... И меркнет свет

Утром, едва занялся рассвет, Кай Лютый устроил общий сбор обеих дружин. Он предложил добраться до замка, о котором упомянули пленники, и взять его штурмом, тем более что конунг, с которым разговаривал сам Кай перед походом, повелел продвигаться вглубь территории, захватывая как можно больше земель. Лютый уверенно говорил о том, что нападение им удастся без особого труда, внезапность и боевая мощь на их стороне, а всю нынешнюю добычу и пленных нужно будет отправить на север, благо недостатка в грузовых ладьях они не испытывали. Михаэль слушал своего брата, проникаясь силой его слов, любуясь гордой осанкой, широкими жестами, и думал о том, что из него получился бы самый лучший конунг. Было в Кае что-то такое, что заставляло людей верить ему и идти следом без оглядки. Он и сам всегда прислушивался к справедливым речам младшего брата, с радостью принимая его советы. — На том и порешим! — Беспощадному всё же стоило вставить своё слово, дабы его дружина не думала, что попадает теперь под начало к Лютому. — До замковых стен два дня ходу на вёслах, к вечеру выступаем. Подобная спешка имела свой смысл. Враги ещё ожидают своих разведчиков, и пока основные силы противника не хватились их отсутствия, нужно было напасть первыми. После повторного допроса удалось выяснить, что в укреплении оставалось ещё порядка ста рыцарей, верховых и пеших, сам замок Ла Тур не являлся боевой крепостью, с толстыми стенами и рвом вокруг, а был скорее охотничьим домиком для забавы короля. Непонятно было одно: почему в условиях постоянной угрозы с северных вод король проявил такую беспечность и позволил своим людям зайти так далеко без поддержки основной армии. И не просто своим людям, а личной кавалерии, которая, по сути, играла роль телохранителей и скорее являлась украшением свиты, а уж никак не боевой единицы. Обо всём этом в подробностях было известно наверняка только белокожему капитану с замысловатым именем, но Михаэль не спрашивал его ни о чём. Занятому подготовкой к переходу до следующего селения и битвы викингу было совсем не до него, слишком иного и других забот. Рыцарь попался ему на глаза только после полудня, когда Беспощадный подошёл к брату, руководящему погрузкой провизии на головной кнорр. Угрюмые пленники шли нестройной цепочкой к сходням, и Михаэль с какой-то непонятной досадой обратил внимание на то, как нескладно болтается на франке чужая одежда. Как собрались в складки затянутые вокруг тонкой талии шерстяные штаны. Из выреза грубой рубахи торчала длинная шея, и рот Михаэля наполнился слюной. Он только сейчас приметил, что франк был, пожалуй, намного моложе его. А голову тот по-прежнему нёс высоко, и когда подгоняющий связанных пленных дружинник попробовал ухватить его за локоть, капитан дёрнулся в сторону и ожёг его леденящим ненавистью взглядом. Вождь викингов еле успел спрятать восхищение во взгляде, когда Кай обратился к нему с каким-то вопросом. — Послушай, Лютый, я хочу оставить этого сира себе. Не отправляй его конунгу. — Слова просьбы против воли вырвались у Михаэля прежде, чем он смог задуматься о том, что сказал. Кай не нашёлся что ответить, лишь вопросительно посмотрел на брата. А Беспощадный уже поманил рукой Лисицу, пробегающего мимо. — Понимаешь, — пустился в объяснения Михаэль, — оставшиеся в замке рыцари вполне могут оказать нам достойный отпор, а с таким пленным у нас будет значительное преимущество. Нам, может, и сражаться не надо будет, сами ворота откроют. Они знают, где ставка короля, пошлём гонца с требованием выкупа… Беспощадный так обстоятельно и с таким красноречием заговаривал зубы Каю, что тот кивал головой и соглашался со всеми его доводами сразу. Себастьян стоял рядом и мрачнел с каждым словом своего предводителя. Он, в отличие от остальных, прекрасно знал, что происходило в шатре Михаэля этой ночью. Просто всей дружине дела не было до забав их командира, а вот Лисица удосужился пройти мимо, словно невзначай, и прислушаться к стонам и крикам, характер которых и объяснять не надо. Известная доля ревности присутствовала в состоянии Себастьяна сейчас. Он очень не хотел терять своё положение рядом с предводителем и вовсе не сердечная привязанность тому виной. Но с появлением этого франка Михаэль и вовсе перестал замечать Лисицу, и он вполне справедливо опасался за себя. — Лисица, возьми вон того пленника и приведи на мой драккар. — Беспощадный еле глянул на викинга и пошёл по своим делам, посчитав вопрос решённым. Себастьян грубо ухватил Флориана за связанные запястья и, преодолевая немалое сопротивление оного, поволок за собой. Рассказывать франку, что с ним сделают теперь, Лисица не посчитал нужным, а франку в свою очередь гордость и ненависть не позволили спросить о чём-то щуплого викинга. Только когда этот дружинник со злобным лицом провёл его на палубу ладьи, Флориан начал смутно догадываться, что его ночной мучитель не отпустит его просто так. Однако даже в такой, казалось бы, неподходящий момент французский рыцарь не смог не залюбоваться драккаром. Сир Шпекардт много слышал о лодках северян, о их красоте, скорости и устойчивости, но ни разу не видел вблизи, и уж, конечно, не ступал на их ровную гладкую палубу. Флориан задрал вверх голову — высокая мачта еле заметно покачивалась, держа на самом своём верху бережно свёрнутый парус. Плавные и горделивые изгибы бортов, ладно уложенные каким-то неизвестным способом узкие доски, удивляли искусностью построившего этот корабль человека. Всю жизнь прожив вдали от моря, Флориан не мог не восхищаться сейчас драккаром, хотя не в его положении стоило это делать. Мощная и одновременно изящная ладья хранила запах морской соли и горьковато-тяжёлый дух мокрого ясеня из которого была изготовлена. Замешательство пленника было прервано сильным толчком в спину. Франк не удержался на ногах и полетел прямо к основанию мачты, запоздало увидев большое железное кольцо, надёжно ввинченное прямо в твёрдое дерево. — Правильно, там тебе самое место! — громко расхохотался Себастьян, извлекая из-под лавки железные кандалы, взамен кожаному ремню, которым Флориан был связан сейчас. Подвинув ногой упавшего франка, Лисица разрезал на нём путы и, заведя ему руки за спину, ловко приковал несколькими ударами топора к мачте. Пленник невольно поморщился, железо больно впивалось в запястья, и так раненые ремнями. Подобрал под себя ноги, пытаясь устроиться удобнее, насколько это было возможно, и упёрся спиной в деревянную подпорку. Видимо, в этом положении он теперь останется надолго. Сир Шпекард опустил голову, чтобы не давать окружающим повода для очередных насмешек над собой, всё его существо рвалось прочь отсюда, одинаково болело и тело и душа, над которыми надругались в полном смысле. Ему хотелось рвать и метать, растерзать голыми руками этого издевающегося над ним узколицего гада с неприятной ухмылкой и бездушными прозрачными глазами. Но больше всего он ненавидел их предводителя, от одного воспоминания о котором Флориана начинало лихорадить. Эта душная, позорная ночь ещё не скоро изгладится из его памяти. И, лёгок на помине, через борт ловко перемахнул Михаэль, глянув первым делом на сидящего возле мачты рыцаря. Их глаза встретились, и Флориан постарался вложить в свой взгляд всё презрение и оставшуюся ещё гордость. А викинга словно задел по лицу на мгновение своим крылом ворон Одина. … Запрокинутое лицо, приоткрытый рот, разметавшиеся вокруг головы тёмные кудри… пылающий жар податливого тела под тяжёлой ладонью… и полустон-полувыдох прямо ему в губы… Михаэль… Морок, на секунду затянувший его, прошёл. Викинг решительно тряхнул головой, отвернулся от так и не опустившего дикие глаза пленника, коротко скомандовал: — Отходим! Много позже, когда стемнело и ладья бесшумно шла на вёслах вдоль берега, Михаэль раздумывал над тем, что ему привиделось днём. Жаль под рукой не было какого-нибудь провидца, чтобы истолковать это видение. Было бы не лишним перед предстоящей схваткой. Ранним утром стало ясно, что хорошая погода закончилась, и последние тёплые осенние деньки миновали. Сразу после того, как серенький рассвет превратился в не менее сумрачный день, на реку и плывущие по ней драккары обрушился дождь. Холодные, упругие струи колотили по воде, вспенивая её спокойные перекаты, омывали крутые бока ладьи, замедляя её ход против течения. Уже не говоря о том, что вымокшие до нитки воины, сменяя друг друга на вёслах, кляли на чём свет стоит так некстати разбушевавшуюся непогодь. Михаэль, понаблюдав за тем, как мужественно глотает дождь едва прикрытый курткой и трясущийся от холода пленник, молча скинул с плеч свой тяжёлый плащ, подбитый мехом, и накинул его на франка. Скрип вёсел в уключинах прекратился на мгновение, дружинники отводили свои вытянувшиеся лица от этого странного зрелища, не сразу поймав в застывшие пальцы скользкий холод весла. Флориан забыл про стучащие зубы и широко распахнул глаза, невольно расслабляясь под теплом укрывшего его с головой одеяния. — Помрёт ещё, — равнодушно обронил, выпрямляясь, викинг, — всё-таки ценная добыча. Уже то, что предводитель дал себе труд объяснить свои действия, неожиданно взбесило Лисицу до белых глаз. Не помня себя, он подскочил к Михаэлю и прошипел, нарушая все границы дозволенного: — Может, ещё и собой его ночью согреешь? Какая трогательная забота! — правильные черты лица исказила злобная гримаса, капли, стекающие по щекам, придавали Себастьяну сходство с каким-то мифическим созданием. Вождь спокойно посмотрел на разъярённого викинга и процедил сквозь зубы: — Может, и согрею, тебе-то что за печаль? Флориан заинтересованно сверкал глазами из-под мехового капюшона. Этот Лисица отличался особой зловредностью по отношению к нему, и если другие варвары попросту не обращали на пленника никакого внимания, он всегда старался задеть его словом или грубым тычком ни с того ни с сего. Теперь сиру Шпекардту было понятно, откуда такое отношение. Оказывается, варварам тоже не чужды простые человеческие чувства, такие как ревность, например. А то, что это именно ревность — Флориан не сомневался. — Что за печаль? Ему не место среди нас! Убить его — и дело с концом!.. — всё произошло слишком быстро для того, чтобы хоть кто-то смог всё разглядеть в подробностях. Просто Лисица оказался лежащим спиной на палубе в нескольких шагах от Беспощадного, а тот бесстрастно рассматривал свой враз покрасневший кулак. Всё так же спокойно, даже не изменившись в лице, Михаэль обвёл глазами окружающую его дружину. — Если у кого-то ещё есть соображения по поводу нашего пленного рыцаря, который стоит немало бочонков серебра, то расскажите мне сразу, может, я заблуждаюсь на этот счёт? Желающих выступать больше не было, Лисица, вытирая рукавом окровавленный нос и губы, убрался на своё место, викинги налегли на вёсла, а взбудораженный было стычкой пленник прикрыл глаза, согреваясь оставшимся в плаще теплом своего врага. ***** Рассвет следующего дня не принёс никаких изменений в погоде, разве что дождь слегка утих, превратившись в противную морось. Дружина не делала привала на берегу, продвигаясь всё выше по реке. Привычные к суровой природе своей родины, к долгим морским переходам и трудностям в пути викинги не слишком страдали от пробирающего до костей осеннего холода. А вот Флориану пришлось лихо в таких условиях, едва очнувшись от тяжёлого провала сна, он почувствовал охватывающую его лихорадку простуды и разом накрывший жёсткий кашель. Глаза слезились, и дыхание перехватывало, несмотря на защищённость теперь тёплой одеждой. До него по-прежнему не было никому дела. Варвары суетились на борту, разбирая нехитрую провизию, зычно перекликались с идущей следом ладьёй. Грубые шутки и громкий хохот больно резали воспалённый слух. Сир Шпекардт попробовал завернуться плотнее в промокший плащ, но это ему слабо удавалось. Наконец, какой-то заросший по самые глаза косматой бородой викинг выбил заклёпку из его оков, сунул пару вяленых кусков мяса и кружку с пивом в его ослабевшие руки. Тут же уселся рядом, внимательно наблюдая за пленным, который не медля приступил к трапезе. Едва последние капли напитка исчезли во рту Флориана, как варвар заковал его обратно, подёргал за цепь, проверяя надёжность крепления, остался доволен сделанным и удалился по своим делам. Стало лучше, но не надолго. К вечеру кашель усилился, и его начало знобить по-настоящему. Периодически проваливаясь в забытьё, франк ловил на себе взгляды Михаэля, который приглядывал за ним против своей воли. Он заметил, что со здоровьем у пленного совсем плохо, и приказал подналечь на весла, чтобы добраться хоть до какого-то пригодного укрытия как можно быстрее. Долгого путешествия франк не выдержит при таком дожде. До укреплений замка оставалось ещё несколько часов пути, но наступивший вечер задержал дружину. Решено было переночевать, пришвартовавшись к берегу, а поутру двинуться на штурм. Сквозь полуприкрытые глаза Флориан наблюдал за молчаливой подготовкой к предстоящему бою. Все шутки и подначки закончились, варвары тщательно умывались, расчёсывали и заплетали в косы длинные волосы и бороды. Оружие, почтительно завёрнутое в толстую ткань и сбережённое от непогоды, доставалось, чистилось и приводилось в порядок. Со всей обстоятельностью викинги ужинали, не разводя, впрочем, костра — до неприятеля было слишком близко. Сир Шпекардт мучился своей беспомощностью, он не мог помочь своим остающимся в замке и ни о чём не подозревающим товарищам ничем. Вдобавок, жёстко терзающее его нездоровье не давало даже соображать относительно ясно. Его снова покормили и, завернув в плащ, оставили в покое. Среди ночи, вновь закашлявшись и очнувшись, он почувствовал, что его укрывает не только тяжёлый мех. Кто-то невидимый в непроглядной тьме крепко обнимал его поперёк туловища, защищая от пронизывающего ветра с реки. У Флориана не было сил и желания выяснять, кто так заботится о нём, но он и так понял, что это его злосчастный мучитель, решивший сохранить ему жизнь. Прокашлявшись, франк повозился, устраиваясь поудобнее в вынужденных объятиях, которые не обрадовали бы его ничуть при других обстоятельствах. Сон смежил веки, в короткой вспышке туманного забытья возникли языки пламени, словно обнимающие мускулистое мужское тело, змеящиеся по плечам устрашающие рисунки. … Тёмный, страстный взгляд из-под светлых прядей, упавших на лицо… мимолётное касание влажных губ, шёпот, вызывающий дрожь во всём теле… Флориан… Испуганно вздёрнувшись, рыцарь проснулся уже в одиночестве. Драккар медленно приближался к виднеющимся в дали, за лесом, резным башням замка. Флориан, как смог, потёр плечом заспанные, припухшие глаза. Ему почудилось, что с того времени, как он покинул замок, прошло несколько лет, столько событий произошло с тех пор. Ему стало ещё хуже, когда он со всей ясностью осознал, что ждёт его рыцарей, какую бойню устроят им кровожадные варвары. Его так же мучил этот непонятный сон или видение, в котором он жаждал прикосновения к этому горячему, огромному телу, а к кому именно, у него не было никаких сомнений. «Я болен, вот и мерещится всякая чушь», — подумал Флориан, неуклюже поворачиваясь, стараясь принять сидячее положение. Движение пронзило его новым приступом кашля, да таким сильным, что потемнело в глазах. Он снова свалился на бок, задыхаясь и отхаркиваясь, не заботясь уже о более менее приличной позе. Себастьян не периминул воспользоваться его слабостью и ткнул рукояткой секиры в бок. — Если ты не заткнёшься, я прирежу тебя, как свинью! — свирепый вид готового к битве викинга не оставлял сомнений в его намерениях. Но Флориану уже было всё равно. Ощущение рвущихся в клочья внутренностей, жар воспалённого простудой мозга, онемевшие руки, исполосованные кандалами — всё разом навалилось на несчастного пленника, сознание тихо померкло, и смерть казалась лучшим выходом посреди моря всколыхнувшейся боли. Он уже не увидел, как варвары сошли на берег, как завязалась короткая, но яростная схватка, в которой полегли почти все его воины. Те, кто сдались в плен в надежде сохранить свою жизнь, были повешены позже, прямо на стенах своего недавнего укрытия. Немногие, оставшиеся в живых, были допрошены и так же убиты. Но Флориан бесчувственно лежал на палубе ладьи и не осознавал уже ничего. Он не очнулся даже тогда, когда с него сняли кандалы, и Михаэль на руках внёс его в самую просторную спальню в головной башне замка. *** Его вернуло к жизни сухое тепло мягкого ворса под своим обнажённым телом, холод мокрой тряпки на горящем лбу и льющееся в глотку горячее вино, терпко пахнущее травами. Дышать получалось с трудом, хрипы, вырывающиеся при каждом вздохе, терзали горло до самых лёгких. Он медленно осмотрелся вокруг. Увидев знакомые очертания своей собственной спальни с весело потрескивающими дровами в камине, сноровистую Сюзанну, прислуживающую ему, Флориан было воспрял духом, посчитав всё дурным сном, приснившимся больному человеку. Но вот служанка, испуганно одёрнув передник, осторожно отошла в сторону, и в кресле возле открытого огня рыцарь обнаружил спокойно сидящего вождя викингов. Свежий шрам пересекал его щёку, руки были сложены на колене, вся его поза говорила о том, что сидит он тут уже давно. Едва глянув на приподнявшегося на локтях франка из-под нахмуренных бровей, Михаэль поднялся и вышел прочь. Сюзи тот час положила лёгкие ладошки на плечи Флориана. — Лежите, сир! Вы очень больны, вам нельзя вставать! — искренняя и трогательная забота тронула рыцаря, и он опустился обратно на постель. Служанка засуетилась, наливая воды и вытирая капли пота на лице больного. Флориан заметил, что её глаза красны, и вообще, Сюзанна еле сдерживает рвущиеся наружу рыдания. Он шевельнул рукой, привлекая её внимание. — Что произошло здесь, милочка? Девушка опустилась на маленькую табуретку в изголовье большой кровати и горько зарыдала, закрыв лицо руками. — Они дьяволы, сир, настоящие дьяволы из преисподней! Они перебили всех, здесь было столько крови и на дворе, и в замке! — Сюзанна всхлипнула, размазывая кулачком слёзы по щекам. — Старого Бертрана сожгли живьём прямо в кухонном очаге, там теперь такая вонь… — бедная девушка тихонько завыла, снова переживая недавние ужасы. — А ваши достойные соратники сражались храбро, только это не помогло им ничуть, варвары налетели неожиданно, как ураган! Повешенные ещё не остыли, а они уже распотрошили подвал… и ваш Жером, его тоже… — не в силах продолжать рассказ Сюзанна зарыдала в голос. Сир Шпекардт прикрыл глаза. Жером был его личным оруженосцем, которого он по счастливой, как ему недавно казалось, случайности не взял с собой в разведку. А маленькая Сюзанна не раз перекидывалась с ним шутками, да и юноша явно питал слабость к простой, миловидной служанке. И вот теперь он мёртв. Как и все остальные. А он сам лежит, прикованный к кровати тяжёлым недугом, полностью во власти беспощадного и безжалостного варвара. Сюзанна утёрла краем передника последние слёзы и уставилась на дверь. — А самый главный дьявол — это тот, кто принёс вас сюда. Его люди кличут его Беспощадным, я думаю, так оно и есть на самом деле. — Сюзи посмотрела широко раскрытыми глазами на рыцаря. — Вот только… — Что? Что «только», Сью? — рыцарь уловил какую-то сочувствующую неуверенность в её слабом голосе. — Он приказал оставить нас с Мари в живых и не трогать, лишь бы мы ухаживали за вами… и просидел с вами здесь две ночи. Варвар никого не пускает сюда, но страшный воин всегда стоит за дверью. — Подожди, подожди, как две ночи? — Флориан снова привстал с кровати, превозмогая жгучую боль в висках, отдающуюся во всё тело. — Я столько провалялся без сознания? — Да, сир. Вот я и говорю, если бы не это чудовище в человечьем обличии, вас, может, и в живых бы не было. — Сюзанна робко тронула его плечо. — Они ничего не сделали с вами? Не причинили ещё больше боли? — Нет, Сюзанна, я слишком ценный пленник, этим и объясняется такая забота обо мне. — Флориан улёгся на спину и уставился в прокопчённый потолок. Новость о том, что он был в забытьи столько времени, ужасала его. Возможно, хоть что-то он смог бы сделать для своих людей, будучи в здравом рассудке. А вот варвар удивил до крайности. Учитывая его так называемую заботу на корабле, согревающие объятья в последнюю ночь перед штурмом, бдение возле его постели ночами… Рыцаря пугало это внимание, но в то же время к опасливому изумлению примешивалось что-то вроде благодарности. Если возможно испытывать благодарность к человеку, который повинен во всех твоих несчастьях. Служанка пробормотала что-то про похлёбку, пошуршала платьем по углам и, видимо, вышла. А сиру Шпекардту удалось уснуть, теперь уже без тяжёлых, болезненных провалов. Но, несмотря на тепло и относительный покой, к вечеру ему стало хуже. Горячий бульон, вернувший его было к жизни, не пошёл на пользу, и Флориан вновь метался по кровати в поту и забытьи. Михаэль морщился, бродя по широким галереям захваченного замка. Ему, привыкшему к вольной свободе морского простора и высокому чистому небу над головой, было тесно в мрачных толстых стенах обиталища франков. Его угнетала атмосфера тёмных углов, серых, тёсаных камней, закоулки и скрипучие двери на массивных петлях. А больше всего его беспокоило собственное состояние какого-то неосознанного ожидания. Сначала он ждал этого штурма, невольно проникаясь боевым настроем своих соплеменников, потом, уже после битвы, ожидал вестей от короля, вестника они с Каем послали с утра пораньше. К обычным военным делам добавилось ожидание выздоровления пленника. Беспощадный и сам не понимал, почему он с таким упорством хочет, чтобы тот быстрее пришёл в себя. Ему непременно нужно было быть рядом, словно это ускоряло выздоровление. И вот сейчас, закончив вечернюю трапезу и расставив дозорных на постах, Михаэль вновь поднимался в спальню больного. Крутые ступени уходили вверх широким винтом спирали, в конце которой было небольшое помещение, где хорошо просматривалась и огромная дверь, и неплохо устроился на охрану очередной викинг, встретивший его кивком головы. Предводитель толкнул ручку и оказался в полутёмном помещении, которое успел изучить вдоль и поперёк, просиживая у постели пленника последние ночи. Кровать, основательно вырубленная из дуба, покоящаяся на не менее основательных ножках, занимала почти всё пространство спальни. Камин и небольшое окно в стене по правую руку давали достаточно света днём. Сейчас комната была погружена в полумрак, тени от горящего очага метались по высоким балкам потолка, шпалеры тёмно-бордового цвета уже отставали от сырых стен, что ещё больше усугубляло и так гнетущую обстановку. Маленькая служанка, углядев вошедшего, тут же засуетилась, приседая и бормоча что-то. Михаэль снова поморщился, он ясно дал понять недавно, что ей нечего опасаться, пока она выполняет свою работу, но это неловкое подобострастие, присущее рабам, бесило его до крайности. — Он очень плох… сударь, — запнулась она, не зная, как нужно величать командира головорезов, — я позвала старую Брегген из лесной деревни, она попробует вылечить сира Шпекардта. И без того тихий голосок девчушки вовсе сошёл на нет от испуга, что она позволила себе принять решение, не поставив его в известность. Викинг не сразу заметил сгорбленную фигурку возле кровати, обратив внимание прежде всего на вытянувшегося на скомканных шкурах бледного, как известняк, Флориана. Он, по всей видимости, был без сознания, только сомкнутые ввалившиеся веки беспокойно подрагивали, да тонкие пальцы шевелились еле заметно. Из задумчивого созерцания пленника его вывел громкий, скрипучий голос. — Он выживет. Выживет… тебе на потеху! — фигурка в рваном тряпье легко выпрямилась, и Михаэль с удивлением обнаружил древнюю, как пустая глазница Одина, старуху, которая посмела озвучить то, в чём он сам боялся себе признаться. Женщина подошла ближе, и на викинга уставились удивительно чистые и яркие синие глаза. Её лицо было сплошь испещеренно морщинами, но правильные черты выдавали в ней необычайную красавицу в далёком прошлом. У Михаэля внезапно пересохло во рту. — О чём ты, вельва*? Брегген усмехнулась. — Я вижу, как ты смотришь на него, я знаю этот взгляд. — Она обернулась, поведя тощей рукой со скрюченными пальцами в сторону лежащего рыцаря. — Белая кожа, длинные локоны, густые ресницы. Он красив, как девица, но тебе ведь не нужна девица, не так ли, варвар? Беспощадный нахмурился, запоздало вспомнив, кто он, а кто эта беззубая бабка, вдвое меньше его ростом. — Неужели ты не боишься меня? Я ведь могу… — Можешь что? Убить меня? — старуха усмехнулась. — Нет, я тебя не боюсь, и смерть не страшит меня. Я прожила столько, что на мой век вполне достаточно. А вот тебе, варвар, бояться нужно. Старая вельва внезапно прогнала усмешку из пронзительных глаз и с тонких сухих губ. Откуда-то повеяло холодом, и тихий шорох прогорающих сучьев в камине вторил порыву сквозняка. Михаэль не мигая смотрел на неё, и его охватывало неправдоподобное чувство опасности. Старуха вновь заговорила, и её голос, окрепнув, отражался гулким эхом от высокого потолка комнаты, замирая в деревянных балках. — Запомни, варвар! С тех пор, как ты встретил его, нити ваших судеб сплелись воедино, и время, отмеренное вам обоим до конца, ускорило свой бег. — Ты предсказываешь мне будущее, старуха? — через силу улыбнулся вождь. — У тебя нет будущего, Михаэль! Он, — указала она скрюченным пальцем на Флориана, — твое будущее. Твоя жизнь и твоя смерть. Очень скорая смерть. Боги наказывают тебя, варвар, и ты не сможешь избежать их мести. Лёгкий озноб пробежал по позвоночнику викинга, он даже не удивился, что вельве известно его имя. — Ты врёшь, старуха! Боги всегда благоволили мне, за что им меня наказывать? Брегген переступила с ноги на ногу, повернувшись вполоборота к возмущенному варвару. — Тебе ли не знать, воин, что боги одной рукой дают, а другой отбирают. За кровавый путь, оставленный за твоими плечами, за сотни обездоленных жён и детей, за страх и ужас, что сеял ты между людьми. — Старая женщина почти улыбалась, предрекая страшное. — Боги беспощадны, варвар, но даже они не смогут противиться начертанному судьбой. Если ты отдашь свою свободу, которую так любишь, если ты поймёшь, как сладка эта несвобода, если ты не станешь противиться мести богов — ты уйдёшь из этого мира чистым. Не будет тебе почестей и славы, не будет вечного пира в Валгалле, но ты обретёшь вечный покой и счастье. Так будет! — Брегген медленно развернулась и приблизившись к Михаэлю вплотную, еле слышно произнесла: — Но даже в свой смертный час, когда похолодеет тело и будут закрываться веки в последнем движении, ты не пожалеешь, ты поймёшь, что всё это было не зря и не напрасно. Викинг усилием воли подавил желание сделать несколько шагов назад, прочь от этой старухи, которая вещала с уверенностью и силой. — Ответь мне, вельва, что всё это значит? Что такое месть богов? — но в ответ Брегген лишь спрятала тощие ручонки в длиннополом тряпье, в которое куталась от вечного холода старости, и прошла мимо него к выходу из спальни. — До сих пор ты только убивал и отнимал жизнь. В свои последние дни тебе доведётся узнать, что такое отдавать её и какой он на вкус, сок из самого средоточия жизни. Старая вельва вышла за дверь, лишь прошелестела на пороге еле слышно: — Помни, Михаэль, месть богов… Стоило ведьме скрыться за дверью, как викинг вновь почувствовал тепло горящего очага, услышал шуршание подола маленькой служанки и тяжёлое дыхание больного. Он провёл рукой по лбу, стирая выступивший пот, и опустился в кресло возле камина, с трудом переваривая всё, что сказала ему эта полусумасшедшая старуха. Прибравшись, Сюзанна испуганной мышью выскользнула за дверь, а Михаэль смежил веки, постепенно засыпая.