Глава первая. «Вперед к свободе».
***
Ты не проиграл до тех пор, пока не сдался.
Pov Инкогнито Она не спит. Она и не спала. Её глаза не сомкнулись. Ночь не отпускала её мысли, Морфей не желал видеть её в своем царстве, не хотел дарить ей спокойствие. Боги и Небо предпочли, чтобы она слышала томные всхлипы Джоанны и утробные стоны «опекуна». Он снова делал это, он снова делал ей больно. Ричард ломал её на миллионы частичек, упиваясь своей силой и властью над ней. Волф пыталась заглушить звуки подушкой, честно пыталась, все шесть лет. Каждый раз являясь свидетелем, как он убивает её красоту. Каждый чертов раз! Хватит. На часах тикает стрелка, показывая на цифру семь. Маленькое тельце медленно поднимается, опуская на холодный пол сначала одну ногу, а затем и вторую. Ступни обжигает холод деревянных досок. «А ведь все должно было быть иначе». Не обращая внимания на засохшие раны, на кровоподтеки по всему телу от ударов, не обращая внимание на сбитые колени, Джульетт встает и берет палку. Длинную деревянную трость, коей они запирали дверь и прятались от сукиного сына. От дьявола и его игр. От его глаз, наполненных яростью и часто похотью. Со скрипом открывается дверь сначала её комнаты, затем и той зловещей комнаты, откуда слишком часто доходили звуки насилия. Зайдя туда, брюнетка поморщилась: перед ней предстала ужасная картина, мерзкая до тошноты. Дрожь не хотела униматься, так глупо, безнадежно, однако, небом уже все предрешено. Занося палку, девушка бьет с силой опекуна так, что тот падает с кровати. Она сбивает его корону. Спесь власти и доминирования. Свинцовым глазам плевать, что тетя лежит на простыне в слезах, на то, что разбита губа, шрам на идеальном лице расцарапан и шея в уродливых синяках. Ей плевать, что ничтожество по имени Ричард предстал перед ней в чем мать родила, она повторяет удар, вновь и вновь, даже хруст ребер её не останавливает. Джоанна кричит, конечно, кричит, просит остановиться и Волф делает это. Рука остается в воздухе. С конца «оружия» стекают капли темной крови. Его кровь — вода. Она не густая. — На колени, — с губ срывается приказ. Это определенно тот тон, которым он приказывал им. Джульетт идеально скопировала его, не совершив ни единой ошибки. И он слушается, он слушается, ведь сильнее всего боится боли. Его никчемное тело содрогается от приступов и спазмов. — Слушай сюда, — голос её источал адское пламя. — Ты больше не причинишь нам страданий, слышишь? Ты соберешь свои манатки и уйдешь отсюда, исчезнешь из нашей жизни, как страшный кошмар, — Джульетт подносит палку к горлу мужчины, смотря прямо в его глаза, — Клянусь тебе, Ричард, если посмеешь вернуться и хоть пальцем тронуть тетю, я вырвут твое сердце. Медленно. Чтобы ты смог этим насладиться, — разговор был окончен. Эйс подорвался, ослепленный своим унижением, схватил халат и убрался. Перед его глазами долго еще будет стоять когда-то маленькая плачущая девочка с большими мертвыми глазами. Он пытался сломать её, но сам был надломлен. Этот мужчина никогда больше не сделает больно её родным. Тело Джульетт вдруг охватил ступор. Время остановилось, а мир перестал существовать. Девушка в один миг осознала, что сделала, поняла, что совершила, ведь теперь она не лучше его. Рука откинула трость, будто ладонь ошпарило, вместо неё охватывая собственный плечи. Джульетт резко осела на пол, рыдая от отчаянья, обиды, боли и ненависти. Волчонок внутри нежной девочки, избитый и израненный, отнюдь умеет только защищаться — нападая. Пылающие и мокрые щеки коснулась теплая ладонь, лоб обжег поцелуй Джоанны. — Ты моя маленькая героиня, — от неё веяло теплом. — Спасибо тебе, ты такая же отважная как твои родители. Лицо, искаженное шрамом, посетила грустная улыбка. Два пальца женщины вдруг сомкнулись на подбородке, поднимая взгляд подростка, вторая же быстро сметала прозрачные слезы с лица. — А теперь, — шепот, такой одновременно уверенный и тоскливый, — Волф Джульетт де Мария, иди собирайся, у нас на носу еще церемония выбора, — пауза. — И помни, чтобы ты не выбрала, я все равно люблю тебя… Тем временем. Чтобы удержать, нужно отпустить. Тишина разбивалась о стоны и эхом разлеталась от стен. Песня без слов. Что же это за мотив? Шальные солнечные зайцы давно проникли через маленькое окошко, прыгая по скупому интерьеру. Проказники пытались что есть мощи разбудить владелицу комнаты, однако та упорно продолжала бороться. И неизвестно с чем: со сном или с лучами. Звуки постепенно сливались с шорохом, походя на мелодию отчаяния. Мотив ясен и прост, как голубое небо. Вот только что заставило исполнительницу спеть забытые строки — не ясно. Блондинистое существо металось в кровати, словно раненый зверь, словно орел, подрезанный стрелой. Эти птицы никогда не дадутся врагу живыми, они сами покончат с жизнью, но не допустят унижения. Пряди белокурой беспорядочно разметались по подушке, плечам и лицу, тонкие брови почти встретились у переносицы, а длинные пальцы впились в простынь, будто та — спасительный круг. Скулы стали как никогда четкие из-за сильно сжатых зубов. — Пожалуйста, не надо, — хрип вырвался из горла, моля пустоту. Во сне её хватают холодные руки, разрывая в клочья её одежду. Мерзкий голос шепчет: «Дивергентам смерть!», продолжая глумится над беззащитной девушкой. Задыхаюсь! — Пожалуйста, прошу! — стон стал громче, порыв больше, движения резче. Грудь часто-часто вздымалась, ноги то и дело брыкались, спина выгнулась, словно струна. Наваждение могло продолжаться веками, но дверь резко распахнулась, впуская обеспокоенную женщину внутрь. Небеса снизошли до Беатрис Приор. В дверном проеме стояла оторопевшая женщина. Мать, едва узрев свое чадо в таком виде, в два шага преодолела путь от пункта «А» до кровати. Натали Приор не понаслышке знала, что значит «волноваться» перед «выбором». Много лет назад она была на месте своей дочери, она во сне рвала к чертям свою простынь и только мама вытащила ее из нирваны ужаса. — Беатрис! Очнись! — звонкий крик вернул девушку в реальность. Большие зеленые глаза, обезумевшие от страха, разомкнулись, встречая настоящий Мир. Приор не смогла проглотить ком, поэтому тот час по щекам побежали соленые слезы. Она слишком отчетливо это чувствовала. Эти шершавые ладони на собственной коже, тяжелое, ужасающее дыхание на шее и то, как она задыхалась. Дуло пистолета у виска и крик «Дивергентам смерть!». Руки сразу коснулись материнского лица, проверяя на ощупь. Хныканья медленно перешли в стоны облегчения. Сон. Всего лишь сон. — Ты меня ужасно напугала, — кофейные глаза недоверчиво покосились на лицо дочери. Конечно она боится. Эта девушка боится своей сущности дивергента. «Мама, я другая». «Мне страшно». «Помоги!» «Как жить?!» Как распознать врага, как понять, кто друг? Вопросы неугомонно бились в сознании Беатрис, сердце ломало ребра изнутри, грозясь выпрыгнуть. Выпрыгнуть со шрамом «дивергент». Кровь в её жилах застыла. Время, кажется, остановилось, оставляя её вновь одну. «Ты избранная» — чушь. Она не могла быть кем-то столь важным. Она могла быть лишь ошибкой системы. Дефектом. И чтобы выжить на этой планете ей придется бороться. Порой скрываться, врать близким, подозревать друзей, убивать врагов. «Убивать». Пульсация стала сильнее. Горло сжалось. Тошнит. Ей дурно. «Не такая как все»… — снова голос Тори раздался в голове, будто направляя, будто напоминая, искажая былую реальность, создавая новую. Решай Приор, ты либо жертва, либо зверь. Ты либо защищаешься, либо становишься мишенью. Посмотри на себя, малышка. Кто ты в этом обществе? Убогая. Сухарь. Твоя душа жаждет свободы, так беги, беги к ней. Предавай ради неё, рви глотки ради неё, теряй, если хочешь получить. — Нет. Хрип. Пауза. — Я в ужасе… *** К огромному зданию подходили толпы людей. Пять фракций. И что их отличает друг от друга? Стиль одежды? Походка? Взгляды? Нет, они абсолютно похожи. Они все люди. Будь кто-то сильнее или слабее, умнее или глупее, добрее или черствее, их всех вяжет одна судьба. Смерть. Они все падут под пулей, догорят до тла, утонут, не умея плавать. Что же их отличает? Ответа нет. У здания стояли лишь две девушки, не спешившие внутрь. Им обеим предстоит побороться за жизнь. Обеим испытать боль утраты и мощь чужой ненависти. У жизни есть слуги, с оружием, с серпами и острыми лезвиями. И они обе получат порезы. — Вперед, к свободе, — прошептали две совершенно разные, но похожие особы.