрелами. Выпущенными не купидоном, но другим злодеем, играющим моей судьбой. Ник возится со мной уже третью неделю. А я? Я забил на школу, устроился на работу: по вечером разгружаю машину в местном магазинчике. Я знаю, я должен бороться, хотя бы попытаться! Сделать хоть что-то? Вот только что именно – не представляю. Ярослав ушел из моей жизни, словно его никогда и не было. Ни его, ни боли, съедающей меня изнутри. Скрипит входная дверь, Ник вернулся из школы. Через пару дней после похорон матери он переехал ко мне. Даже спит вместе со мной. Хотя это скорее из-за моих кошмаров, которые не дают мне покоя. Наверное, кто-то проверяет меня? Насколько я сильный? И выдержу ли еще? – Тем, ты поел? – тут же зовет парень, стоит ему зайти в кухню. – Да, я уже обедал, – монотонно отвечаю я, слушая шум кастрюль. – Ты мне опять врешь. – А ты возишься со мной словно с маленьким. – Я старше тебя, – обижено отзывается парень. Я понимаю, что он лишь пытается заботиться. Но… – На сколько? На пару месяцев? – огрызаюсь, зная, что он не обидится. Меня все же накормили сытным обедом. Он каждый день заставляет меня есть. И плевать на все. При нем я даже не курю. А возвращаясь после работы, жую жвачку. И он ходит без перчаток. Пару раз даже оставил ожоги, но потом сам же их и забинтовывал. Кстати, с мазью они сходят быстрее. – Тем, давай уедем? – вздрагиваю, понимая, что все это время сидел в гостиной, смотря на нарисованный камин. – Зачем? Я уже работу нашел. Он опускается позади меня на ковер, облокачивая свою спину на мою. – Давай, пожалуйста, уедем отсюда! – он изменился. Точнее я его изменил. Из аристократичного короля класса он стал мальчишкой, пытающимся взять в свои руки все проблемы. Все мои проблемы. Он и работу ищет, пытаясь не брать у родителей. Ник сильно похудел. Очень. Я несколько раз выгонял его, но кто его знает, что его держит, он всегда возвращался. А последний раз вернулся вместе с вещами. – Так нельзя. Может, он просто чувствует вину передо мной. Он ведь был совсем другим. Не таким. Неужели это я его так изменил. Значит, я и Яра тоже? Не будь меня, он не вырос бы жестоким. А Ник, Ник бы не провел все детство у тети, прячась от собственного брата. И в который раз убеждаюсь, что злодей этой сказке я сам. – Тем! Ты меня совсем не слушаешь! – поворачиваясь ко мне, проговаривает, Ник. – Я слушаю, – смотря слишком глубоко в его глаза, отвечаю я . – Совсем не слушаешь, – лишь выдыхает парень. Кладу голову на его колени и закрываю глаза. Все почти правильно, но это почти не дает мне покоя. Я ломаю судьбу Ника. Я чувствую, как с каждым днем сильнее сжимаю в окровавленных руках его хрупкое будущее и как оно начинает трещать, слово готовое вот-вот разбиться. Наверное, это единственная мысль, которая еще крутится в моей голове. Я монстр. У меня мама умерла. А я не чувствую ничего. На похоронах я, кстати, так и не заплакал. Наверное, все слезы Никите в кофту выплакал. Он говорит, я сильный, он прав. И от этой мысли становится не по себе. Не хочу я быть сильным, я до безумия устал от этого. А еще я, кажется, окончательно сломался. Ник засыпает, откинувшись на диван, а же засыпаю на его коленях. Очередной кошмар, в котором насилуют мое мертвое тело, заставляет наконец-то проснуться. Тело покрылось холодным потом, а легкие глотают воздух слово он вот-вот кончится. Делаю глубокий вдох и выхожу на балкон. Дрожащими руками закуриваю сигарету. Она мне совсем не нужна, но я почему-то продолжаю курить. Утро. Солнце еще не встало, но уже начинает подкрадываться к горизонту с другой стороны земного шара. Я его до сих пор не переношу. Мне кажется, оно способно меня сжечь, так, как сжигали ведьм или ведунов на кострах. Вот только моим костром станет собственная жизнь. От собственных мыслей бросает в дрожь, а по-зимнему морозный воздух слишком глубоко влетает в прокуренные легкие. – Опять куришь? – голос совсем близко, стоит повернуться, и лицо Ника встретится с моим. Но, повернувшись, нахожу его у двери на балкон. – Это последняя, – вру я. – Меня выгнали из школы, – голос настолько уставший, что кажется, будто говорит не молодой парень, а старик. И стоит мне понять смыл его фразы, глаза тут же расширяются. – Почему? – Двойку за пробный получил, да и директору нахамил, – отмахивается парень. Понимая, что ляпнул лишнее. – Врешь. – Ты мне тоже. – Ник, почему? – подходя вплотную к парню и проглатывая ком в горле, хриплю я . – Драку устроил, – отворачивая от меня лицо, отвечают мне. – За такое не выгоняют. – Он в больнице. Я его чуть не убил, – смотря куда угодно, но не на меня, все же отвечает Ник. – За что? – произношу единственно верный вопрос. – «Каково это, когда тебя трахает такая шлюха, как наш Темочка?» – Прости, – выдавливаю из скованного невидимыми оковали горла. – Тебе не за что. Это я должен умолять о прошении. Я не успеваю, что-либо ответить, как меня притягивают за голову и впиваются в мои губы. Сначала нежно, будто боясь, что оттолкну, проходясь лишь по губам, но стоит мне приоткрыть рот, как в него неуверенно протискивается язык Ника. Его брат украл мою девственность, а он крадет мой первый поцелуй. Усмехаюсь в губы парня и, притянув его ближе к себе, начинаю играть с его языком. Тело в руках дрожит, выдавая своего хозяина с потрохами. Дыханье замедляется, и я замечаю, как тяжело дышит Ник. Пройдясь по внутренней стороне языка и поиграв с кончиком, вызываю стон из губ напротив. Он не затихает, а лишь переходит в хруст в моей голове. Хрупкое стеклышко судьбы не выдерживает моего напора и разбивается в моих окровавленных руках. Впиваясь мелкими осколками в руку и давая мне почувствовать боль. Но не ту боль, что я когда-либо мог почувствовать. Она другая. Мне всегда было больно за себя. Но теперь мне больно за мальчишку, судьбу которого я так безжалостно растоптал. – Прости… – шепчет, отстраняясь, Ник и выбегает из квартиры. Мне же накрывает волна страха. Что я натворил. Не кто-то, а я!? Не пытайся я отстраниться и не веди себя словно обиженный ребенок, мама не выглядела бы старухой и была бы жива. Не спровоцируй я Яра, он бы не совершил тех ужасных вещей. Не переведись я в школу, Ник бы стал успешным уверенным в себе мужчиной. У которого была бы семья и работа. В кого я его превратил? Во влюбленного в инвалида мальчишку? Нет, не в инвалида. В монстра, которого испугался я, увидев собственное отражение в глазах Никиты, которого испугался Яр. Во всем, что случилось в моей жизни, виноват не кто-то, а я сам. Может, это судьба? Хотя это скорее ее отсутствие. Я не ненавижу мир вокруг, я ненавижу себя самого. Словно зло всего мира собралось в потемках моей души. Срываюсь в комнату в поиске порванного лоскутка бумаги. Пару строк, которые я написал после изнасилования до запечатывания собственной памяти. «Собранье веков я разрушу, Людей я сотру с лица земли! Я стану богу подобным, Злодеем с мертвой земли. И люди, глядя мне в глаза, Несутся прочь с земли родной. Я демон их, Я зло, рожденное собой» – строчки впиваются в сознание, не оставляя и единого шанса. Не единого шанса самому себе. Дверь балкона хлопает от сквозняка, и я, переведя на ее взгляд, вижу первые лучи солнца, пробирающиеся из линии домов. Ноги сами несут меня к нему. К солнцу. Интересно, когда я последний раз на него смотрел? Проходит всего пара минут, прежде чем ровный диск солнца полностью выплывает из-за горизонта. – Меня ведь не должно было быть на этой планете? Я ведь не должен был родиться? – мой вопрос остается без ответа, но и он уже не нужен, ноги делают последний шаг с шестого этажа потухшей многоэтажки. Темнота накрывает с головой. А дикая боль пронзает все мое тело. Она не сравнима ни с одной моей истерикой или же болью от ожога, словно все кости во мне переломаны. Стоит мне это понять, как я проваливаюсь в сон. Мертвый и холодный сон. В один прекрасный миг объятия вечности меня отпустили. Попытка пошевелить пальцами рук оканчивается лишь слабым подергиванием конечности. Голова гудит, а во рту вязкий сладковатый привкус. Разлепляю глаза, но осмотреть пространство удается только раза с четвертого, когда комната перестает кружиться как на карусели. Я лежу на койке, голый, прикрытый тонкой простынью, а в мою руку воткнута игла от капельницы. Комнату наполняет противный запах лекарств. Я не успеваю все разглядеть, как в палату тут же залетает врач, а за ним и Ник. – Он очнулся! Он пришел в себя! – у Ника огромные круги под глазами. Он еще больше осунулся и похудел. Но голос звучит настолько радостно, что кажется, будто это не он говорит. Врач же, не обращая на него ни малейшего внимания, подходит ко мне. Поднося к моим глазам гребаный фонарик. – Глаза в порядке, – помотав мерзким предметом передо мной, проговаривает доктор. Глаза слепит до сих пор, зажмуриваюсь, как могу, и снова открываю. Оказывается, это невероятно сложно сделать! Он же продолжает свой осмотр, стуча по моим рукам. Пытаюсь сказать, чтоб убрал свои лапы от меня. Но горло сковывает от боли. – Тшшш. У вас повреждены голосовые связки, вы не сможете сказать ни слова. И лучше не пытаться, – голос настолько холодный, что меня бросает в дрожь. Он продолжает осмотр, а я нахожу взглядом Никиту и концертирую все свое внимание на нем. Стоит доктору закончить, как он отводит Ника к окну, говоря, что у меня поврежден позвоночник и связки, и неизвестно когда я пойду и заговорю, если это вообще произойдет. Я не слышал, но понял это спустя две недели. Еще через три недели Ник забрал меня домой. Где начался мой ад. Сегодня мой день рождения, уже полтора года Ник ходит за мной. Я не разговариваю и прикован к инвалидному креслу. Руки настолько слабы, что я едва могу держать ложку. Но он не отступает. Он меня кормит, моет. Постоянно разговаривает. Не оставляя ни на минуту. А меня изнутри съедает боль. Я сломал его судьбу. Мне уже давно плевать на свою. Но от того, что я сотворил с ним, меня убивает изнутри, от собственной безысходности. Я ничего не могу. Ник же выносит огромный торт и, помогая мне задуть свечи, нарезает его. Его отвлекает звонок в дверь. – Извини, я сейчас вернусь, – он улыбается с того момента, как мы приехали из больницы. Я пробыл в коме почти полгода. – Убирайся! Пошел вон отсюда! – голос Ника злой и властный. Я вновь слышу в нем того самовлюбленного парня, которого когда-то встретил в школе. Дверь в комнату открывается, и на пороге появляется Яр. Замерев лишь на секунду, он тут же подлетает ко мне, беря мои руки в свои и опуская голову на мои колени. – Тем, прости меня! Прости, пожалуйста! Я не могу без тебя! – он сильнее сжимает мои руки, но в груди пусто. Словно там нет и не было ничего. – Тем. Скажи хоть что-нибудь! Наори на меня! Только не молчи. – Он не разговаривает. У Артема повреждены связки. И не ходит, – голос, наполненный болью, той, что осколками впивалась в мою руку, болью не за себя, но за другого человека, пронзает мое тело. Разъедая и без того убитое сердце. Ник выгонят Ярослава и, вывезя меня на балкон, падает рядом на холодный кафель, закуривая сигарету. Хочется закричать, чтобы он прекратил курить, хочется выхватить сигарету из его рук! Но я не могу. Дрожащая рука с трудом поднимает с подлокотника и тут же опускается обратно. Поворачиваю голову и вижу в глазах парня слезы. Не те, что стекают по щекам, но те, что съедают изнутри. Пытаюсь подняться на ноги, но они даже не окликаются на мою жалкую попытку. Тугой ошейник стягивает мое горло. Ошейник раба. Раба собственной жизни.