«Ты болишь у меня внутри».
***
Послушай, Четыре. Скажи ей, что я умерла. Скажи, что вся эта система Фракций — фигня. Скажи, что она мне была, как сестра. Послушай меня, сожги этот лист, сразу как прочтешь. И никому не давай его. Он только для тебя. Слышишь? Не вини никого и, прошу, ради неё, не возвращайся. Мне это не нужно и, нет, я не сошла с ума. Прости меня, ладно? В сумке, помимо этого письма, ты найдешь карту. Это то, что мне осталось от дедушки. Там подземные ходы, описания, нечто, что даст вам шанс выжить. Иметь лучшую жизнь, нежели этот банальный театр никчемных людей. Впрочем. Я уверена, ты разберешься. Итон, я не верю тебе, слышишь? Я ни на йоту не верю тебе. Лишь в то, что ты чувствуешь. К ней. Не обижай её. Оберегай. Защити от каждой падали, от любой мелочи, что может ранить. Прости, что прошу тебя об этом. Прости, что причиняю боль единственному человеку, кто важен нам обоим. Прости, что где-то мой почерк неразборчив, что где-то размазала слёзы. Прости. Но. Скажи ей, что я умерла. Они ушли, а я разрешила себе выпить. Почти расслабиться. Почти не убиваться. Почти убедиться, что с ними всё будет в порядке. Мне не улыбается даже под высоким градусом. Только хочется тёплой крови. Сидя в тёмном кафе, за барной стойкой, обслуживая саму себя, я отсчитываю щелчки настенных часов. Двенадцать ноль-ноль. Я слышу, как за спиной ты тяжело дышишь измученный анонимностью. Здравствуй, мой милый друг. Я твой нежный палач. Пришла, чтобы забрать твою жизнь, а ты молись и плачь. — Это была ты? — мне нравится, как дрожит твой бесстрашный голос. И подбородок. Мне нравится, как осознание собственной ошибки выжирает твоё нутро. Постепенно. Мне нравится, как моё клеймо горит в твоей душе. Туше. Я тебя сделала. Смелая. Улыбка играет на твоих губах. Совсем не к месту. Мне нравится, как ты злишься, как вдруг оступаешься. Твой чёрный китель висит на исхудалых плечах. Страх, он играет в чёрных глазах. Мне это нравится. — Я, — разворачиваюсь, играя бокалом в руках. Хочу увидеть тебя в агонических муках. Тлеющего. Хочу, чтобы ты желал самому себе смерти. Искал её. Звал. Умолял забрать грешную душу. Душу? Преувеличение. Ты рычишь, отчего-то расслабившись. Ты выдыхаешь, будто бы, всё прошло. Будто бы тебе ничего не грозит. Будто ты в безопасности. Глупец. Слепой. Глухой к моей личной симфонии банши. Ну же, Макс, услышь этот пронзающий звук. Тук-тук. Открывай, кончина пришла. Я собираюсь осыпать твоё тело чёрной, зыбкой, влажной землей, не воткнув креста. — Господи, — трешь огромными ладонями лицо. — Вы, гребанные Волф, как же вы меня заебали! Ухмылка сама по себе растягивается на моём лице. Недобрая. В отражении стекла похожая на оскал. Пускай. Плевать. — Я долго думала, как с тобой поступить. Может, сначала, убрать тех, кто дорог твоему сердцу? Начать с малого. Например, твоего драгоценного племянника. Сесть как-то за чашечкой кофе, рассказать ему, почему он сирота. Кто же виноват в том, что его бедная мать была изгнана прямиком к изгоям. Ответить на все вопросы, мучившие его столько лет. М? Объяснить, что его великий идол — лишь маленький трусливый шакал? Нет? Или сучки Меттьюз? Отказать себе в ебле с ней ты, естественно не мог, как и не мог закрыть её тиранический ротик и вездесущие шаловливые ручонки, пробравшиеся слишком далеко. Выбрать, знаешь ли, совсем нелегко. Последним стало твоё лучшее творение. Лучший солдат. Он бы помочь тебе рад, но сейчас, наверное, пытается понять, какого чёрта прикован к собственной батарее босиком, совершенно безоружный. Всё ещё не боишься? Нет? Брось, Макс, не надо искать ножей в ботинках, в потайном кармане их тоже нет, остался пистолет. Твой любимый USP. Двенадцать патронов. Глушитель в заднем левом кармане. Да-да, попробуй, он там. Срам. Это твои ладони вспотели? Ну-ну, сними маску с лица. Она тебе не поможет. Не сейчас. Не со мной. Я закуриваю, вставая со стула, заставляя тело бороться с отвращением. Заставляя ноги идти к темнокожему мужчине, заставляя руки не чесаться от переизбыточного желания вырвать глаза подонку. — На что ты надеялся, скажи? Что тебе сойдёт это с рук? Глупости. Пойми, Макс, в этой жизни всё работает по принципу «бумеранг», только я, сука, твой личный катафалк. Звонкий звук пощечины, обжигает мой слух. Свет на миг потух, чтобы возвратиться фейерверками. Сглатываю собственную кровь, не ставя блок, встречая следующий удар достойно. Я слышу треск ребер, но вместо стона из горла вырывается смех. Мне нравится эта боль. Мне она действительна нравится. Она заставляет чувствовать себя живой. Что я всё еще здесь. Что я всё еще существую. Он сломал меня. Заставил питаться тем, чем и он. Сделал меня подобной. Слепил из ребра, я его Ева, он — мой Адам, только Бога нет. Никогда не было. Нога замахивается, намереваясь пнуть меня под дых. Т-ц. Нет. — Ну хватит, — стрелять в его коленку было лучшим, что я испытывала в этом отравленном мире. Слышать этот клокочущий звук. Будто бы ты захлебнулся воздухом. Вторая пуля навылет — сквозь плечо. Горячо. Хочется ещё. — Не-а, — не наводи на меня дуло. Пистолет разряжен. Если бы у тебя была хоть капля мозга, ты бы проверил чёртов магазин. В нём даже нет холостых. Мой смех стает громче по мере того, как яростно ты материшь меня. Глухие щелчки и твоя разбитая надежда на спасение. Чёрт. Кайф. Картина маслом. Клоун, проигравший в собственной постановке. Здесь твоя остановка. Без антрактов. — Ты не можешь, Джо, ты не такая… О нет. Я могу. Я всё могу и сделаю. Встаю, слегка покачиваясь, подтирая вязкую слюню вперемешку с алой жидкостью. Не пытайся вразумить меня своим голосом, пропитанным отцовской просьбой. Ты — убийца детей, убийца родителей, ты — убийца семей. Никчёмный. — Одумайся. Ведь не этого хотел твой дедушка. Правда? Правда. Но его здесь нет. Его нет рядом. И я, надеюсь, что там, на небе он закроет глаза и не увидит моих проступков. Не будет лицезреть мою мессию. Личную вендетту. Не будет разочароваться, страдать из-за такой непутёвой внучки. — Возможно. Но какая теперь разница? — выдыхаю, не моргая. — Правильно. Никакой. Мне уже совершенно плевать, буду ли я дышать вообще. Мне фиолетово, что будет после меня. Смысл имеет лишь то, от чего я избавлю свой дом. От вас, грязного мусора. — Последнее желание? — Сдохни, — давлю смешок в кулаке, качая головой. — Обязательно. Сделай мне услугу, Макс, передай привет Сатане, скажи, чтобы доставал свои лучшие запасы вина, потому что я иду. И нам будет, о чём поговорить. — Не… — пуля в лоб. Как давно я этого желала. Твоего остывшего, стеклянного взгляда и охладевшего тела. Тяжесть бездыханной туши почти не чувствуется, когда я тащу тебя к Пропасти. Когда сталкиваю, так и не опустив веки на глаза. Чтобы ты до последнего видел меня. Упоительно. Минус один. — Я следующий? Вздрагиваю, неосознанно вцепившись в кобуру на бедре. Чёрт. Надо было приковать его железными цепями. Надо было предусмотреть то, что он пойдёт на всё. Надо было… но. Эрик. Я хочу разобраться с тобой быстро, безо всяких прелюдий. Без выяснения отношений. Без этих глупых слов, перекрикивая друг друга. Без выпадов и тактики боя. Без того, чтобы будить чувства, погребённые вместе с… Нет. Я убью тебя. Клянусь. Я убью тебя. — Да, — говорю я, срываясь с места, не разбирая пусти, лишь бы подальше. Сбивая дыхание, не обращая внимания на злые слова сзади. Не обращая внимания на то, что ты, почти нагнал меня. Ну нет. Это моя игра. Влетаю в общую комнату, дальше — в душ. Помнишь? Здесь ты убил меня. Надеюсь, ты не забыл. Закрываю шаткую дверь, подпирая стулом. Ничего не изменилось. Ты снова пришёл за мной. Только на этот раз… На этот раз всё будет по-другому.