Борец

John Murphy – In The House - In a Heartbeat

***

Дайки рывком оторвался от ринга еще до начального свистка. Такие фальстарты беспокоили мало. Он врезался в противника, пытаясь сразу же сбить его с ног. Больно ударяя плечом в живот, резко кидаясь на него в обхват руками за поясницу, чтобы он упал. Орать попутно, чтобы показать, чья территория. Но парень под препаратами, оказался не настолько слабым. Он буквально врезался ногами в поверхность ринга, тяжелея с каждым толчком и порывом Аомине. И через несколько секунд оба поняли, что это мертвая точка, и Аомине больше не может сдвинуть этого слона с места. Напротив же, Дайки тут же почувствовал удар себе в область солнечного сплетения. Сильный, отрывистый, как будто сквозь него прошло острие меча. Руки на секунду ослабли в плечах, и этого хватило, что бы противники разбежались по разным углам. Напряженное громкое дыхание, которое заглушается перебранками на трибунах и разнородными голосами. Аомине не слышит собственных мыслей, не говоря уже о противнике. Он видит только красные белки глаз, которые, словно наполнены ядом, произносят: "Становись на колени". Боль проходит через несколько секунд, заставляя Аомине вновь взять себя в руки. Если он под действием обезболивающего, то ему тяжело даже представить, как на самом деле болит место удара. Очередная его атака. Аомине несется сквозь пространство, силясь снести с ног огромную кучу мышц, но у него не получается. Ему не удается сделать подножку, захват или удар под колени. Он оказывается менее ловким и быстрым. И когда, как будто положительные частицы атома, они отталкиваются друг от друга, разлетаясь вновь в разные углы, Аомине просто открывает рот от удивления. Неиссякаемое желание его подавить. Его, Аомине. Сила, которой ему достает, чтобы наносить удары Дайки в больные места. Конечно, ведь у него был тот, кто поведал о больных-то местах. Дайки приоткрывает рот, чтобы растянуть кровь на губах, ощутить металлический пресный вкус. Понять, что это его кровь. Что это у него разбито пол лица. Что кулаки уже счесаны, а дыхание подводит. Что болит бок, в который пулеметной очередью втащилась пелена ударов. Понять, что любой бы уже был побежден. И, наконец, что если Дайки уже выжат, то у его противника дочерта сил. Свет горит также ярко и также броско. Он не мигает и не движется. Но в глазах Аомине он окрашивается в красное месиво развороченных голов публики. В гадкое алое пойло, которым он упивался пару дней до этого. Таким кишащим разной тварью организмом, что это больше не свет, а нечто, созданное удавить в Аомине человеческое сознание. Все это так подходит в описание того, что прячется в груди Дайки, за твердой костной оболочкой ребер, за тканями и мышцами, там, где нет защиты и полным-полно нервов. Это больше не сердце - это пульсирующее живое чувство агрессии, стертое под корень, но еще живое, еще способное выстоять. Где-то сквозь монотонный крик трибун раздается оглушительный рев. Буквально несколько секунд, чтобы Дайки понял - это его голос. Разрывающий ненужное пространство, одаряя всех их немым шоком. Отвешивая Рин грубый удар по ее испещренному ранами нутру. Четко давая понять: Дайки не удушить, не унизить, не победить. Аомине скалит зубы, словно зверье. Не пытается, а именно является бешеным, неконтролируемым. Ему не нужен допинг, чтобы почувствовать в себе адреналин, живую силу, крик, который вырывается из его легких и несется прочь, выдирая с кровью барабанные перепонки соперников, друзей, любимых. Одиночка. Когда Дайки отрывается от пола, отталкиваясь сильными ногами. Когда он заносит руку, напрягая все мышцы, до последней клеточки. Когда все его слезы - это удары по противнику. Кажется, словно он не считается с жизнью. Что нет силы, способной схватить его за горло. И вот с этого момента, почти с секунды полного унижения, Аомине, с разбитым в хлам лицом, с кучей ссадин и синяков, с отбитой, кажется, почкой, с царапинами и больным самолюбием. Он начинает нестись в полную силу. Открыть полный спектр ощущений, задохнуться ими и почти утонуть в том, о чем он не думает. Ведь не думает же? Руки ее содрогаются при каждом нанесенном ударе Аомине. Она видит, как он дрожит всем телом, почти без шансов на победу. Но вновь и вновь встает с ринга, полный уверенности, что он не сдается. Ее ладонь хватает что-то мерзкое. "Волнуешься?" - вопрос на засыпку. Чей-то грубый низкий голос разъедает мозг. Чей-то голос, который такой не дайковский. Стиснуть скулы, чтобы не ответить. Не выдавать себя. Решение принято, Аомине ей помог. Последняя встреча была и больше не будет. Очередная последняя. Очередная постельная. Сцена на ринге заставляет сжиматься каждую хрупкую и сильную мышцу, каждый удар отзывается комом в горле. Ее взгляд падает на Аомине, когда тот встает с пола. Это слишком хорошо заметно: раздробленное лицо. Бугорок на переносице из-за частых ударов. Отек над глазом. Красный белок из-за прямого удара в глаз. Истерзанные кулаки и полное отсутствие какой-либо боли. Он скрывает. Он мастерски это прячет за стеной полной уверенности. А в ее голове только и мечется, что: "Почему ты меня не послушал? Тебе не выиграть... Тебе сейчас у него не выиграть..." Заставить всех и все думать по-другому. Вычистить свой скелет от прилипшего к нему ощущения потребности в ком-то. Бить ради того, чтобы убить. Только сейчас бьет не Аомине. Дайки пытается сопротивляться, ставя блоки и защиту. Пытаясь опереться о пол, чтобы улизнуть из-под противника. Но он только получает очередной удар в лицо. И все вокруг смешивается в один момент. Серая масса сидящих, подпрыгивающий Мидорима со своей шевелюрой и бликами очков. Рин, нервно прикрывающая рот, и застывающая в полном ужасе. Что произошло? Аомине еще чувствует себя, свои руки и боль, он еще жив. Почему на него все так негласно уставились? Он лежит под соперником, потеряв на несколько секунд ориентацию в пространстве из-за удара. Он видит все параллельно полу - под наклоном из вертикального состояния человека. Видит ринг так близко, он ощущает его запах и температуру - горячий. И видит, что из-под его головы течет нечто такое, что загодя было у него на губах. - Стоп! - орет голос извне. - Конец раунда! Его противник слетает, как угорелый. Но Дайки поднимается с трудом. С полным свои весом, он будто ощущает каждый грамм. Он слазит с ринга, и к нему подлетает Мидорима. - Немедленно в больницу! - Нет. Я должен выиграть. - Немедленно! Ты видишь, что с тобой?! Дайки, видя все через призму красного, хватает Мидориму за жилетку, оставляя кровавый след. - Я тебе приказываю: перевяжи мне голову, и я дальше пойду на второй раунд! Еще раз слово "нет", и я пойду без перевязки! Понял меня?! Мидорима пятится назад, как истинный рак. Напор Аомине заставляет громко сглотнуть и на секунду забыть, что он раненный. Напор Аомине заставляет подчиниться. Накладывая шину, сверху заматывая бинтом. Различая голос бывшего товарища по команде: "Он голову тебе разбил. Ты вырубишься через пару минут, идиот! Какого черта ты меня не слушаешь?!" Но молчать и терпеть боль, которая уже пульсацией бьет во всем теле. Разжевать последнюю таблетку новокаина. И увидеть. Увидеть, как сквозь толпу, Рин подбегает, не решаясь дотронуться. - Дайки, я... - попытка слов, но страх показаться эгоистичной, видя, как кто-то истекает кровью, снова закрывает ей рот. Вопросительный взгляд. - Прости меня. Я не хотела. Угомонись, тебе нужно в больницу, пойми. Я сейчас вызову скорую, пойдешь... - Да делай. - Пауза. - Что хочешь, - резкий разворот на пятках. - Меня мало, что ебёт сейчас. В особенности - ты. - резкий тон. - Позаботься о братце, - усмешка. - А я о себе побеспокоюсь сам. Шок, растекающийся по телу. Поставить капкан, и самой угодить в него. Внутренности, что еще несколько мгновений назад казались спокойными, и лишь слегка подрагивающими перед страхом за жизнь Дайки, теперь вывернутые в слякоть, изношенные, иссушенные. "Меня мало, что ебёт сейчас. В особенности - ты". Справедливость. Возмездие за слабость. За то, что отвергла. За то, что отказалась. Руки на горло. Не в попытке себя удушить, скорее, в попытке не показаться еще более слабой - не дать себе разреветься, как последней чувствительной шлюхе. Рука на плечо. Мидорима внимательно изучает формат внешности Рин. Сдержанная раздражительность. И Шинтаро абсолютно хладнокровно произносит: - Девушка, не знаю, что конкретно у вас здесь было. Но оставьте его в покое. У него и без вас проблем невпроворот. Вы мешаетесь. И приносите пьянство в его трезвую голову. Перестаньте докучать. Шлепки ног Дайки от этого места. Рин не знает Мидориму, но она знает, что он точно прав. И тихо, как подбитый зверь уходит, заставляя Мидориму проводить себя взглядом. - Второй раунд! - снова раздается извне. - Зачем ты вмешиваешься? - сладкий голос профессора, которая пришла с Мидоримой. - Разве это не их личные дела? - Н-да, - он протирает очки, и, наконец, замечает кровавое пятно на жилетке. - Люди сами вообще ни с чем справиться не могут. За такое нужно благодарить. И я верю, что Аомине не тот кретин, который этого не понимает. В конце концов, он дева. А у дев сегодня удачный день для познания собственных сил. - Когда приедем в кабинет, расскажешь, что за гороскоп у козерогов? - она с легким нажимом проводит ногтями по шее Шинтаро. Но сейчас не самый подходящий момент. Все глаза устремлены на ринг. Даже ветераны клуба не помнят еще ни одного боя, что бы дрались с разбитой головой. Уж тем более, чтобы с разбитой головой дрался Аомине, на которого ставят 80%. И эти 80% сейчас поголовно трясутся за собственные деньги. Ведь если Аомине проиграет... Если он только посмеет сдать позиции. Снова прямой взгляд Аомине в глаза противнику. Дрожащей нитью натянутая злость друг на друга находит выход в очередной порции слов. "Я тебя раздавлю". Усмешка в ответ. Дайки? Раздавить? Захват. Так мастерски перекинуть бугая через плечо, заставляя удариться спиной о голый пол. И вдавить кулак в его живот. Так, чтобы он согнулся. Так, чтобы Аомине заметил дрожь в ногах. И в следующую секунду почувствовать, как потные большие руки хватают за поврежденную голову и тянут вниз. С напором, с присущей только мужчинам жаждой убить. Картинка в глазах шатается. Чувства мешаются. От ноющей боли потери до резкой вяжущей - от ухвата за голову. Несколько сот незаметных движений, и Аомине вдруг понимает: он лежит на ринге, на животе. Сознание резко проснулось в нем, плюясь кислотой в лицо, заставляя орать, орать от боли. От дикой боли... перелома. Аомине распластался на ринге от удара под дых. Руки, раскинутые в разные бока, не могли пошевелиться. В одну секунду он ощутил, как руку где-то в районе локтя придавливает стопа противника. Как его запястье властно берут, сжимая. И как в следующую секунду чужая рука резко подается вверх, ломая кости в руке Аомине. Как буквально лопается кожа. Как хрустит твердая ткань. И как крик вырывается из осипшего горла. Боль, пронзающая руку, заставила слезы проступить на глазах. Но их не заметно - слишком много крови течет из-под бинтов. Резкий толчок внутри его головы: "Последний рывок. Давай. Хотя бы встань!". Аомине резко переворачивается на спину, подбирая сломанную руку. Кожа не лопнула, хотя и неестественно растянулась, словно набухла - кости разошлись в разные стороны внутри. Зверей боятся. Особенно диких. Их невозможно приручить. Их невозможно понять и приласкать. Они чужды к человеческим рукам. И даже не каждое оружие для них смертельно. Когда в человеке сидит подобный зверь, ему не нужны прикосновения, забота и уход. Эти звери сами по себе, крепкие, мощные, беспощадные. И если их задеть... Если их сильно задеть... Ни один хищник ведь не жалеет браконьера-карателя? Дальше все поплыло оранжевой дымкой. Перед его глазами вспыхивали то образ яркого света, то ее лица, то наставлений Мидоримы. Он ощущал, что дерется чисто механически. Резко поднять ногу, и со всей силой ударить в грудь. Так, чтобы противник не отошел, а отлетел. Закашлялся. Прижимать к себе больную руку и бить ногой в грудь, по ребрам. Чтобы изо рта потекли две тонкие струйки крови. Чтобы орали извне: "Угомонить!" Чтобы кричали: "Он его убьет!" Чтобы Аомине различал визг: "Скорая!" И чтобы в конце концов понять: у него пробитая голова, сломанная, безумно болящая рука, отдающая жжением, и противник... Беспомощно лежащий на полу с кровью изо рта. Его сломанные ребра и резкий удар с ноги в ухо. Вся эта канитель. Как будто поглощает. Аомине ждет только слова "победитель" и что-то еще... Что-то еще должно быть. Важное. Он оглядывается вокруг. Бой признан законченным. На ринг слетаются люди. Мидорима хватает его за голову. Осматривает руку. Кто-то вызывает скорую. Но эта суматоха разбивается о призму глухоты Аомине - он не слышит почти ничего, он почти ничего не видит четко. Сознание в острой фазе показывает, что он почти в омуте. Дайки не может различить среди всех этих людей ни одного нужного. Он не помнит ничерта, что было "до". Но "до" как будто и не было вовсе. Хочется крикнуть: "Мне больно". Но сил все меньше. Хочется заорать: "Я не чувствую руки". Но горло не выдерживает. Много чего хочется сделать именно в секунду полного забвения. В голове внезапно что-то резко зазвенело. Что же звенело?.. Первый звонок. Он в костюме. Первоклашка. Мама в синем костюме и отец, который в то время еще носил усы. В его рюкзаке четыре тетради и обед. Но по секрету от мамы, малыш Дайки положил в портфель еще несколько машинок. Родственники улыбаются и радуются. Говорят, что Дайки очаровательный малыш. А он, выученный быть вежливым теплыми руками матери, отвечает, что ему очень приятно. Он бежит в свой первый класс. Под звук этого звонка. Звонок... Так резко приводит Дайки во что-то липкое и неприятное. Как будто он видит только силуэты. Удаляющиеся, скорые, но в огне. Все вокруг горит ярким пламенем. И ее образ. Образ сидящей на стуле, нервно дрожащей, но искренне переживающей, маленькой и никчемной в сравнении с жизнью, но такой дорогой исключительно для него. Вляпаться в эти воспоминания, как в дерьмо. Как будто они разъедают последние вдохи и, наконец, все заканчивается. Аомине проваливается в пучину темных переживаний, в омут огня, который горит, не собираясь прекращаться. В обморок.