Борец

Они молча выходят из машины в какой-то обреченной ауре. Нечто, лежащее между ними, будто бы создает напрягающую атмосферу. Аомине молча открывает квартиру. Ночь действует по-своему. Слишком темно, слишком свежо. От нее пахнет резкими духами, от него - кровью. Тусклый свет в квартире. - Я в ванную, - устало говорит он. И абсолютно не хочется язвить, быть резким или даже насмехаться. В машине произошло нечто, не поддающееся описанию: она внезапно позволила себе заплакать, но так отчаянно держала его руку у себя под горлом единственно для того, чтобы он не повернулся лицом и не увидел этой позорной слабости. И, что странно, но Дайки это понимал прекрасно: когда он проиграл Кагами, он тоже не хотел смотреть ему в глаза. Еще меньше - чтобы он намеренно заглядывал. И это навевает ту атмосферу странной грусти, словно они уже давно живут вместе, а завтра кто-то умрет. Он набирает ванную теплой воды. И полностью погружается в нее - с головой. Смыть все следы внезапно появившейся боли. Только то, что происходит с ним имеет значение. Тогда почему бескорыстная помощь так выводит из равновесия? Когда огонь поглощал их дом и он, сдерживаемый двумя пожарниками, рвался на помощь... Никто тогда и не думал ему помочь. Дайки ненавидел эти воспоминания. Не мог понять почему именно так сложилась судьба, вроде бы та, которая должна была быть удачной. Он стряхивает головой, брызгая вокруг, как бы освобождаясь от мыслей. Он слишком сосредоточен. Голова немного свисает с края ванны. Но Аомине абсолютно не вздрагивает, когда на этот же конец ванны ложится голова Рин, слегка намачивая волосы. Он лениво смотрит на ее профиль, а она - в потолок. Аомине даже не слышал, как она зашла. Он чувствует, как ее волосы щекочут ему щеку. - Что ты хотела? Но она не отвечает. Она просто сидит, прислонившись спиной к ванной. - Это странно, Дайки. Отчего-то не хочется никак его называть, кроме как "Дайки". Как будто от этого они могут стать ближе. - Я, - она осекается, и замолкает на минуту. - Просто ты зарабатываешь дракой, а я - информацией. - Тебя никто не винит, - глухо отвечает Аомине, не находя эмоционального отражения в своих словах. И это причиняет еще больше боли тому, кто не умеет извиняться, но так старается. Рин сжимает пальцы в кулаки, пытаясь найти хотя бы какие-то слова, но они упорно не ищутся. - Сколько тебе лет? - спрашивает Дайки, волнуя воду руками так, чтобы она омыла тело до подбородка. - Двадцать три. - Ты на год... - ...старше тебя. Я многое знаю о тебе. Кроме твоих мыслей. Он хмурится и немного отстраняется, поворачивается на бок, отчего вода выходит за пределы ванной, делая спину Рин мокрой. Она также поворачивает голову. Словно бы они лежат на подушках, а не на керамике. Несвойственный Аомине долгий взгляд в глаза. - Тебе нужны мои мысли, а сама плачешь так, будто стесняешься. Она усмехается, заходясь безрадостным смехом. - Эй, Дайки. Кому в этом мире нужны чужие слезы? - Глупо сейчас об этом говорить. Ты помогла мне, собственно, выпутаться из ловушки, построенной тобой же. Наверное, обычно, люди раскаиваются и извиняются. - Но не я. Она прикусывает губу, но не перестает улыбаться. - Ты долго собираешься быть Борцом? - Всю жизнь, - не думая отвечает Дайки. - Вся моя жизнь - это что-то, подобное драке. Если не ты, то тебя. Разве нет, Рин? - он усмехается. - С чего вдруг мы такие грустные? - спрашивает она, взъерошивая ему волосы и поднимаясь. Аомине садится в ванной, спиной к ней. И чувствует, как на мокрые плечи ложатся холодные руки. Еще один шаг к тому, чтобы дойти до своего конца. Почему Аомине только сейчас понял, что его пугает? Понять, что кто-то может быть ближе, чем просто окружение. Бояться за кого-то. Нести ответственность. Быть просто рядом. - Никто не говорит о высоких чувствах, - слышит он горячее дыхание на ухо. - Мы с тобой слишком одиночки, чтобы привязываться или уж тем более... быть вместе. Дайки смеется, но получается как-то нервно и наигранно. - С чего вдруг ты?.. - Ты же думал об этом. Я не утверждаю, но... Я подумала. - Да, - отрывисто соглашается парень. - Ты права: это не для меня. - И не для меня. Ладони соскальзывают с плеч, проводя по мокрой спине, вниз под воду. И дверь с такой же небрежной легкостью закрывается за ней. Огонь полыхал больше часа - его не могли потушить. У Аомине была какая-то цель изначально. Будто бы он хотел, что бы мир почувствовал, как бывает дерьмово. Как будто он хотел стать железным, чтобы никогда и ничего не терять. Он провел несколько месяцев под опекой родителей Сацуки, так как был несовершеннолетним и не мог нести ответственность за себя самостоятельно. Тогда он понял: он везде гость. В любом случае. И когда он слышит: "С твоих слез всегда будет кто-то смеяться" от Рин, он молниеносно связывает эту фразу со своими собственными мыслями в тот период: "Твои слабости - это посмешище". Но с каждым шагом к цели быть абсолютно законсервированным в драке, он слишком теряет свою сущность. Так уже было: когда тебя некому победить, становишься невыносимым засранцем. Он выходит из ванной. - Иди, - говорит он, просто сидящей на кухне девушке. Рин внимательно переводит на него взгляд, будто бы не слышит. Но просто поднимается и идет. - Дашь что-то одеться? - Было что-то... Он ищет в своем шкафу предметы женского гардероба. Но ничего, кроме футболки Сацуки не находит. Приходится давать эту футболку и собственные трусы. - Куплю тебе потом другие, - говорит она с улыбкой. Но атмосфера, давящая на веру в будущее, никуда не уходит. Дайки просто ложится на постель, заводя руки за голову. Ему так немного лет, отчего тогда такое разочарование? Драки стали способом жизни, и внезапно стало подозрительно пусто. Как будто в нем появилось много места для чего-то, для чего он сам еще не понял. Но уже знает заранее: это пустое место не заполнят. Не потому, что не смогут, а просто... Просто потому, что он - это он. Дверь в комнату скрипнула. - Спать будешь в зале. Там удобный диван, - говорит Аомине, не переводя взгляд. - Хорошо, - произносит Рин почти полушепотом. - Потом я обязательно уйду. И какая-то двойственность фразы заставляет Аомине перевести взгляд в дверной проем. Темнота сжирает все вокруг, но силуэт остается ясным: полностью обнаженная, она в несколько шагов оказывается рядом с кроватью. Когда слова не нужны - лучше молчать. Рин перекидывает ногу через Дайки и садится ему на живот. Цепляется взглядом за его тело. Пытается ощупать полностью, запоминая каждую клеточку. Потому что это заведомо решено: это не для них. Аомине напрягает пресс, медленно поднимаясь и садясь, заключая худое тело в своих объятиях. Отсутствие каких-либо разговоров только добавляет странной таинственности всему происходящему. Будто они оба слепы - а теперь могут различить целый луч света. Она проводит подушечкой пальцев по грубым губам, по ссадинам, целует его в висок, в скулу, в красные вздутые царапины на шее. Прижимается к нему ближе - расстояния быть не должно. И так хочется завыть одно лишь фразой: "Я клянусь". Но клясться не в чем. Люди, которым ничего не нужно, не смогут быть вместе. Продолговатый стон в губы, когда Дайки скользит ладонью по ее груди, вниз по животу, опускаясь ниже. Он приподнимается, подхватывая ее руками и бережно бросает на кровать, полностью придавливая своим телом. Становится горячо, когда Рин прогибается в пояснице и ее голая грудь вплотную прислоняется к нему. Каждое касание превращается во что-то загадочное, магическое, как будто это первый раз для каждого. Сильные руки сжимают бедра, проводя ладонями вверх, по талии, заключая грудь в массирующих движениях. Это должно быть бесконечно приятно - когда возбуждаешься только от стонов. То самое ощущение, когда мягкая кожа - это настолько центр вселенной, что крыша быстро и со свистом слетает. Остаются только пульсирующие ощущения, расширенные зрачки и набежавшая слюна. Очередь засосов вниз по шее, по груди, по животу. Ее рука врезается в волосы, прижимая голову к себе, отчего он усмехается, плотоядно облизываясь. Проведя языком по выступающей бедренной кости, по половым губам, целуя клитор. И доставляя оргазм одним своим присутствием. Одним осознанием, что это делает он. Из горла Рин вырывается смех: дикий и даже немного бесноватый. Ноги упираются ему в грудь, напрягаясь. А Дайки лишь сжимает бедра, ощущая ее на вкус. И имя, произнесенное ее губами, целует уши, облизывая хрящик. До невыносимого приятно. До тянущего ощущения возбуждение умопомрачительно. Если секс может быть качественным, то только тогда, когда в тебе есть страсть. Она хватает его руками за щеки, притягивая к себе ближе. Взмокший лоб и трепещущие руки. Она молча просит его оказаться снизу. И Дайки ничем не выражает протеста. Ощущение, что ткань трусов ему давно давит наконец-то исчезает. Плевать, что дальше не будет ничего. Хорошо, что есть сейчас. Он откидывается на кровати, ощущая, как губы обхватывают член. Ощущая ее горячее тело, которое чуть не извивается, принимая Аомине внутрь, осыпая его поцелуями. Дышащее жаром желание "я тебя хочу". Она непроизвольно будет царапать его спину, сводя ноги от удовольствия ощущать его в себе и хвататься за простыню, сжимая ее в кулаки. Не сможет сдержать громких стонов и его имени в своих губах. Не сможет не насладиться им полностью. И остается только шептать: "Будь во мне", беспорядочно касаясь его губ своими. Упирается в кровать руками, ощущая, как она цепляется за его плечи. И чувствовать себя нужным. Настолько сильным, что он выдержит. Не хочется закрывать глаза, не хочется сбиваться дыханием... Капля пота, невольно стекающая по его переносице. Пальцы с нажимом надавливают на ее губы, немного протискиваясь внутрь рта. Все это бьет ознобом под дых, заставляя мышцы сокращаться беспорядочно и беспечно. Чуть ли не кричать и слышать собственное имя - для него, и прогибаться в пояснице, чувствуя, что ты всего лишь маленькая часть чего-то большего - для нее. И когда она соберется с мыслями, нервно закуривая. Когда сядет на кровати к нему спиной, собираясь уходить по наитию Аомине... Он остановит ее рукой, притягивая к себе, обнимая за узкие плечи, укладывая на такое расстояние, чтобы смотреть в глаза было легко. Сбивчивое дыхание так не восстановится никогда. - Ты просто устал, - говорит Рин, проводя пальцем по его скуле. - Нет. Все в норме. Пока есть бой, пока я победитель, все в норме. - Да, конечно. Но это никак не защищает тебя от усталости, Дайки. В ответ слов не находится. Чувство, нежеланной волной окатившее его внутри, теперь не знает выхода. Нет, и правда, никто не говорит ни о любви, ни о привязанности, ни о симпатии. Это то ощущение, когда ты нашел нечто похожее на тебя. Когда тебе не нужно говорить, чтобы тебя поняли правильно. Когда твои нападки воспринимаются правильно и, конечно, когда их могут отличать: угроза это или защита. Это не чувство, обязывающее тебя, не то, когда тебе кажется, будто тебя схватили за горло и повязали ошейник. Это ровно наоборот. Полное ощущение понимая. Как друг друга, так и другой истины: ничто не вечно. А главное - если это разорвать свежей раной будет только лучше, чем потом отрывать приросший организм. Хорошо, когда тебя понимают без слов. - Ты же знаешь? - спрашивает Аомине, с тенью неизбежной грусти. Она моргает в знак согласия, и улыбается. Они на разных берегах незнания друг о друге ровным счетом ничего. "Усталость... Почему она поняла это раньше меня?" - глухим эхом раздается в голове Аомине, когда он засыпает. "Переночуешь у меня, а потом - иди, куда хочешь", - вполне ясными словами отдается в голове Рин.