Ошейник

Хочу сразу принести извинения за концовку! Не сильно меня бейте, ладно? Простите!!! Сначала эта гребенная болезнь, съедавшая меня изнутри, делающая меня рабом лишь от одного прикосновения. Затем Яр, сумасшедший кукловод, сковавший все мои мысли и желающий заполучить себе всего меня. И теперь, когда все это позади, когда нет съедающей меня боли ожогов. Когда нет разрывающего сердца желания, я раб, раб коляски, раб собственного горла, сдавливаемого уже невидимым ошейником. – Тем, у тебя все в порядке с позвоночником и с голосом. За это время связки восстановились. Все восстановилось. Понимаешь?? Это в голове! В твоей голове, – голос дрожит, будто он вот-вот заплачет. Пытаюсь ответить хоть что-то! Сказать хотя бы одно слово, но горло не поддается, оно съедает всего меня. – Может, тебе нужна критическая ситуация? Знаешь, как в дешевых фильмах, герой не ходит, но в критической ситуации происходит чудо, – с каждым его словом мне становится все невыносимее слушать его монолог. Моя беспомощность уже просто сжигает меня. Руки дрожат от напряжения. Глаза слезятся от ничтожности своего тела! Почему сейчас? Это ведь расплата за то, что я могу выносить прикосновения! Но и от них меня уже тошнит! Это не прикосновения к человеку! Это забота об инвалиде! – Тем, я как последний дурак влюбился в тебя! Мне кажется, я, так же, как и Яр, схожу сума. Я не просто не знаю, что ты ко мне чувствуешь, я даже не представляю. Может, ты меня ненавидишь? – голос Ника срывается, и из глаз течет разъедающая мое сердце влага. – Я знаю, что надо сделать! Знаю! – Ник выбегает из балкона, несясь по квартире и сбивая все на всем пути. Он возвращается почти сразу с пачкой таблеток со стаканом, наполненным непонятной жидкостью. – Не смотри на меня так. Я уже давно сошел сума. Я выпью эти таблетки, много. Через двадцать минут, если не вызвать рвотный рефлекс, я умру. Мне просто надо выпить стакан. Но ты должен встать. Хорошо? – мои глаза расширяются, а сердце начинает биться с невероятной скоростью. Мотаю головой, пытаясь возразить. Остановить! Сделать хоть что-то! Но тело, словно околдованное злым колдуном, не двигается с места. Я вижу, как Ник заглатывает проклятые таблетки, одну за другой, я вижу, как они проникают в его горло, и он, сделав глоток, опускается прямо напротив меня. Пытаюсь встать, цепляясь руками за подлокотники кресла. Пытаюсь закричать, но не выходит ничего! Тело не сдвигается с места. Бью руками по ногам. Колочу кресло, но оно все так же не движется с мертвой точки. Тормоз сзади не дает подъехать к парню. А непослушное тело обрекает на вечные муки. Хочется кричать и биться в истерике, но выходят лишь жалкие хрипы. Слезы льются по щекам, не переставая. Кричу, извиваясь, и обессиленно замолкаю, смотря в глаза парня. – Тише, тише, Тем. Все не так плохо. Я уверен, что у тебя получится. Ты ведь хоть что-то ко мне чувствуешь? Если чувствуешь, значит, все получится, – я вижу, как его веки тяжелеют и медленно закрываются. Время не просто бежит, оно несется, словно огромный циферблат в моей голове отбивает последние минуты! Ник, за что?! Что ты творишь! Самые страшные злодеи никогда не мучили так своих жертв. Можно выдержать любую боль! Но нельзя выдержать смерть дорогого человека на твоих глазах, когда спасенье даже не в шаге от тебя! Меня разрывает болью, отчаяньем. Глаза Ника открываются в последний раз, а губы в неведомом шепоте шепчут лишь одну фразу, которая режет сознание не хуже ножа. – Значит, не я… – вновь извиваюсь, пытаясь встать, в итоге лишь сваливаюсь с кресла. Обессиленное тело даже не в силах дотянуться до Ника. Ползу по балкону всего пару сантиметров и хватаю его за руку. Вот сейчас он откроет глаза! Скажет, что это все шутка! Что так быть не может! Что он ЖИВ! Дрожащая рука накрывает его ледяную то ли от холода балконной плиты, то ли от мертвеющего тела руку. Нащупываю пульс, пытаясь услышать такие нужные мне стуки. Но там пусто! Там нет ничего! Пустота. Боль, разрывающая изнутри, разрывает сознание и бьет по сердцу. Плетью. Удар за ударом. Задыхаюсь в собственном бездействии. Ненавижу себя! Ненавижу! Слезы засыхают на щеках, а я сильнее сжимаю мертвую руку. Скрипит входная дверь, и обеспокоенный сосед влетает в квартиру. Через два часа! Через гребанные два часа! Он пытается отодрать меня от мертвого тела, но я лишь сильнее впиваюсь в руку парня. Еще через полчаса приезжает полиция и скорая, но лишь чтобы констатировать смерть. Снова попытки оттащить меня от уже холодного тела Ника. Слезы льются, не переставая. Брыкаюсь и сильнее хватаюсь за парня, пока мне не вкалывают успокоительное, а мои глаза не слипаются и тело предательски расслабляется. Прошло три года. Артем не ходит, его опекуном стал сосед – дядя Женя. Ник похоронен рядом с могилой матери темы. Яр не появлялся с того утра. – Тем, к тебе пришли, – дверь в мою комнату открывается, и на пороге я вижу родителей Ника и Яра. Уставшие и опустошенные, они садятся возле меня. Я даже не отворачиваюсь от окна, не в силах смотреть им в глаза. Я не забыл ничего. Скованный своим телом, я свободен сознанием. Каждый день посылающим мне образы мертвого тела. – Тем, мы понимаем, что тебе тяжело, я не знаю, за что мы так разгневали богов, что они отняли у нас все, – голос матери осекается и дрожит. Не в силах говорить, лишь поворачиваю к ним лицо. Они тут же отводят взгляд. – Мы не хотели тебе говорить. Но ты должен знать. Через три дня после смерти Никиты Ярослав покончил с собой, – снова дрожащий голос рассекает сознание. От осознания сказанных слов боль сдавливает сердце, словно оно готово вот-вот взорваться! Почему оно еще стучит?! Почему оно продолжает колотиться в ребра, когда остальные сердца уже перестали стучать?! – Тем, мы хотим забрать тебя к себе, – я не слышу ничего, лишь кивая неизвестно чему. Они мертвы, их больше нет. И плевать, что Яр был еще той сволочью, но их нет! Предатели! Они бросили меня! Нет, не они, я сам. Я не должен был рождаться, только не я! Не такой монстр как я! Не я! Голоса вокруг меняются, но я уже не чувствую ничего, придя в себя только в квартире Ника. С трудом подкатываю коляску к нужной двери. – Это их комната. Они жили вместе, пока Яр не переехал. Но Никита так и не выбросил их вещи. Открываю дверь, и меня завозят внутрь, после, закрыв дверь, покидают комнату. Она такая же, как они сейчас. Мертвая комната с холодным могильным воздухом. Голову режут звонкие голоса братьев. Они смотрят на меня со всех фотографий, но я не в силах поднять на них взгляд. Не они! Не они! Не они! Я! Я! Это я должен был умереть! Я должен был вообще не рождаться! Рев вырывается из груди, разрывая гортань и наполняя не только комнату, но и весь город воем. Ошейник, что до этого сдерживал мое горло, рвется, и я понимаю, что победил своего хозяина. Что теперь я свободен. Что стоит мне сделать шаг, – и я пойду, стоит сказать слово, – и оно вырвется из моей груди, но я молчу, не двигаясь с места. Мнимая свобода, к которой я так стремился, теперь кажется муками ада. И я лишь закрываю глаза, представляя, как Ник с Яром опускаются рядом, беря меня своими теплыми руками и крепко сжимая мои. Но иллюзия рушится, стоит мне отрыть глаза. Которые застывают, вглядываясь в фото, на котором три счастливых мальчика обнимают друг друга, радуясь солнцу. Тема так и не пошел и не произнес больше ни слова. Его время остановилось и замерло в одном моменте. Он остался в опустевшей квартире. Квартире тех, кого он до безумия любил.