New mutation

"Меня зовут Джоанна Грин, и я любимая тетушка корреспондентки Эйприл О'Нил. Я люблю свою племянницу и регулярно навещаю ее в Нью-Йорке. Эйприл, как и мне в ее годы, не везет с мужчинами: все либо пропадают без вести, либо на следующий день после первого свидания попадают в больницу Ленокс Хила или в Даунтаун. Сегодня моя девочка обещала познакомить нас со своим новым ухажером. Она сказала, что его появлению в ее жизни она обязана человеку по имени Франсуа Ноктерн де Ку-Бертен" На Бродвее у здания театра Paramount pictures... Эллин О'Брайан не любила свое имя. Она считала его слишком взрослым, чересчур серьезным и совсем не подходящим для себя, однако, когда у нее появилась возможность его изменить, она не стала этого делать, думая, что о ней, замкнутой и необщительной, после этого забудут быстрее, чем она успеет получить новый паспорт. Теперь, стоя на Бродвее, с замиранием сердца ожидая встречи, она думала, что это как игра в "русскую рулетку": либо все, либо ничего. - Привет. - сказал голос прямо у нее за спиной. Девушка не спеша обернулась, обнаружив позади себя высокого, широкоплечего и очень хорошего собой темноволосого молодого человека в округлых очках для зрения. На его губах играла легкая улыбка. - Привет. - нерешительно ответила девушка, не отводя глаз от незнакомца. - Вы ведь Эллин? Девушка кивнула в ответ. Ее взгляд скользнул по фигуре незнакомца; его черты лица показались ей знакомыми. В руках молодой человек держал два рожка ванильного мороженого, заметив это, Эллин улыбнулась, и две маленькие ямочки заиграли на ее порозовевших щеках. - Я так давно не ела мороженого. - Я тоже. - ответил молодой человек, свободной рукой поправив очки. В этот момент он почувствовал, как что-то с силой завибрировало у него в кармане, издав отвратительный рингтон. "Я когда-нибудь откручу голову этому сорванцу" - подумал Дон, извлекая из кармана телефон. - Простите, я отвечу? - Конечно. Дон отошел в сторону и приложил телефон к уху, прикрыв рот рукой. - Караул! Донни, мне нужна твоя помощь! - раздался в трубке взволнованный голос Эйприл. - Что случилось? Где ты? - Это катастрофа! - нервно отвечала корреспондентка на другом конце провода. - Сегодня вечером из Коннектикута приезжают мои родители. - Это катастрофа? - Это хуже ядерного взрыва, Донни, потому что я соврала им, что у меня есть бойфренд, чтобы отвязаться. Моя тетушка, эта старая дева из Пенсильвании, переживает за мою личную жизнь! И ведь я могла бы смириться с очередным походом в Чайна-таун, переваренной китайской лапшой и очередной "счастливой кошкой" за 10 долларов, которая качает своей маленькой бесполезной лапой туда-сюда и якобы приносит удачу, и которую на следующий же день опять забудут у меня в квартире, а потом будут звонить мне на работу с криками:"Где моя кошка?!". Это повторяется каждый год, я к этому привыкла, но на этот раз они все втроем, мой отец, мать и ее чокнутая сестра, захотели познакомиться с моим новым парнем! Донни молчал несколько секунд, дав девушке возможность отдышаться. - Успокойся, Эйприл, это не конец света. Но... на самом деле, мне сейчас не очень удобно говорить. Знаешь, что, выпей стакан воды, отдышись, а потом позвони Лео, объясни ему ситуацию, я уверен, он все правильно рассудит. На другом конце провода послышались короткие гудки. В это же время в канализации... Сквозь шум воды, доносящийся из кухни, слышалось неумелое, но очень звучное пение Микеланджело. Он мыл посуду, напевая: Друже, ты крутой рубаха-парень, И тебе по силам под себя весь мир подмять. Твоя рожа в крови, но тебе плевать! Твое знамя еще долго будет ветер хлестать... "Заткнись, Майки!" - послышался из гостиной голос Рафа, но Микеланджело не обращал ни на что внимания. Он давно завел привычку что-нибудь напевать, моя посуду. Он знал, что исполнитель из него был неважный, но это его никогда не останавливало и совершенно не смущало. Домыв последнюю тарелку, Майки продолжил насвистывать мотив с закрытыми глазами, пританцовывая в такт мелодии: "Друг мой, ты стал нищим дряхлым дедом, Молишь бога, чтобы смерть нашла тебя во сне, Это грязь на лице - По твоей вине! Лучше ты заткнись и не указывай мне!". Весельчак вошел во вкус, продолжая танцевать, выделывая замысловатые танцевальные па, которым мог бы позавидовать любой уважающий себя танцор-хипхопер. Возможно, это театрализованное представление продлилось бы долго (притом со светомузыкой), если бы не голос мастера Сплинтера, выдернувший Микеланджело из "музыкально-пенной нирваны": - Сын мой, Микеланджело, с тобой все хорошо? - участливо поинтересовался мастер, скрестив руки на груди. Майки обомлел, уставившись на учителя сверху вниз. Он не нашелся, что ответить, испугавшись, что отец слышал последний куплет песни, и просто кивнул. - Хорошо, сын мой, хорошо. - размеренно говорил мастер, качая головой, - Должно быть, тебе потребовалось много энергии, чтобы вымыть посуду. Что ж, я полагаю, ее хватит и для вечерней тренировки. Микеланджело грустно опустил голову вниз и послушно покинул кухню. В это время в гостиной зазвонил телефон. Преодолев расстояние в несколько больших прыжков, мастер Сплинтер двумя пальцами взял с журнального столика разрывающееся средство связи и стал его разглядывать. "На какую кнопку тут надо нажимать..." - задумчиво рассуждал сэн-сей, рассматривая мобильный со всех сторон. В это время Леонардо уже был на полпути к своему телефону, когда учитель Сплинтер сообразил, "на какую кнопку следует нажать", и поднес телефон к уху. Лео замер на месте, поняв, что бежать бесполезно. Он подошел к учителю и умоляюще уставился ему в затылок. Мастер редко разговаривал по телефону, но в такие моменты он мало отличался от среднестатистического старичка, которому в руки случайно попадает гаджет. Лео навис над учителем, его сердцебиение участилось, он испытывал чувство, знакомое любому подростку, когда к телефону подходил кто-нибудь из родителей. - Добрый вечер, мисс О'Нил, - вежливо поприветствовал Сплинтер. Лео грязно выругался про себя; в это время мастер продолжал: - Я хотел поблагодарить Вас, Эйприл, за чудный шампунь, что вы оставили мне вместе с моим любимым сэтом.... Ох! Секущиеся волоски исчезли, а шерсть стала такой мягкой и шелковистой! Лео застыл с выражением ужасной физической боли на лице; мастер невозмутимо продолжал: - Я тут на днях познакомился с подругой Леонардо (лидер с интересом посмотрел в затылок учителя). Чудная девушка, скажу я тебе! По-английски говорит лучше, чем я в ее годы... ах, да, я ведь еще тогда был крысой! Лео хлопнул себя ладонью по лбу: "Что он несет..." - пронеслось у него в голове. Сплинтер вдруг обернулся в сторону сына. Встретившись глазами с учителем, Лео решил, что теперь, когда мастер знает, что он здесь, то отдаст ему телефон, но не тут-то было... - Кстати, - снова заговорил сэн-сей, смотря Лео прямо в глаза, - я тут недавно пересмотрел "Секс в большом огороде", так вот там у Кэрри в 10 серии такие туфельки... даже мне захотелось! Лидер уже про себя репетировал, как будет извиняться перед Эйприл за "Секс в большом ОГОРОДЕ". Он уже был готов с силой отнять у мастера телефон, только бы прекратить этот ужас. - Что ты говоришь, дорогая? - с наигранной чуткостью переспросил мастер, - Ах, "передать трубку Лео"? - учитель обернулся в сторону сына, который стоял позади него на коленях. - Его нет дома, детка. Увы. - с наигранной грустью выдал сэн-сей, глядя лидеру черепашек (то есть, теперь, конечно, не черепашек... в общем, вы знаете) прямо в глаза. Казалось, Лео сейчас изобразил на своем лице самое большое удивление в жизни: он ни разу не видел, как отец врал. - "Кто сейчас дома"? -снова переспросил сэн-сей (казалось, он делал это специально) - Микеланджело и Рафаэль... ах, да, Донателло, кажется, убежал на свидание... ничего, он еще свое получит. Лео не сводил удивленных глаз с учителя: он никак не мог ожидать, что мастер станет говорить обо всем этом так... обычно. - "Нужен кто-нибудь из ребят"? - продолжал переспрашивать Сплинтер. - Родители, деточка, - это святое. Я убежден, что ты непременно должна познакомить с ними Рафаэля! - восторженно изрек мастер. Лео закашлялся, поперхнувшись собственной слюной, услышав последние слова учителя - это было уже слишком. - Да, он прекрасно играет на фортепиано! Да, да, он не против, деточка, не против, уж поверь старой крысе! Как-то я смешно это сказал:"старой крысе" - он передразнил сам себя и сдержанно хохотнул, - Я прослежу, чтобы они оба были опрятно одеты и пахли, как приличные люди, а не как носки Бэнни Хилла! Да, до свидания, дорогая, до свидания. Положив трубку, мастер Сплинтер резко обернулся в сторону сына. Его веселость в одну секунду сменилась на необычайно серьезный и строгий вид. - Позови своих братьев, Леонардо. Я должен с ними серьезно поговорить. Тот факт, что Рафаэль действительно хорошо играл на фортепиано, мог бы удивить любого не меньше, чем то, что об этом, как считали сами черепашки, не знал мастер Сплинтер. Еще будучи тинэйджерами, черепашки, разгуливая (без разрешения учителя) по окраинам Нью-Йорка, наткнулись на заброшенный склад, где среди прочего барахла обнаружилось несколько сваленных в кучу музыкальных инструментов, пребывавших не в лучшем состоянии. Черепашкам потребовалось несколько недель, чтобы перетащить некоторые инструменты, подлежащие ремонту в "Убежище", и несколько месяцев, чтобы починить и настроить уцелевшую скрипку, гобой и фортепиано (которое они перетаскивали по частям очень долгое время). Правда, закончив ремонт, многие утратили стремление учиться играть; до конца дошли только Дон и Рафаэль. Однако, об этом "секретном увлечении" знали не только черепашки, но и, как оказалось, их учитель, который тогда сделал вид, что ничего не заметил. Теперь же мастер Сплинтер решил, что стоит разом открыть все карты и выбросить вперед тузы. Он собрал сыновей в оружейной и дал двум из них необходимые инструкции перед тем, как отправить на подмогу Эйприл. Когда Рафаэль и Микеланджело покинули "Убежище", и Леонардо остался наедине с сэн-сеем, то между ними произошел следующий разговор: - Я могу спросить тебя, отец? - подал голос Лео. - Ты, верно, хочешь узнать, почему я солгал мисс О'Нил, в разговоре с ней вел себя как выживший из ума маразматик и действительно ли я не знаю, как называется сериал "Секс в Большом городе"? - Эмм... и это тоже. Но, почему вы послали к Эйприл именно Майки, а не меня? Губы мастера Сплинтера тронула легкая улыбка, он сделал глубокий вдох, собираясь с мыслями, и ответил: - Потому что он гораздо лучший повар, чем ты, Леонардо. Тем временем в Нью-Йорке... Дверной звонок возвестил о приходе гостей, и Эйприл поспешила открыть. В ее квартире-студии прихожая и небольшой коридор сразу переходили в уютную гостиную, обставленную по-домашнему неброско и со вкусом, справа поодаль в оформленную в теплом оранжевом цвете кухню, слева в отдельную спальню; тут черепашки были частыми гостями; здесь пару раз даже побывал учитель Сплинтер, уходя, прихватив с собой журналы со схемами для вязания и шампунь "для окрашенных волос". Когда девушка распахнула дверь, на пороге стоял Микеланджело, улыбаясь во все 32. Он выглядел более, чем опрятно: чистая и хорошо выглаженная белая рубашка и светлые брюки идеально сидели на его коренастой, крепкой фигурке; даже его волосы, обычно пребывающие в критическом состоянии (по которым день и ночь плакала расческа) теперь были в порядке. Поодаль от него возвышалась внушительная фигура Рафаэля, целиком облаченная в черное. - Привет, Эйприл! - поприветствовал Микеланджело, входя внутрь. Рафаэль молча последовал за ним. Возникло неловкое молчание. Эйприл заметила, как Весельчак ткнул брата локтем, а тот, словно забывшись, вынул из-за спины левую руку, в которой сжимал симпатичный букет фиолетовых тюльпанов. Он попытался двумя пальцами аккуратно подправить шуршащую упаковку, но, поняв, что это, по сути, бесполезно и выглядит странно, протянул цветы девушке. - Спасибо. - улыбнулась Эйприл, принимая букет из рук Рафа. На ее щеках заиграл легкий румянец. Она поспешила поставить цветы в воду. Отдав букет Эйприл, Раф на секунду встретился с ней глазами. Он подумал, что сегодня девушка была особенно хороша... Казалось, в ней что-то изменилось: длинные густые каштановые волосы спускались на плечи аккуратными волнами, в ее хрупкой фигуре ощущалась небывалая до этого грация, а в больших темных глазах плясали искорки всякий раз, когда они встречались с Его глазами. Раф поймал себя на мысли, что в отличие от остальных братьев, никогда не заходил в ее дом через парадную дверь. - Ну, что ж, начнем! - воскликнул Майки, потирая руки, когда вошел в кухню. Троице предстояло приготовить ужин, после чего Микеланджело должен был исчезнуть, оставив Рафа и Эйприл наедине с ее родственниками и кошкой из Чайна-тауна. Тем временем на Бродвее, в Нью-Йорке... - Можно спросить? - подала голос Эллин. - О чем? - Как вы узнали мое имя? Мне почему-то показалось, что вы знали его с самого начала. Донни не ожидал этого вопроса. То есть, он допускал, что она может его задать, но надеялся, что этого не случится. - Я... как раз слушал радио и... и спросил на удачу. - выкрутился он. Девушка грустно улыбнулась. - А я думала, что его уже никто не слушает... Вы не против... то есть, может быть на "Ты"? и как я могу Вас... то есть тебя называть? У тебя такое необычное имя. Кажется, как у итальянского скульптора? - заметив улыбку на лице Дона, она смутилась, - Прости... я знаю только "Гаттамелату"*. - Братья зовут меня Дон. - А сколько у тебя их? - Трое. И никто из них точно не знает про Гаттамелату. Молодежь залилась легким звонким смехом. Эллин вдруг почувствовала на душе небывалую легкость, словно она была знакома с этим человеком не пару часов, а уже очень давно. Тем не менее, она не прекращала волноваться, стараясь производить впечатление нормальной девушки; Эллин часто краснела, ловя на себе Его взгляд, а с ее лица никак не сходила счастливая полуулыбка. - А твоя сестра? - спросил Дон. - Ники? Она младше меня на несколько лет. И... она, в общем, моя полная противоположность. Кстати, ты не против, если мы заглянем в одно местечко неподалеку? Это магазинчик здесь на углу. Вечерело. Безоблачное летнее небо заиграло багряно-оранжевыми, светло-голубыми и фиолетовыми красками; солнце медленно садилось за горизонт, отбрасывая на воду разноцветные блики, расцвечивая все вокруг себя бархатно-желтым и розовым; бездонный небосклон широко распахнулся, сделав здания, улочки, проезжающие машины и спешащих с работы домой людей необычными; он играл теплыми лучиками в отражениях оконных стекол, создавая вокруг атмосферу вечернего сладковатого тумана. Когда Донателло и его спутница переступили порог небольшого магазинчика напротив Zabar's, часы пробили шесть. Внутри сложно и интересно пахло корицей, душистым мылом и дамскими духами; на деревянных полках от пола до потолка стояли разномастные скляночки, баночки и флаконы всевозможных форм и цветов, прямо на полу лежали несколько перевязанных между собой бечевкой разноцветных кусочков ароматного мыла, в вазах, расставленных по углам, красовались орхидеи, лилии и калы, а в нескольких шагах, за прилавком, поднималась деревянная лестница на второй ярус, где располагался небольшой склад и одновременно рабочий кабинет хозяйки магазина. - Миссис Дженкинс! - осторожно позвала Эллин, подойдя ближе к деревянному прилавку, за которым, непонятно откуда, возникла пышная немолодая румяная женщина в маленьких круглых очках, из-за которых смотрели такие же маленькие и очень быстрые глазки. Ее пышная прическа придавала ей еще большее сходство с ромовой бабой. Она понравилась Умнику. - Моя деточка пришла. Сейчас, сейчас! Я тебе все принесу. - услужливо прощебетала миссис Дженкинс и скрылась между полками. Когда она вернулась, держа в руках небольшую коробку, тщательно запечатанную фирменной печатью "Candy's", то говорила: - Я уже ухожу, оставляю ключ тебе. О! Какой милый молодой человек! - воскликнула она, заметив у входа Донателло, изучавшего содержимое полок (в действительности просто читавшего названия на пузырьках). - Это твой друг, деточка? Прелестно, прелестно! Я миссис Дженкинс, - она подлетела к Дону, стиснув его правую руку и не переставая говорить, - Вы мне очень нравитесь, юноша. Вы непременно должны быть вместе. Кстати, как Ваше имя? Не важно! Мне пора лететь! До свидания, деточка! До свидания, юноша! - с этими словами она закрыла за собой дверь магазина, продолжая повторять про себя "Прекрасно, прекрасно!" На губах Эллин заиграла улыбка. Так бывало всякий раз, когда она приходила в магазин "Candy's" своей тетушки Кендис Дженкинс, доброй, жизнерадостной и очень домашней дамы, которая души не чаяла в своих любимых племянницах. Кстати, о них... На верхнем ярусе послышалось какое-то движение. Эллин и Дон переглянулись и, не говоря ни слова, направились в сторону деревянной лестницы за прилавком. Оказавшись напротив двери, сквозь матовое стекло которой просвечивались очертания человека, Лин приоткрыла дверь, шагнув внутрь, Дон последовал за ней. Внутри просторной светлой комнаты с высоким потолком, наполовину заставленной стеллажами с коробками из белого картона, прямо под окном стоял письменный стол, на котором лежали счета, накладные и официальные бумаги, на стене справа висели картины в бордовых и шоколадных тонах, а прямо посередине комнаты танцевала, закрыв глаза, невысокая и очень хорошенькая девочка с кудрявыми светло-рыжими волосами. Ее глаза были закрыты, а в ушах поблескивали маленькие наушники. Девочка, пританцовывая в такт мелодии в крохотной гарнитуре, порхала из одного конца комнаты в другой, переносила запечатанные коробки из белого картона и укладывала их на полки стеллажей. Она не обратила никакого внимания на вошедших внутрь сестру и сопровождавшего ее незнакомого парня, попросту их не заметив. Она стояла к ним спиной, взяв в руки небольшую белую коробочку, затем не спеша поднялась по лесенке, приставленной сбоку к стеллажу. "Кого-то она мне напоминает..." - про себя подумал Донателло, глядя на рыженькую девочку. На вид он бы дал ей, максимум, пятнадцать ил шестнадцать, в действительности же, младшей О'Брайан было около двадцати. Эллин не понравилось, что сестра проигнорировала ее появление: - Ники! Рыженькая девочка резко обернулась на звук своего имени, но, потеряв равновесие, она покачнулась и, стараясь уцепиться руками за стеллаж и удержаться от падения, с грохотом опрокинула его на себя вместе с десятком запечатанных коробок, сама плюхнувшись на пол, мертвой хваткой вцепившись в лестницу. Эллин с выражением ужаса в глазах метнулась к сестре, чье по-детски круглое и очень милое личико сморщилось от боли, девочка с силой сжала обеими руками левую лодыжку. - Я много раз тебя предупреждала: не слушай музыку... - ... и не танцуй около стеллажа. - продолжила за сестру девочка, скопировав ее манеру разговора. Донателло приблизился к сестрам. - Лин, где аптечка? - быстро спросил он. - Внизу, под прилавком, - на автомате ответила девушка, не отводя глаз от сестры. Когда молодой человек скрылся в дверном проеме комнаты, девочка сказала: - Это Он, да? Очкарик. - хихикнула она. Эллин метнула в ее сторону укоризненный взгляд. Девушка почувствовала, как сильно забилось ее сердце, когда она услышала свое имя из его уст. В это время Донателло возвращался на второй ярус. - Давай, представь, что я врач, и опиши, как ты себя чувствуешь? - суетливо спросила Эллин. - Ты и есть врач. - сморщившись от резкой боли в ноге, ответила Ники. - Да разве я врач? - девушка тихо усмехнулась в ответ, осматривая ногу сестры, - Пять лет училась правильно разрезать человека, чтобы потом строчить статейки в "Granta" и вести скучную "Бессонницу", которую никто не слушает... - Я слушаю, - вмешался Донателло, опустившись на колени рядом с Эллин. Девушка смущенно улыбнулась, опустив голову вниз, еле-еле сдержавшись, чтобы снова не покраснеть. - Вывих, - секунду спустя констатировала она, посерьезнев. - Надо вправлять. - решительно сказал Дон. - Не надо! - испуганно вскрикнула Ники и маленькие соломенные веснушки заиграли на ее пухлых румяных щеках. Тем временем в квартире Эйприл... - Эй, Раф, у тебя есть сельдерей? - участливо поинтересовался Микеланджело. Нервы Бунтаря были на пределе. Он весь вечер не знал, куда ему себя деть, у него все валилось из рук, он даже пару раз врезался в открытую дверцу подвесного шкафчика. Происходящее ужасно давило на мозг: Темперамент участвовал в Битве Нексуса, сражался со Шреддером и любовью Микеланджело к ужасным детским мультфильмам... но он никогда не чувствовал себя более нелепо, чем сейчас, находясь здесь, в ее квартире, на ее кухне. Эйприл как раз вышла в коридор, чтобы поговорить по телефону, оставив братьев одних. - Нет, - сдержанно ответил Раф, - у меня нет сельдерея. На самом деле этот вопрос был только предлогом. - Держи сельдерей! - Микеланджело протянул брату пучок, перевязанный тонкой голубой веревочкой и, когда тот осторожно взял его, обладатель нунчак резко схватил Темперамента за руку и приблизил свое лицо к его уху, - Если бы я был девушкой, я бы кинул тебя в этот же вечер. Ты же роль ее парня играешь! - с укоризной шептал Майки, - Ты за сегодняшний вечер ни разу не дотронулся до нее, слова ей не сказал! Если ты продолжишь так себя вести, у тебя могут начаться проблемы, чувак. Бунтарь только сейчас понял, на что согласился. Идя сюда, он даже и не думал о том, что ему придется делать; он никогда не знал, какого это - быть чьим-то парнем; мелодрамы он не смотрел, а всю нежность, когда-либо возникавшую внутри него, он старался моментально гасить. Он частенько багровел от злости, но ему еще не доводилось так часто краснеть в присутствии девушки. Майки заметил удрученный вид брата и решил его развеселить. - Эй, Раф, смотри, у меня шесть яиц в одной руке помещается! Я могу гораздо больше! Спорим, я смогу удержать двадцать шесть яиц?! - Да не сможешь ты. Рекорд - двадцать пять. - буркнул в ответ брат. - А если смогу, то никуда не уйду из этого дома и обязательно закручу романчик с тетушкой Эйприл! В итоге, Весельчаку удалось отвлечь брата и даже его немного развеселить, потому что всякий раз укладывая в руку символ плодородия, Майки сопровождал свои действия словами: "Одно яичко, второе яичко, пятое, шестое..." и так далее. Когда Микеланджело уместил в руке порядка двенадцати яиц, в кухню вошла Эйприл. - О, ребята, родители уже на подходе. Что вы здесь делае... - но она не договорила, потому что от резко шума и звука ее голоса, Майки, вздрогнув, потерял равновесие, и дюжина яиц с хрустом упала ему под ноги и растеклась по всему полу. Возникло секундное молчание. - Майки! - одновременно с досадой крикнули Эйприл и Раф. - Я все... уберу? - виновато улыбаясь, пролепетал Весельчак. Времени было мало, обладатель нунчак уже должен был покинуть квартиру, но, превозмогая все ругательства, которые когда-либо изобрел человек и которые были известны Рафу, Весельчак послушно оттирал "сырую яичницу" с напольной плитки, пока Эйприл хлопотала в гостиной, сервируя стол. - Если я тебя еще раз увижу с яйцами в руках... - сквозь зубы рычал Раф, - то сделаю из тебя омлет. - Ахах, а если не в руках? - не сдержался Майки, стирая последний желток в уголке между шкафчиком с кастрюлями и плитой. - Ну все, мне плевать, тебе конец, Майки!... И Рафаэлю действительно не помешало бы ничего... кроме неожиданного шума, донесшегося за входной дверью, а затем и разрывающегося от нетерпения дверного звонка. В коридоре послышались голоса, шорох, причмокивания губ о щеку... Затем в гостиной появился высокий и статный мужчина с небольшим округлым животом в полосатом серо-синем пуловере и кожаном пиджаке, следом за ним вошла сухая немолодая женщина в вязаном платье малинового цвета в мелкую коричневую полоску весьма странного покроя (с длинными рукавами, расширявшимися от плеча и юбкой ниже колена). Когда Эйприл вошла в гостиную, на ее щеке красовался яркий след от красной губной помады. - А мама разве не должна была приехать? - поинтересовалась девушка, принимая из рук отца пиджак. - У нее работа, детка. Ты же ее знаешь: отчеты, сметы... ох уж эти бухгалтеры. - проговорил отец Эйприл. Эйприл скрылась в спальне, в это время к входу в кухню подошла женщина в малиновом платье, с интересом наблюдая за парнями, которые на четвереньках стирали последние следы сырого омлета. - А вы, ... молодые люди?.. - поинтересовалась она, на самом деле собираясь спросить: "Что вы здесь делаете?". Раф и Майки резко встали и выпрямились, спрятав тряпки за спиной. Весельчак пихнул брата в бок. - Здравствуйте, мэм. - с легкой неуверенностью в голосе сказал Раф, учтиво склонив голову. - Меня зовут Рафаэль. Этой небывалой учтивости всех четверых обучал мастер Сплинтер наряду с боевыми приемами, как будто предчувствуя, что в один из дней его уроки пригодятся сыновьям. - О, какая прелесть! Какое чудное имя! Я мисс Грин, но лучше тетушка Джо. Мне крайне приятно с Вами познакомиться. - восторженно залепетала женщина. - Добрый вечер, мадам. - поприветствовал Майки, галантно взяв маленькую сухую ручку тетушки Джо, коротко коснувшись ее губами. Дама была польщена. - Какой милый молодой человек! - Майк. - подсказал Весельчак. Рафаэль метнул в его сторону вопросительный взгляд. - Чрезвычайно! Чрезвычайно приятно с вами познакомиться! - щебетала тетушка Джо. - Простите за вопрос, - она перешла на тихий и томный голос, каким обычно говорят о таких вещах, - кто из вас двоих... Рафаэль почувствовал, как к его щекам, пульсируя, прилила кровь. - Я, мэм. - сказал он, внутренне трепеща. - Это мой брат, - он указал рукой на Микеланджело, - он помогал нам с Эйприл (Раф секунду колебался, прежде чем употребить "нам с Эйприл") готовить ужин. Тетя Джо с восхищением взирала на обоих парней, оглядывая их атлетичные фигуры с широкими плечами, бугрящимися мышцами руками и приятными лицами, в которых угадывались еле уловимые братские черты и которые действительно смотрелись очень выигрышно. - Братья! Где ж вас ТАКИХ штампуют?! - восторженно прощебетала тетушка Джо, удаляясь в гостиную нюхать букет Рафаэля. Майки наклонился к уху брата: - Эй, Раф, как думаешь, она бы сказал то же самое, если бы увидела нас год назад? - Именно это она бы и сказала. Только крича. Майки хохотнул и скрылся в гостиной. В кухню вошла Эйприл. Надев мягкую защитную перчатку, она присела на корточки перед духовкой, в которой томилась румяная индейка, фаршированная чесноком и яблоками. Девушка приоткрыла крышку и извлекла ароматное кушанье, заполнив кухню чудным ароматом майорана, базилика и птицы. Раф не сводил с нее глаз, а поймав ответный взгляд, ужасно смутился, но не перестал смотреть. - У тебя тут... - он приблизился к девушке, чью щеку "украшал" большой след от красной губной помады, который она в спешке забыла стереть. Раф взял со стола салфетку и поднес ее к щеке девушки, начав аккуратно стирать ужасный оттиск. Корреспондентка застыла, не в силах сказать слова; Эйприл на минуту забыла, как дышать, ее сердце стало бешено колотиться. "Что это такое?" - мысленно спросила себя девушка, прекрасно понимая, что с ней происходило и во что она никак не хотела верить. Раф смотрел в упор на покрасневшую (то ли от соприкосновения с салфеткой, то ли от смущения) щеку девушки, но, почувствовав на себе взгляд янтарных глаз Эйприл, он позволил себе взглянуть на нее. Они стояли так несколько секунд. Девушка не заметила, как взяла руку Рафаэля, все еще сжимавшую салфетку, в свою. Бунтарь ощущал, как кровь больно била в висках, как легкие больно обжигал каждый вздох, и как сильно билось его сердце. Он наклонился к лицу девушки, в первый раз в жизни руководствуясь порывом, но... - Какая прелесть! - пролепетала тетя Джо, всплеснув руками, когда входила в кухню. Раф сокрушенно склонил голову, понимая, какой момент он потерял, но затем снова выпрямился, стараясь придать себе спокойный и сдержанный вид нормального человека. - Я, кажется, вам помешала? Майк, чрезвычайно милый молодой человек, так развеселил твоего отца, Эйприл, что я испугалась за его миокард. Он ушел так же быстро, как моя молодость - какая жалость. Когда стол был сервирован, гости рассажены, еда подана, то мистер О'Нил, орнитолог по профессии, завел разговор о жизни, птицах и жире. - Вот раньше! Раньше, в древности, когда люди от саблезубых тигров бегали, то были все, как вы Рафаэль, красивые, атлетичные... Зато мы теперь (он хлопнул себя по животу) запасаем жирок; птицы, вот, перед тем, как на юг лететь, жир запасают, желтенький такой, тепленький, ... Ух! - он зажмурился от удовольствия, - Мы же жирок заготавливаем в течение всей жизни! Он громко засмеялся вместе с тетушкой Джо и Эйприл; Раф сдержанно улыбнулся, про себя удивившись небывалому (от слова "нет") чувству юмора отца Эйприл. - Да, хахах... это чтобы рвануть под старость куда-нибудь подальше! - продолжила "шутить" тетушка Джо. Под общий смех, мистер О'Нил, мужчина пятидесяти лет, с пышными седыми усами, иногда задавал "другу своей дочери" вопросы, которые обычно задают все отцы при знакомстве с парнями своих "цветущих чад". Конечно, со стороны Рафаэля, было бы безумием говорить только правду, а потому Бунтарь воспользовался советом своего сэн-сея: "не врать, а недоговаривать". - И последний вопрос, юноша, - говорил отец Эйприл, усмехнувшись в усы, - насколько серьезны ваши намерения? Возникла тяжелая пауза. Эйприл с ужасом в глазах уставилась на отца, стараясь контролировать эмоции, Раф же сохранял небывалое спокойствие. Он сделал глубокий вдох и, посмотрев прямо в глаза отцу Эйприл, сказал, - Они более, чем серьезны, мистер О'Нил. Пока отец Эйприл кашлял (то ли от того, что подавился куском индейки, то ли он был настолько ошеломлен ответом Темперамента), а девушка хлопотала вокруг него со стаканом воды, тетушка Джо решительно встала, чтобы разрядить свинцовую обстановку: - А не спеть ли мне нашу песенку, Робби? - увлеченно предложила она. - Это... это было бы пре-красно. - сквозь кашель проговорил отец Эйприл. Женщина в малиновом платье встала из-за стола и подошла к фортепиано, которое стояло у стены напротив стола, и положила руки на черную лакированную крышку. - Позвольте мне, мэм. - остановил ее Рафаэль, про себя поразившись собственной решительности. Он, мягко отстранив женщину от инструмента, открыл крышку фортепиано и обнажил стройный ряд клавиш. Женщина на ухо прошептала ему название песни, и Бунтарь... заиграл веселенький мотивчик Hungry heart. Раф был великолепен; Эйприл и ее отец слушали с удовольствием, покачивая плечами в такт песне. Темперамент был счастлив, что сидел спиной к О'Нилам, и они не видели его раскрасневшегося от волнения лица. Иногда он встречался глазами с тетушкой Джо, которая улыбалась ему во время припева. Женщине нравилась его игра и сдержанная манера себя вести; он оказался одним из немногих парней, которые, как ни странно, понравился и отцу Эйприл, который в этом, правда, себе еще не признался и вовсе не собирался этого делать, ибо любой отец, будь он хоть высоким и импозантным мужчиной средних лет или даже антропоморфной крысой-мутантом, будет всегда думать, что их чад "не достоин никто" и дальше будет продолжать считать своих детей (сыновей или дочек) маленькими и неокрепшими даже, когда они сами будут в возрасте, когда о человеке обычно говорят "не первой свежести". Так сказал и мастер Сплинтер перед тем, как отправить сыновей на вечер к Эйприл: "Я всегда буду волноваться о вас, будь вы хоть парнями, хоть черепахами; или парнями, которые были черепахами". - Люблю я Спрингстина! - резюмировала тетушка Джо, кончив песню под овации Эйприл и мистера O'Нила, к которым позже присоединился и Раф. - И я люблю! - подхватил мужчина с густыми седыми усами, - Спасибо тебе, дочка, ужин восхитительный! - Просто волшебный! - вторила ему женщина в малиновом платье. - У меня бы ничего не получилось, если бы... не Рафаэль. - смущенно проговорила Эйприл, исподлобья посмотрев на Бунтаря, все еще сидевшего на круглом черном стульчике, локтем оперевшись о закрытую крышку фортепиано. Услышав свое имя из ее уст, Темперамент резко выпрямил спину и посмотрел в сторону стола. - Что ж, мы с Джо прогуляемся, тут рядом, заглянем в "Zabar's" и прикупим кое-что к чаю, а вы тут пока... В общем (мужчина с седыми усами встал из-за стола и подошел к Рафу, тоже быстро поднявшемуся со своего места), - я был рад познакомиться с Вами. Чудесный вечер. Вы - отличный парень, Рафаэль. - с этими словами орнитолог крепко пожал руку Бунтаря и поспешил удалиться. Парочка осталась вдвоем. В это же время, в Бруклине... Смерклось. Тишину улицы, щедро освещенную светом фонарей, нарушал лишь отдаленный разговор двух итальянцев, стоявших где-то за углом, в переулке. Вдали слышался приглушенная игра саксофона; на чистом темном небосклоне серебристым и золотым сверкали мириады далеких звезд. На открытой площадке, на краю крыши одного из домов сидели двое: светловолосая девушка и молодой человек в округлых очках для зрения. Они расположились совсем близко друг к другу и смотрели в небо. - У тебя красивые очки... они тебе идут. - нарушила тишину девушка. - А мне нравится твоя водолазка, - улыбнулся Дон, коротко глянув в сторону Эллин. Та смущенно улыбнулась, не найдя, что ответить. Ей нравилось носить водолазки даже летом, и теперь, надев свою любимую, кофейную и мягкую, она была удивлена, услышав подобный комплимент; Умник метил прямо в сердце. Вновь возникло молчание. - Почему ты молчишь? - спросила девушка, сказав первое, что пришло в голову, мысленно обругав себя за "ванильность и приторность" вопроса. - Так я молчу не зная, что сказать, - начал декламировать Донателло первое, что пришло в голову, - не оттого, что сердце охладело. Нет, на мои уста кладет печать... - он осекся, вспомнив окончание строфы. "Моя любовь которой нет предела" - мысленно продолжила за него Эллин, в ее глазах промелькнуло удивление. - Это Шекспир. - сказала она. - Я люблю Шекспира. Ее сердце забилось сильнее. Она посмотрела на Дона. Когда он говорил вслух давно знакомые ей строчки, его бархатистый голос звучал так стройно и мелодично, обволакивая ее целиком, успокаивая, погружая в состояние легкого сладковатого тумана. Эллин понравился его голос. Она весь день наблюдала его манеру разговора, которая ей необычайно нравилась, а то, как он хлопотал вокруг ее сестры, и как затем позвал ее смотреть звезды на крыше, казалось Эллин небывалым чудом. - Жаль, что сегодня не мой день рождения. - сдавленным от волнения голосом сказала блондинка, медленно болтая ногами и глядя вниз на улицу. - Почему? Девушка легко улыбнулась. - Потому что в день рождения всегда случаются чудеса. Как сегодня. Я стояла на Бродвее, боясь увидеть кого-то, похожего на Билли Гибсона, а... пришел ты. Дон молча снял с себя джинсовую куртку и накинул ее на плечи девушки, та тепло закуталась в нее, благодарно посмотрев ему в глаза. Умнику Эллин казалась маленькой беззащитной девочкой, которую хотелось крепко прижать к себе и никогда не отпускать... но он бы себе этого не позволил. По крайней мере, сейчас. Продолжение следует... *Гаттамелата - конный памятник кондотьера Эразмо де Нарни, по прозвищу Гаттамелата, произведение рук великого флорентийского скульптора Донателло.