Борец

Korn feat. Skrillex – Get Up (Skrillex's Director's Cut) Broken Iris – Broken Inside

***

Когда музыкой можно напиться. Свет мигает так же отрывисто, как огоньки правильных ответов в каком-нибудь блитц-раунде. Пластика рождается из либидо. Нутро разлагается под действием скотча и коньяка. Хочешь что-то сказать? Замолчи. Дурман, окутывающий его тело. Мышцы, расслабленные и готовые мягко перекатываться, лежа на чьем-то чужом теле в этих ярких огнях. Танцпол наполнен пиявками и релаксирующими ублюдками. Они ловят кайф от одного только поведения музыки - резкого, сжимающего мозг в теплых ладонях, отводящего проблемы на чьи-то другие плечи. Сердце бьется в ритм битам и мелодиям. Он отбивает ногой ритм, растекаясь по диванчику, словно совсем себя не помнит. Голова откидывается назад, и нижняя челюсть ни капли не напрягается. Он как будто ловит ртом этот дым кальянов вокруг, этот запах невыдержанного коньяка, эти звуки, идущие из самого извращенного сознания ди-джея. Аомине лень смотреть вокруг, моргать, он любит это полупьяное состояние. Ах да, его же сейчас могут легко подстрелить. Он резко возвращается в нормальное положение, сильно тряхнув головой. Перед глазами очередь разноцветных линий. Мигающая осанка музыки. Опрокинуть в себя рюмку. Капли, стекающие вниз по горлу, по дергающемуся от смеха кадыку, вниз, делая в две дорожки мокрой его рубашку. Белая рубашка, с подвернутыми рукавами. Надо же. Дайки слишком беспечен. Так он решил: если сегодня его где-то убьют, то в морге он будет выглядеть просто отпадно. Он рыскает взглядом по территории клуба, он ищет кого-нибудь, кто хоть немного напоминает ее. Чтобы отделаться от воспоминаний, их нужно просто еще раз пережить, да? Просто еще один раз. Кто-то, кто не в платье. Кто-то, кто прост собой. Кто-то, кто не будет говорить лишнего. Он стряхивает головой, поднимаясь. Ноги сами приведут его туда, куда ему нужно. Нельзя точно сказать, что в его приходе в клуб не было подтекста. Рин сказала: "Я знаю все обо всех". А значит, она должна была знать, что он придется сюда, правда? "Найди меня". Аомине рычит, посмеиваясь в сторону каждого мимо проходящего. Он идет сквозь танцпол. Куда? До упора. И по дороге он точно наткнется на нужную личность. В руках - сплошная легкость. Бок не болит. Это полное забвение, как мираж, - лишь иллюзия релакса. Но ему нравится. Ему всегда нравилось: заменитель соперников (он всегда их побеждает), заменитель дружбы (иначе какого черта именно Мидорима?), заменитель любви (только секс). И когда вместо заменителя ты пробуешь на вкус настоящий, оригинальный привкус чувства, до этого известного тебе только абстрактно... Ты прячешь голову в песок. Но это неважно. Важнее то, что даже при всех этих заменителях, Аомине вполне счастлив. Осталось только выкроить из себя окончательное пуленепробиваемое месиво. Осталось вычеркнуть только один пункт - коляще-ноющее ощущение где-то в глубине организма, что сначала кажется, будто у тебя проблемы с желудком. Но это гораздо глубже, и проблемы у тебя с головой. Вернее, с тем, что в ней. Рука на плечо останавливает Аомине. Дайки не ошибается. Медленно, полагаясь только на собственную удачу, Аомине поворачивается, сразу кладя отяжелевшую руку ей на плечо. Из-за музыки не слышно, что она говорит. Или она вообще ничего не говорит? Мысли путаются в голове Дайки, как наушники, что неаккуратно сложили в карман. Свет мигает с переменной скоростью, то синим, то красным. И вот он видит ее. Красный свет. Глаза кажутся более карими, более блестящими, более широкими. Ее черты лица становятся до невыносимости мягкими, нежными, приятными. Как будто сейчас включится свет и это лицо окажется отраженным на черно-белом фото. Синий свет. Взгляд сбился в одну точку - в глаза Аомине. Он видит эту искру холодности и безразличия. Лицо становится грубым, бескомпромиссным, бесстрастным. Но свет снова меняется. И каждое новое лицо Рин приносит Дайки секунду размышлений. Она берет его за запястья, сжимая как можно сильнее. Они пытаются пробиться сквозь толпу, но получается плохо. Люди не расступаются, двигаясь в музыкальном экстазе. Их рвет. Кажется, еще секунда, и все вокруг взорвется этими людьми. И по залу будут валяться внутренние органы, куски кожи и кости, все будет залито кровью, музыка выключится, и останется только бесконечный спектр лиц Рин. Все вокруг - она. Все внутри - она. Одно воспоминание. Одно касание мягкой холодной руки. Безволие. Податливость. Пьянство. Аомине останавливает Рин и вплотную подходит к ней, упираясь всем телом в ее спину. Руки аккуратно ложатся на бедра, немного двигая ими - плавно, совершая знак бесконечности, совсем похоже на танец. Она не сопротивляется, лишь послушно двигаясь в ритм музыке. Это проникает внутрь их тел, покрывает пленкой пластики каждую мышцу, безотказно действует на мозг. Это то самое ощущение давления где-то в горле и чуть ниже живота. То самое ощущение, когда хочется кричать от удовольствия и хватать руками чужие руки. Аомине наклоняет голову до уровня ее головы. Даже в этом бардаке чьих-то дыханий, она различает именно его: сбивчатое, тяжелое, как будто сто лет знакомое. Он называет ее по имени. Только по имени и никак иначе. Когда вечер подойдет к концу, придет конец всем мыслям. И через несколько дней, готовый к бою, не думающий о Ней, он выйдет на ринг, чтобы победить. Он различает ее голос: "Ты меня ненавидишь?" Он различает ее шепот: "Ты меня презираешь?" Огни мелькают, как бесконечный поток звезд галактики. Обожженное градусом нутро Аомине, действует исключительно по наитию собственных инстинктов, желаний, повадок. Ему хочется схватить ее прямо здесь и разорвать, счесать кулаки в кровь, распотрошить ее полностью. За что? Просто и понятно. Дверь хлопает. В небольшой комнате навалено много подушек на полу. Так, что как только ты заходишь в комнату, сразу на них наступаешь. Два столика, на одном из которых стоит будильник. В эту комнату не зайдет никто. Оставив на ручке просьбу не входить, Аомине прикрывает за собой двери. Полумрак не достают мерцающие шары света. Только приглушенная музыка тепло растляет сознание. Все эта смесь злости и, уже давно заколоченной, нежности бросаются на Дайки с кулаками, решаясь отомстить сполна. Бретелька бюстгальтера лопается. Раньше грубыми, но сейчас такими чувственными губами он касается кожи на ее плече. На нем несколько засосов. Оставленных не ним. Злость заставляет брови прогнуться. Конечно, она должна быть только его, ничья больше. Вверх по шее. Языком. Притягивая к себе, с силой сжимая руки, чтобы потом остались синяки. Втянуть израненную мочку. Укусить. Оставить собственный след в ее мозге, остаться яркой полосой через все ее сознание. "Ненавидь меня", - как молитва внутри ее карих глаз. Давай, сделай ей больно. Так, чтобы она не ощущала себя виноватой. Не сумев отказать себе в соблазне еще раз прикоснуться к этому телу. Когда единственным оправданием своей слабости оказывается недостача аоминекислот в организме. Все это, как ком, стоит в ее горле. Коленка между ног. В стенку. Вжать ее так, чтобы не было возможности сбежать. Увидеть странный румянец на ее щеках. "Что с тобой?" - не спросить. "Я нуждаюсь в тебе", - не получить ответа. Рывком стянуть все лишнее. Дышать в унисон, хрипло называя его имя. Имя. Не забыть. Главное не потерять голову в этих горячих нотах приглушенной музыки. Теряйся. Прочь белую рубашку - морг подождет. Как ее пальцы, словно переломанные секаторами, боязливо проводят по его животу, по груди, обхватывая шею, чтобы еще раз притянуть к себе. Растянуть тепло. Почти задохнуться и снова открыть глаза со зрачками, полностью заполонившими радужку глаза. Поднять ее. Бросить на подушки, чтобы вновь накрыть собой. И чуть ли не испугаться, когда ты, наконец-то заметил, несколько широких красных полосок на ее боку, переходящие на спину. Словно еще не зажившие шрамы. Кулак в пол, разметая подушки. Так, чтобы ее тело дрогнуло от страха, и вновь, пытаясь тебя отвлечь, притянуть к себе, прислоняясь голой грудью. "Из-за меня?" - глупый вопрос. "Из-за меня", - провокационный ответ. Ближе, если это возможно. Сорви свое горло. Доведи все до той точки невозвращения, когда невозможное - невозможно. Когда ты поймешь: что это не сможет продлиться вечно. Когда ты сам для себя не можешь понять: что происходит, почему тебя так в это тянет, за что тебе досталась именно она. Он медленно, хотя только что терял крышу от одного только вида ее удовлетворенного лица, входит. Жаль, что время не резиновое. Если бы они могли, то уже бы давно переступили через себя. Гораздо лучше оборвать все на середине, чтобы рана ныла, болела и кровоточила. Это лучше, чем завести все тупик, когда ты начнешь склоняться над унитазом, заводя два пальца в глотку только от присутствия другого. Лучше предотвратить последствия. Даже если сейчас ты громко дышишь и беспорядочно целуешь ее лицо, шею и грудь. Не понимаешь, почему из ее глаз криво, совсем не эстетично льются слезы, вперемешку с оргазмом. Почему она просит остаться тебя в ней. Почему не хочет разрывать это. И, когда уже совсем станет невмоготу, схватить за его шею, чтобы блаженно приоткрыть рот и прогнуться в пояснице. Чтобы он смог потом целовать твой позвоночник, видя только твою спину, испещренную странными красными полосами. Целовать эту вздувшуюся кожу. Облизывать ее. И снова завестись. И наконец-то освободить себя. Дать волю слезам. "Я тебя предала". "Ты мне ничем не обязана". За очередью всхлипов. Дайки никогда не успокаивал слезы. Никогда не прижимал чью-то голову к груди, никогда не был чьей-то опорой. И никогда его нутро не ныло в ответ. Так, чтобы искренне сочувствовать. Она не скажет: "Мне стыдно". Но он поймет. - Не уходи, - впервые вслух. Когда ее рука потянется за одеждой. И молниеносный, прожигающий взгляд в глаза. "Что ты сказал?" Сухая глотка. Как так. Так просто. Сломать всю эту систему обороны. - Я предупредила тебя, - теперь Рин прячет красные глаза в полумраке и еле доносящейся музыке. - Ты сам... - Я все знаю, - перебивает Аомине. - Знаю, что на меня держат курс. Знаю, что против меня будет адреналиновый бык. Также я знаю, что ты... - Говори, - горькая усмешка. - Знаю, что ты правая рука того парня со "Склада". Я все знаю. - Ты ошибся в слове "подстилка". Бескомпромиссная попытка себя уколоть. Тебе же должно быть больнее, правда? Больнее, чем ему, чем борцам, чем тем, кого сжигают заживо. - Зачем ты делаешь это? - вопросительный взгляд в ответ. - Зачем ты унижаешь себя? - Потому что, если я сделаю это сама, то никто другой этого уже сделать не сможет, - после долгого молчания. Аомине падает головой в подушку. - Дайки, - тихое, как сквозь вакуум. - Ты мне нужен. "Это не для нас". "Ты с ним спишь? - Да". Синие огни. Ринг. Дрожащее тело. Не ним оставленный засос. Дверь выхода с табличкой "не беспокоить". Темнота ночи. Сбитое дыхание. Вдох глубже. Выдох тише. Руки на плечах. Лицо, утыкающее в ее волосы. Губы, обдающие жаром, когда говорят в затылок. - Ты сможешь уйти от своего "босса"? - На мне лежит долг. - Я дам тебе денег. - Он не денежный. Мне осталось еще два года. - Что? - округляя глаза. Спазм и рвотный рефлекс, и Аомине, так ловко его сдержавший. - Что это значит?! - Я полностью не свободна еще два года. Я не смогу. - Уходи. Мы вместе что-нибудь придумаем. - Я не могу. Да пойми же. Он никогда не оставит нас в покое. И мой брат... Он убьет его, если ты не сделаешь этого в следующий бой. Я не могу. - Да почему?! - тряска за плечи. - Я помогу тебе! Давай, рискни! Я тебя защищу, Рин, черт тебя! - Не тряси меня! - но в ответ еще сильнее. - Нет! Я знаю, на что я способен! Только откажись от этого от всего! Если ты говоришь, что я тебе нужен, блять! Пощечина. - Остынь! Рекошетит в противоположный угол. - Я не могу, Дайки. Как бы я ни хотела. Прости меня. Громкий стук сердца. Он заглушает вой музыки, кажущейся сейчас такой неритмичной. Этот грохот сердечной мышцы разъедает ребра. Это хлеще кислоты. Это пуще приступа эпилепсии. Это - ненормированная боль, застрявшая где-то глубоко за рамками осознанного, и охуенно больно въевшийся образ слез и фраза "Я не могу". - Все ты можешь. Я защищу тебя, - сквозь сжатые зубы и кулаки. - Нет, Дайки, прости. Смех. Такой гортанный, и так пугающий ее. - Так ли я тебе нужен? Молчание. Нахмуренные брови. - Да, но... - осекается. - Это мой мир. И в нем нет места спасению. Я слишком увязла. - И отказываешься от помощи? Молчание. Она сухо смотрит на него, и, словно сейчас упадет, медленно разворачивается на пятках. - Не появляйся больше в моей жизни, - нож ей в спину. Сосредоточенный взгляд в пустоту. Отвергнутая помощь. Растоптанный шанс на то, чтобы быть. Для начала - просто быть. Слезы - ничего не стоили. Мир, отвергающий добро, смеется над ним. Так странно, что это, кажется, чуть ли не впервые... "Мне не конец, не конец", - самоубеждение. Остолбенение. Словно приклеенная к полу, отрывает ноги, резко хлопая дверью, несясь прочь. Ты никогда не поймешь, почему ему больно. Почему в итоге ему так больно. Действительно, почему?