Компромат на Хауса

      Со стороны Чи Пак поступать так, как она поступила, было ну крайне невоспитанно. Зато она сделала всё, как хотела, на миг даже почувствовала свободу. Да, она прямым текстом сказала бедному Майке, что лучше за ней не таскаться. — Не стоит, Майка. — Можно просто Майк, — ответил рыжий подавленно, поправляя очки.       Так интересно, этих отношений и не было никогда, но Майка переживал это как свой собственный провал. Мало приятного, ведь можно было бы хоть общаться? Можно. Да только и это доктор Пак обрубила на корню. Похоже, перемены в её жизни могли стать не скорой перспективой.       Хорошо, раз выбор сделать не удалось в первый раз, давайте-ка второй! Да вот только Грир Хейз вторых шансов не давала, слишком уж больно отзывалось это потом на её не слишком здоровом сердце.       Когда-то молодая мисс Хейз, девушка, только окончившая школу, решила, что непременно будет помогать людям. Да вот только она хотела быть социальным работником, а не врачом. Мама же настояла: все в семье имели пошатанное здоровье, иметь при себе врача было просто необходимостью. Да и солидно, чего уж. Грир послушалась совета матери.       Миссис Хейз имела пристрастие требовать, чуть ли не тиранить дочь. И Грир замыкалась в себе всё больше, потому что не было возможности раскрыться так, как ей хотелось; не было возможности выбора; не было возможности просто любить. Искренний альтруизм и поддержка становились всё более мнимыми и наигранными. Отец Грир угасал на глазах, будучи «пучком» самых разных болезней. Грир училась, но все старания не спасали отца – а это было куда важнее того, какой статус в лице других приобретала её мать.       Два года Грир хотела быть врачом, пока жизнь её не изменилась кардинально. И вот перед нами журналистка Грир Хейз, которая не ищет чудес – она просто страдает. — Привет, Грир! – здоровался Майка каждое божье утро.       Грир отвечала простым кивком. Пожалуй, обижаться на людей так просто. А обижаться на себя – ещё проще. У Грир эти два чувства смешались. Она не видела рядом с ним Чи Пак, но мало ли, что они скрывали? Боль стала сопутствующим атрибутом в жизни Грир Хейз, и как от этого избавишься?       Хорошо, обе девушки избегают интерна Майку. Тут остаётся только попросить совета у опытных «волков» Тауба и Чейза. Те как раз сидели на обеде. Майка, как всегда, неуверенно подошёл к столику, долго мялся, пока сам Тауб его не окликнул: — Проблемы, парень? — Да, — ответил тот, после чего плотно сжал губы, будто его ругать собирались. — Садись, — подозвал его Чейз.       Пока Тауб ходил за кофе, Чейз успел рассказать Майке всё своё рабочее утро: Хаус снова подтрунивал, Адамс сломала каблук, Чи Пак выглядела недовольной. — А у тебя чего? — Я совсем запутался… Ничего не делал, никого не обижал. Мне очень нравилась Ваша коллега. — Да, Адамс красотка, — вернулся Тауб с кофе. — Нет, Чи Пак. — А-ха, ну да, ты же гитару ей собирался продать, — вспомнил Крис. — Да… Я пытался наладить с ней контакт, как вдруг объявилась Грир Хейз.       Это уже интереснее! Тауба интересовали мотивы Майки: внешность, характер, наглость? Что зацепило парнишку в этой стерве? Чейз даже немного ревновал. Он не был влюблён в Грир, не-е-ет, что вы! Но когда на твоём фоне маячит кто-то ещё, а девушка очень даже ничего… Неприятно немного.       В любом случае все эти разговоры закончились сугубо абстрактными выводами. А чтобы не заморачиваться дальше, Майки был послан. Ну, нет, конечно же, к Уилсону, а не куда-то там дальше! — Хм, знаете, я бы поболтал с Вами, но у меня есть пациенты… Очень странно, что Вы обратились ко мне именно сейчас, Майка… — Доктор Уилсон, я не собираюсь сидеть тут сутками и ныть. Просто скажите мне Вы, тот, кто ладит с женщинами, почему так? Я не знаю, к кому обратиться. — Я ладил с женщинами. И мне это не принесло никакого счастья после. Я, пожалуй, сказал бы, что нужно следовать…       Звонок. Пора идти. Уилсон сто раз извинился перед Майкой и вышел, попросив подождать. Не мог отказать наш Джеймс.       А в это время на балконе происходила целая операция по проникновению на чужую территорию. Хаус, упираясь тростью в бетонный пол, перелазал через перила на балкон Уилсона. Всегда получалось как-то быстрее, но почему-то в тот день ноги подкашивались. Ага, он там. Отлично!       Взломать замок не составило труда. И вот Хаус перемахнул через диван, усевшись рядом с Майкой. Того передёрнуло. — Д-доктор Хаус!.. — Я не глюк, да и ты не настолько Хантер Томпсон, чтобы их, глюки, видеть. Привет! — Что Вам нужно?       Странно, почему Хауса интересовали чувства парнишки? Нет, дело не в чувствах, а в его умении выбирать. Умел ли парень? Нет, но вполне мог научиться. И Хаус хотел заставить его это сделать. Да, именно заставить, а не убедить. — Почему тебе нравится быть тряпкой? И не говори, что это не так. Ты не можешь сделать выбор, довольствуешься тем, что падает тебе под ноги. Потребитель? Так ли? Да даже потребление у тебя никудышное, раз ты не можешь ухватиться за то, что подползало к тебе само. Чи Пак, а? Будь ты чуток настойчивее даже в своей лени — твоя. Грир Хейз? Хм, тут нужно бороться. Но за победу всегда дают конфетки. И такой конфеткой может быть и она. — Она воплощение Вас. Это страшно. Но она очень… интересная. — Я есть я, не путай, пожалуйста. — И что же делать?       Хаус схватил Майки за грудки и потряс, хорошенько так, чтобы запомнил, ублюдок! — Просто решись! Тебе понравится, я уверяю.       Майка вылетел из кабинета Уилсона со страхом в глазах, но с зачатками решительности где-то внутри. Да, он никогда не видел того, кто он есть. Теперь пора осознать…       Хауса немного трясло, сердце колотилось в бешеном ритме. Будто влюбился впервые. Нет, но он позволил себе сделать чью-то судьбу, сделать такой, какой, возможно, она не должна была быть.       Успел диагност поговорить и с Грир, да только ничего не добился. Она страдала, больше из-за неумения жить с тем, что происходило. И что? Не одна такая.       И вот она сидит в подсобке для уборщиков, нюхает средство для мытья пола и грустит. И почему? Сколько себя помнила, всегда грустила. По-че-му? Самое страшное – не знать почему, когда, казалось бы, нет причин. — Привет, — Майки подсел рядышком. — Здравствуй.       Тихонький голосок, такой беззащитный и ужасный. Майки стало холодно, так был холоден и печален этот голосок. Она и сама будто стала меньше, поджав ноги к груди, с бутылкой чистящего средства. — Так и будешь несчастной? — Так и будешь неопределённым? — Я уже сделал выбор. Пожалуй, откровенно признаюсь, ты куда интереснее Чи Пак. — У меня сиськи больше? Вроде, нет. — Интереснее, а не красивее. Интереснее, повторю.       А вот голос Майки стал твёрже, мужественнее, увереннее. Грир даже обернулась. Да, всё тот же рыжий очкарик. Но… почему теперь он всем своим видом говорит о мужественности, а не о мальчишестве и милости? — Когда-то я могла стать хирургом. Но не стала. — Почему?       Она настолько устала, что готова была выпалить всё на свете. И это тоже. О таком нужно было говорить с психотерапевтом, но Грир всегда рассчитывала на себя, тянула до последнего, пока нарывало рану не так сильно. Хаус хорошенько бил по ранам. Да и сама Грир понимала, что пора. Ей просто захотелось рассказать. И она сделала это, не взвешивая рассуждения о том, какие могут быть последствия. — Меня никто не спросил… Знаешь, я так нервничаю… Никому не говорила об этом, а сейчас я нарушаю всё. Всё, что столько лет себе внушала. Можешь уйти потом, мне плевать. На мою первую операцию, первую практическую часть, только лишь поглядеть да помочь главному хирургу, привезли женщину с серьёзной болезнью. Я с этим справилась, но была в шоке, не по себе было. А потом в тот госпиталь привезли оперировать человека, которого я безмерно любила. — Умер? Ну это не стоит того, чтобы бросать профессию. Ты же не доучилась на хирурга, так? Теперь простой медицинский работник низшего уровня.       Грир вспомнила, как собиралась домой после практической части. Подружка закинула ей успокоительных, предложила хорошо отоспаться. Вдруг позвонила мать, от неё уже было несколько пропущенных. Сказала, что отцу стало очень плохо. Увезли. Нужно оперировать. И Хейз рванулась в операционную, хотя знала, что нельзя. Не имела она прав, чтобы видеть, как оперируют отца, не могла и помогать. Ей просто хотелось удостовериться, что он выживет. Но нет, в тот вечер он умер. Она всё это вспомнила, смахнула слёзы и пересказала Майке. — На меня словно вывалились все его кишки, я, мать твою, как будто держала внутренности собственного отца в руках и понимала, что не в силах ничего сделать. И я была вынуждена это осознавать, пусть так и не хотела! Он пытался, карабкался, но ничего не вышло. И мои мечты, мои попытки, моё образование его бы уже не вернули...       Майки дёрнулся, а Грир вдруг преобразилась: лицо её стало страдальчески прекрасным, нижняя губа затряслась, глаза опять наполнились слезами. — Ты до сих пор там, Грир. — Теперь я здесь, я рассказала об этом в прошедшем времени, — Грир вытерла глаза, не позволяя себе плакать.       Он бы мог уйти, мог бы напоить её, мог бы просто промолчать. Но он сел ближе и взял её за руку. Так просто, но… так ценно?       Не чувствуя несколько лет ничего, к нему она почувствовала всё сразу. Любовь и ненависть одновременно усиливала нахлынувшая страсть. Грир Хейз клюнула парня быстрым поцелуем. Майки просто оторопел от такого ответа в свою сторону. Весь свой восторг он выразил в самой искренней ласке, с каждым его прикосновением грубая, апатичная Грир Хейз становилась мягче, нежнее и лучше. Самовнушение? Возможно. Но тогда это был лучший обман в жизни девушки. Она впервые за столько лет была счастлива, впервые наслаждалась и желала остановить мгновение. Знаете, как у Гёте:       "Остановись мгновенье, ты прекрасно".       И не важно, что тирания Хауса распространилась на всех вокруг. Да, мистер Хаус — тиран.