Ошейник

Домой я вернулся как в тумане. В голове постоянно крутился голос брата Никиты. Я не знаю, кто он, но уверен, что мне необходимо с ним встретиться. Весь вечер ходя словно зомби, я не замечал ничего, даже забыл о мамином обеде. Ходя из угла в угол по своей черной комнате и рисуя в голове так и не увиденное лицо... Он, наверное, красив, я уверен, что он красив. Боже, я не могу ни о чем думать. Мой мозг уже давно переключился на автономный режим, основной целью которого являются мысли об одном конкретном человеке. Стоит ли говорить, что уснуть этой ночью я так и не смог, как, впрочем, и поесть. Но насчет этого можно не переживать – постоянные срывы и истерики не позволяют мне ни спать, ни питаться нормально. Можно сказать, мой организм к этому уже привык, хотя и тут это дает свои побочные эффекты. Пища для меня несет всегда один только тошнотворно-кислый привкус, а половину запахов я просто не чувствую. На улице шел дождь еще с ночи, но ни гулять перед школой, ни просто стоять под таким преданным мне дождем уже не хотелось. Бессонная ночь сделала свое дело. Так что в школу я шел с конкретной целью. Мне надо было найти Никиту и узнать телефон, адрес, имя его брата – да все, что угодно! Вот только он встретил меня все тем же равнодушием, полностью игнорируя. – Какого черта ты творишь?– сорвался я, затащив его под лестницу. – Это ты у себя спроси! Я знаю, что ты от меня хочешь, но я уже говорил, я не позволю вам больше видеться! Ты и голоса его больше не услышишь! – прошипел парень, пытаясь вырваться из моего захвата, но я крепко держу его за рубашку. Костяшки на пальцах побелели, а в ушах было слышно не просто как бьется сердце, а как течет собственная кровь по венам. Неужели он не понимает? Мне нужен он! Мне нужен его брат! Пальцы сильнее впиваются в белую ткань рубашки, которая, не выдержав, начинает трескаться. Сердцебиение отдается по всему телу, которое уже обхватывает крупная дрожь. – Где он живет? – рычу я и сам пугаюсь своего голоса. Это не просто рык, это вопль бешеного зверя. Бешеного, голодного зверя. Готового разорвать любого, кто встанет на его пути. Подняв голову, встречаюсь с взглядом Ника. Его глаза наполнены непередаваемым страхом, я чувствую, как начинает дрожать его тело под моими руками. Чувствую, как ускоряется его пульс, вдыхаю запах пота, каплями скатывающегося по вискам. Меня отбрасывает к стенке, как только я вижу свое отражение в его глазах. Неужели я такой? Это не просто зверь, это монстр, неконтролируемое чудовище. Что происходит? Это не я! Это не могу быть я! Я – уставший одиночка, вымотанный жизнью и судьбой, обреченный на жалкое существование! Я – кто угодно, но только не тот монстр, что отражается в глазах напротив. Срываюсь со всех ног, вновь несясь в город. Сейчас он не такой, как во время истерик, а вот мое состояние очень близко к ней. Хотя я и понимаю, что ее просто не может быть так скоро. Дождь на улице становится все сильнее, сгущая тучи над моей головой. Вой ветра напоминает собственный рык, от чего я непроизвольно затыкаю уши. Промокшее насквозь пальто давит на плечи, заставляя меня опуститься на колени. Снова забывая обо всем, меня накрывает апатия, и я опускаюсь на промерзшую мокрую землю, прикрытую лишь редкой почерневшей листвой. Что я только что сделал?! Почему мне так захотелось увидеть человека, которого я даже не знаю толком?! Почему его голос захватил все мои мысли?! Почему я так жажду оказаться рядом с ним?! Настолько, что даже был готов убить! Я видел это в глазах Никиты! Я видел это в собственном отражении! Боже, ну неужели нельзя просто оставить меня в покое?... – Что я такого сделал, что ты так меня проклял? Слышишь! Бог! Ответь, кто я? Почему? – рычу во все горло, распугивая стаи птиц и поднимая их в небо одним своим криком. Снова сворачиваюсь эмбрионом, обхватывая себя окоченевшими и посиневшими от холода руками. Впервые я настолько сильно ощущаю холод. Вернее, только сейчас я чувствую его по-настоящему. Мокрые холодные капли пробиваются сквозь ткань пальто, забиваясь под кофту и скользя по замерзшему телу. Пальцы на руках немеют от холода, покрываясь коркой льда. А листва вперемешку с грязью липнет к лицу, забиваясь в рот. Я весь в ней. Я весь в грязи. Я такая же мразь, ничем не отличающаяся от тех тварей, которых я ненавижу и презираю. Наверное, я даже хуже. Я уже не вызываю чувство жалости ни у прохожих, ни у бомжей, кочующих неподалеку. Только омерзение от такой грязи как я. Я не должен здесь валятся. Я должен встать. Ведь у меня не истерика, никто не видел, как я ушел, никто не пойдет искать. А значит, лежа тут, я могу и умереть. – Артем, ну же! Ты ведь не хочешь умирать! Так подними свой зад и иди! Хоть куда-нибудь!– едва слышно шепчут сухие, несмотря на дождь, губы. С трудом удается поднять свое тело. Но это единственное, на что я способен. Дальше лишь сотни шагов, ведущие в никуда. Ноги сами идут, а я не обращаю внимая ни на пейзаж, медленно проплывающий мимо, ни на косые взгляды прохожих, ни на гул города, пытающегося меня проглотить. Останавливаюсь я, лишь когда понимаю, что дошел до собственной школы. Звенит последний звонок, и ученики толпой выливаются на улицу. Я же замечаю одного-единственного человека и медленно следую за ним, стараясь оставаться незамеченным. Пройдя пару кварталов, он замирает у обычной девятиэтажки, доставая ключи и заходя в подъезд. А я опускаюсь на лавочку у подъезда, кутаясь в промокшее насквозь пальто, и озябшими пальцами вновь обхватываю свое тело. Время не просто идет медленно. Такое ощущение, будто оно вообще остановилось. Но я продолжаю сидеть. Странно, что за все время, что я сижу, ко мне так никто и не подошел. Меня видят, но обходят стороной, стараясь, чтобы я на них даже не посмотрел. Но мне настолько холодно, что ничего, кроме желания согреться, не посещает мою голову. С наступлением темноты становится еще тяжелее. Я уже не могу не то что двигаться, а даже разжать пальцы, накрепко вцепившиеся в собственную одежду. Зубы предательски начинают стучать. Закусываю нижнюю губу, лишь бы не слышать это мерзкое цоканье зубов. Не рассчитав силы, прокусываю многострадальную губу. И кровь начинает стекать по подбородку, но не успевает с него скатиться, как тут же замерзает. Дверь в подъезд в очередной раз хлопает, и человек, вышедший из него уверенными шагами, начинает приближаться ко мне, чуть ли не срываясь на бег. Поднимаю глаза и вижу Ника. Он зол, очень зол. – Ты что здесь делаешь?! Как ты нашел мой дом? – тут же начинает вопить парень. Его голос настолько громкий, что по телу снова прокатывается волна холодных мерзких мурашек. – Я здесь сижу. Мне здесь нравится. Может быть, дверь в подъезд красивая. И я шел за тобой со школы, – голос едва слушается, а зубы вновь начинают стучать. – Уходи! Немедленно! Убирайся отсюда! Ну же, проваливай, и забудь сюда дорогу! – он хватает меня за ворот, пытаясь поднять с лавочки. Мое тело едва слушается, но все же поднимается. – Я не уйду. Ты прекрасно понимаешь, зачем я пришел и без этого не уйду! – возвращая себе контроль над телом, отвечаю я. – Это ты не понимаешь! Ты его не знаешь! Уходи! – Ну что же ты делаешь, братик? – раздается долгожданный голос за моей спиной. И руки, обтянутые в черные кожаные перчатки, обнимают меня за плечи. Тело тут же начинает плавиться и нагреваться. – Это ведь твой друг? И он замерз, а ты выгоняешь его. Меня подталкивают в спину и ведут к подъезду. Он все время за моей спиной, не произнося ни слова. Зайдя в лифт, я снова чувствую лишь его руки. – Как тебя зовут? – едва слышно, охрипшим голосом шепчу я, не в силах повернуться. – Ярослав, – раздается шепот у меня над ухом, по телу бегут мурашки, а внизу живота образуется тугой узел. Не выдерживаю и разворачиваюсь к нему лицом, замирая. Бездонные глаза цвета почерневшего холодного неба завораживают и заколдовывают, лишая возможности оторваться от его холодного и властного взгляда. Он же, усмехаясь, закрывает глаза, позволяя мне, наконец, увидеть его всего. Длинные черные волосы завязаны в высокий, слегка растрепавшийся хвост, прямой нос подчеркивает маленькая горбинка, а слегка полные губы все еще усмехаются мне. Все та же светлая кожа, так похожая на мою, но до безумия идущая ему. С трудом заставляю себя развернуться и пытаюсь успокоить свое бушующее тело и сердце. Безумно хочется прижаться к нему спиной и еще сильнее почувствовать холод его тела. А в том, что оно холодное, я не сомневаюсь. Лифт останавливается на нужном этаже и мы, не говоря больше ни слова, заходим в 104 квартиру. Обычная прихожая встречает неожиданным теплом, и расслабленное тело все так же прижимается к такой верной опоре. – Никита, куда ты выбежал! Да еще и без куртки, – спрашивает вышедшая к нам женщина, – Ярослав, и ты тут, – на минуту лицо женщины меняется, становясь холодным, а глаза наполняются страхом. – Ник ходил за своим другом, а я встретил их у подъезда. Хотел отдать вам ключи, но, думаю, вы угостите нас чаем. А я потом отвезу Артема домой, – говоря это, он снимает свой плащ и принимается за мое пальто. Я же, как несопротивляющаяся кукла, полностью отдаюсь в его власть. Мне дают одежду Ника и отпускают в ванную согреться. Но я лишь несколько минут стою под тем же холодным душем и, переодевшись, иду на кухню. – О, Артем, ты быстро! Я думал, ты дольше будешь согреваться! У тебя вся одежда и даже пальто промокло. А, да, мы же не знакомились еще. Я – Нина, мама Никиты и Ярослава. Зови меня тетя Нина. А вот этот пожилой мужчина – их отец, и зовут его… – Сергей, очень приятно, – договорил мужчина за жену, протянув мне руку, на что я лишь киваю головой, едва слышно произнося свое имя. – Ну что же мы стоим, давайте ужинать-то, – просит мать Ника. Я же специально сажусь ближе к Ярославу. Мое неуважение, проявленное в отказе пожимать руку отца семейства, сыграло свою роль. Первые десять минут прошли в тишине. Я же за это время с трудом смог затолкать в себя три ложки рисовой каши, так и не притронувшись к мясу. – Почему ты не пожал руку? – наконец задает свой вопрос глава семейства. – Я не могу прикасаться к другим людям, – вернув спокойствие после душа, холодным голосом отвечаю я. – Так же, и они ко мне. – Так ты – тот самый парень, про которого говорил Никита? У тебя появляются ожоги после прикосновения? – Не знаю, что он говорил, но, видимо, да. – Это правда? Я хочу проверить, – говорит Ярослав, не отрывая от меня взгляда. – Ярослав! Так нельзя! Ему ведь будет больно! – пытается вразумить сына мать. Я же, не слушая никого, протягиваю ему руку. Он нежно берет ее в свою и подносит к губам. Сердце замирает, на мгновение переставая биться, но тут же возобновляет свою работу с бешеной силой, стоит его холодным губам коснуться моей кожи. Она начинает гореть... Не от ожога, до него еще рано, но от прикосновения к коже. Лицо краснеет, а легкие отказываются принимать нужный им кислород. Все внутри дрожит, словно я маленькая кукла, отданная на растерзание дикому зверю. Вот только почему этого зверя боятся все, кроме меня? Или же это потому, что я такой же зверь? Из раздумий меня выводят насмешливые глаза напротив, и я, наконец, отрываюсь от его руки. – Ожог появится через три минуты, – осевший и хриплый голос раздается в царящей тишине. Дрожащими пальцами вновь беру ложку, пытаясь начать есть и игнорировать боль от появления ожога. Но пальцы не выдерживают, и ложка со звоном падает на кафель. – Извините, – едва слышно проговариваю я, но прекрасно понимаю, что поступил глупо. Боль в руке отрезвляет и возвращает меня в мои личные кошмары. Кошмары боли и одиночества, в которых нет никого, кроме меня. Даже таких заколдовывающих синих глаз. – Артем, твоя рука! – подает, наконец, голос Ник. – Все в порядке, просто принеси бинт, – он послушно встает из-за стола, над которым висит тишина. Не создан я для общения с семьей. Интересно, а они были бы веселее, не будь тут меня? Или им нравится наблюдать за мной, как за зверушкой в зоопарке? – Может, я помогу перебинтовать? – спрашивает подошедший Ник. Я же смотрю на него удивленными глазами и пытаюсь сам перевязать больную руку. На это уходит у меня минут десять. – У тебя это давно? – наконец возвращается из своих мыслей Ярослав. – С рождения. Мне пора домой. Спасибо за вечер, – прощаясь, я выхожу в коридор и надеваю свое пальто. – Я тебя довезу, – говорит Ярослав, щекоча мои волосы и обдавая их своим дыханием. Но сердце больше не трепещет, а дыхание не перехватывает. Я возвращаюсь к своему истинному хозяину. Боль затмевает все, не давая ни одному чувству выплыть наружу. Снова подчиняя и лишая всех прав и привилегий. Проверяю, на мне ли ошейник, и, почувствовав его, отвечаю: – Не стоит, мне недалеко. Я дойду. Улица встречает холодом и одиночеством. А рука тяжелеет, боль разливается по всему телу. У меня ведь даже была мысль забыть о болезни и отдаться Ярославу. Пусть только на три минуты, но эти три минуты он бы делал что хотел. Но теперь я понимаю, как ошибся. Мне никогда не обмануть себя. Мне никогда не снять ошейника. И мой вечный хозяин никогда не отпустит своего раба живым.