Глаза богини

Йи-хаааа! Диссер защищен, и мы отожжем, как я обещала! Всем огромное спасибо за поддержку и переживания, и - внимание - я обещала "ай л би бэк", я таки вернулась! Пы.сы. Лена, с Днем Рождения! Скромный подарочек от скромного автора) - Капельку на запястье… капельку на шейку. А волосы лучше вот так приподнять, посмотри, как тебе идет с гребнем? Подземное дитя Макария полагает, что ей больше идет с распущенными и при обруче. Не говорит – мягко, ускользающе улыбается. Но от Афины разве скроешься? - Оставь её, Афродита. К чему… Пеннорожденная в притворном ужасе закрывает ушки Макарии ладонями. - Не слушай ее, дорогуша, ой, не слушай! Она готова надевать пеплос одного фасона целых три дня, можешь себе представить?! Афина подмигивает, обрисовывает губами: «Да, у меня еще и шлем вместо прически!» - и улыбка Макарии становится более живой и открытой. Афродита порхает у ларца с драгоценностями, перебирая нитки бус. Прикидывает: что больше пойдет к черным глазам царевны? Геба украдкой косится на мать. С сожалением: эх, не насплетничаешься, не нахихикаешься вдоволь! Гера замерла у стола с рукоделием, с остервенением втыкает иглу с золотой нитью в платок с вышивкой. Не вышивает – разит иглой ткань. - Да, да, дорогуша, вот так. Только с черным жемчугом. Ах, не вертись, - Афродита изящно всплескивает руками. – Глаз нельзя отвести! Попомни мои слова: все мужчины сегодня на пиру… Макария улыбается ускользающе, мягко и таинственно, но не пытается стянуть с шеи нитку черного жемчуга. - Нерей мне не нужен. Он уже старый. Афина щурится на племянницу оценивающе: поклясться могла бы, что той не нужен не только Нерей – вообще все олимпийские мужчины. Может, есть кто-то… Но за улыбкой Макарии – подземной, неуловимой – не понять, не рассмотреть, даже проницательным глазам Промахос. - Старый – не старый! – взмахивает руками Афродита. – Дело не в этом! Дело в искусстве! Заставить их смотреть! Не дышать! Слюни пускать! Заставить воинов и правителей почувствовать себя мягче глины! Владеть оружием красоты и любви в совершенстве – чтобы никто не устоял… Макария смущенно колупает резной нарцисс на браслете. - Красотой – этому придется учиться долго. Мне проще мечом… - и смеется, когда Афродита округляет глаза от ужаса. - Ну-у, куда нам, бе-е-едным, - шутливо блеет Геба, - до тебя, Пеннорожденная! В этом искусстве с тобой ни одной женщине не равняться! Вот уж точно – никто не устоял и не устоит. - Был один, - едко произносит вдруг Гера. – Хочешь рассказать об этом, Киприда? Но кому охота болтать о поражениях, правда? И идет к двери, и Афродита прекрасно знает, что сейчас Афина закатила глаза. Промахос всегда так делает, когда мачеха в дурном настроении. А Гера сегодня явно в дурном настроении: Зевс опять спутался с какой-то смертной… - Афродита? Макария просто смотрит с любопытством. Геба замерла – раскрыла рот, как голодный кукушонок из гнезда. Сплетню ловить. - Да?! Что? Кто один? Чтобы устоял?! Перед тобой?! Да кто бы мог… У Афины на лице – новая мина. Обозначает: «Сейчас я представлю себя в шумной битве. Или нет, за ткацким станком. Станок жужжит-жужжит, заглушает ваши бабские сплетни…» Афродита смотрит на эту мину. На дверь, закрывшуюся за Герой. На любопытную мордашку Гебы и таинственную – наследственную улыбку Макарии… Потом начинает хохотать. Заливисто, разбрызгивая золотистые пряди волос. Красиво – она все всегда делает красиво, изящно прикрывая рукой ротик… - Да, был! О-о, девочки, был! Афина, не надо такого лица: это история интереснее любой битвы. Впрочем, это и есть сражение. Может даже – война, - думает Афродита, мимолетом любуясь своим отражением в серебристых гладях. – Несколько битв. Перемирия. Победа одной из сторон. В конце концов: почему эти воинственные девственницы вечно думают, что в любви недостаточно войн? Это они-то, даже мельком не знавшие такого чувства? Дудки вам, Афина и Артемида. В войне нет ничего, чего бы не было в любви. Осада и взятие крепостей, кровь и предательства, отчаянные атаки и соль поражений на губах… И вечное желание добычи и власти: больше, больше! Летящие стрелы, переломанные копья… я пережила войн едва ли не больше, чем вы. С золотистыми, не испятнанными кровью волосами. Не надевая шлема, не грязня ручек. И не нам с вами считаться трофеями и победами. Но вот вспомнить ту войну… Даже не просто смех. Мурашки по коже – не поймешь, от чего. Брррр…. * * * - Бррр! – капризно сказала она. – Какой холодный дворец! Там, где я родилась, было теплее! На самом деле, на Крите сейчас вовсю резвился Борей. Но просто приятно было наблюдать, как вокруг нее суетятся два этих… Кронидов, да? В общем, сыновья какого-то там местного царя. Царь что-то там отрубил Урану – а что – совсем не важно! А потом взбилась пена, а из пены и океанских волн поднялась она, и вот это было уже важно. Руки в каменном зале немножко покрылись мурашками и начали терять нежно-перламутровый оттенок. Зевс подошел – с горящими глазами. Набросил на нее плащ, многообещающе коснувшись щеки. «Победа», - тихонько пропело внутри… За первым братом, чуть ли не отталкивая его, спешил второй: накинул на нее леопардовую шкуру. Сам выпятил грудь (сопровождавшие на Олимп Киприду нимфы восхищенно ахнули), заговорил, что вот, ничего, отогреем! И пир устроим в честь прекрасной, и танцы… «Победа», - гудело внутри, пока она улыбалась второму – Посейдону. Светлый взгляд обежал пускающих на нее слюни кентавров, каких-то мелких божков… Победа-победа-победа… Третий брат. Взгляд налетел на него с размаху, кубарем полетел дальше, словно путник, запнувшийся о порог. «Наверное, я совсем синяя, - подумалось в ужасе. – Нет, волосы растрепались. Нет, еще хуже: у меня что-то к губам пристало!!!» С чего иначе третьему Крониду смотреть на нее, как на ядовитую змею?! - Бррр, - повторила она жалобно. Вдруг проникнется – прикажет подбросить огня в очаг, плащ свой пожертвует (хотя чего там зариться на обтрепанный хламис!). Третий зевнул из угла, куда шагнул сразу же, как оказался в зале. - Ты ее пугаешь, Аид! – прошил неловкую тишину возмущенный голос младшего – Зевса. Афродита с уважением пронаблюдала, как поднимается черная бровь. - И? Грубиян, - подумалось обиженно. Пусть подавится своим хламисом – от него, похоже, и тряпки не допросишься. Все равно – победительница. Зевс повержен – чуть дышит. Посейдон пленен – взгляда не отводит… Остальные готовы ей сандалии целовать. А этот еще сокрушаться будет. Может, даже начнет обожать исподтишка – откуда она знала, что так бывает? Любовь знает все. Грубить, не замечать, бросать огненные взгляды… Ну уж, этот хламис она ему еще припомнит. Уж он-то будет ее просить на коленях и никак иначе. В противном случае ему придется ее похитить. А пока нечего смотреть на эту ходячую оскомину. Годы на Олимпе оказывались легкими и бестревожными. Война шла – где-то и чья-то там. Мужчины воевали прилежно, но это было неинтересно. Собственная война – вот что было важно. Даже жаль, что не было соперниц. Гестия не очень-то и красива, а Деметра… ну, эта вообще корова со своими цветочками и вздохами по Зевсу. Фемида-правдолюбка, потом вот Ата… Разить было легко. Удар – покоренный взгляд. Мимолетная улыбка – затрепетавшее сердце в ответ. Танец – ворохи цветов от новых почитателей. Симпатичные смертные, смазливые божки, бесконечный шепот сердца, сладкая мука: тебя должны любить все. Все-все-все… - Нет, ну какой же он бесчувственный, - вздохнула Ата-Обман. Всплеснула руками, щуря хитрые изумрудные глаза. – Подумать… все вокруг! Глаз не сводят! Душенька-красавица! А этот по подземному миру шастает. Один в один – мой братик. Я рассказывала тебе о своем братике, милочка? - Только не надо рассказывать о нем на ночь, дорогая, - легкая улыбка скрывает капризное подергивание губ. – О твоем братике наслушаешься… И говорят, что Аид не ценитель… женской красоты. В конюшне грохнуло. По воздуху промчалось что-то белое, заливающееся дурным смехом. Голос, полный холодной ярости, прогремел вслед: «Если ты, легкокрылая тварь, еще раз…» Дальше последовал оборот, от которого заикали даже кони. Явившийся из конюшни Аид удостоил Ату мимолетным взглядом. Афродите попало еще меньше: тень взгляда, легкий отзвук, эхо… - Ходят слухи, - мечтательно протянула Ата, вглядываясь в спину уходящего, - говорят, он ездит в одну бухточку. К одной нереиде. Влюблен – аж глубже ушей! - Она влюблена, - сквозь зубы поправила Афродита. Любовь знает все, и иногда от этого знания устаешь. - Пояс, - промурлыкала Ата. – Ставлю свой пояс ковки Циклопов. Он как раз подойдет тебе: им можно одурманить и приворожить любого… Ставлю свой пояс на то, что ты не заставишь его полюбить себя. Наконец-то, подумалось весело. Пояс – это хорошо. Вызов – это еще лучше. Любовь любит вызовы. Даже такие простые. Он – воин. Что нужно воину? Тихий очаг, вкусная еда, покой… что еще он мог найти в той нереидке? И вообще, Любовь знает, что путь к сердцу мужчины… Когда он в следующий раз появился на Олимпе – через три года и после битвы – она торжественно преподнесла ему похлебку своего приготовления. После первой ложки он наконец посмотрел на нее. Долго смотрел. Не меняясь в лице – лицо у него вообще было невыразительным – зато вот во взгляде мелькало что-то такое… «Побе…?» - робко шепнуло сердце. - Так, - выговорил он и отставил миску. – Тартар не так уж страшен. И прополоскал рот амброзией. Скотина. Нет, Зевс и Посейдон, конечно, тоже гневались на невоспитанного брата… Плевались, но гневались. Афродита улыбалась. Первое поражение предвещает победу в самом конце. В новый бой она бросилась нескоро: противнику нужно дать возможность расслабиться. Погулять на свободе, понастроить крепостей, обзавестись знакомствами в подземном мире… Не подозревая, что на обратном пути из этого самого мира его ждет ловушка. Бешено несущаяся по воздуху упряжка. Кони храпят, бьют копытами, золотоволосая богиня беспомощно размахивает руками в колеснице… Да, обязательно прорван хитон. На плечике. И сбившееся дыхание, чуть растрепавшиеся волосы, бездонная синь глаз: «Аид, ах, ты спас меня! Какой награды ты хочешь?» Или нет, даже лучше: «Ох, мне так страшно! Может быть, ты меня лучше подвезешь? На своей колеснице?» - а уже потом: «Я совсем не могу идти… ах, как я разбита!» Или нет, лучше наверняка – всё сразу. …кони ярились и ржали, и не собирались останавливаться, и у Афродиты начало понемногу замирать сердце. Когда конец этой бешеной скачке?! Возница черной бронзовой колесницы молчал, только выравнивал ход, потом, выпрямившись, шагнул с одной колесницы на другую, перехватил вожжи – и кипенно-белые кони повалились на колени, хрипя от испуга. Черные разразились издевательским ржанием – они остановились сами. - Да, дальше не пойдут, - лениво бросил он. – Запрягали идиоты. Со мной? Покривился, потом пожал плечами. Мол, да, еду мимо Крита. Хочешь – лезь в колесницу. Только не ори над ухом. - А-а-а-а-а-а-а!!! Она перестала слышать собственный вопль на полдороги. Колесничий?! Безумец! А эти его чудовища – где таких добыл в упряжку? В мире подземном? Казалось, она сейчас взобьется в пену, из которой вышла. На Крите она через силу сумела прошептать о награде. Проклятый Кронид посмотрел на нее – с прозрачно-зеленоватым лицом, хмыкнул: «Да что с тебя взять?» - и укатил воевать дальше. Битвы, битвы… маленькие сражения. Средние. Крупные. Затишья-перемирия, когда неизбежной казалась победа Крона. Усмехающаяся Ата: «Я слышала, ты пыталась сыграть на жалости? Разрыдалась у него на глазах. Скажи, какой у него был взгляд? Ну, скажи? Там было про бабские сопли? Хорошо, я не буду требовать невозможного. Он никого не любит. Сделай его своим любовником – и пояс твой». Пленить тело всегда проще, чем дух. Тело слабое, глупое. Не слушает доводов разума, голоса сердца тоже слушает не всегда. Любовь знает: страсть – проще всего. Одна вспышка, потом развить в привычку, потом… кто знает, что там потом! Ах, как она ждала его в следующий раз! И ведь как назло – появлялся редко, носился со своим Черным Лавагетством, но потом все-таки явился. Ворвался во дворец, черным вихрем – не хуже своей колесницы – пронесся по опустевшим коридорам. Грохнул далекой дверью своих покоев. Когда Афродита, выбравшая убор (нежно-голубой, легкий, многое приоткрывающий и многое сулящий, и пояс – непременно морской волны, пусть помнит про свою нереиду), скользнула в комнату – ей в горло с порога уперлось острие меча. - Чего надо? Меча она не испугалась. Знала: Амфитрита ходит в синяках, потому что Посейдон частенько несется по ночам в битву. Зевс просыпался от каждого шороха, тянулся к любимой лабриссе, лабрисса всегда располагалась возле ложа, без нее он не приходил даже к Киприде… Мягко отвела лезвие, чарующе улыбнулась в мокрое после омовения лицо Черного Лавагета. Пропела слаще кифары любого аэда: - Тебя давно не было на Олимпе, Ужасный. Ты путешествовал… бился… - Убивал, - поправил он сухо, недружелюбно глядя на нее. В лицо, хотя должен был – ниже. Мать-Гея, подумалось с огорчением. Он что, каменный?! Афродита подпустила в голос мягкости, и слова полились теплыми струями летнего дождя: - Убийства – тоже труд. Быть Страхом – тоже битва. После битв воину нужен отдых. Омовение… - она с легкостью покрыла разделявшее их расстояние, положила руки на плечи, встала на цыпочки, чтобы ее губы оказались возле его уха, - пища… горячий огонь в очаге… ложе… - Угу, - услышала она еле слышно и неопределенно. «Хороший знак?» - усомнилось сердце. - …женщина на нём, - она теснила противника к победному рубежу. Недовольно отметила, что ложе недостаточно пышное (какой это плацдарм победы?!), устлано какими-то шкурами, ну, ладно, ради выигрыша в этой войне можно потерпеть. – Ты не юнец, Аид. Ты понимаешь, зачем я пришла. Пришла, чтобы остаться… Ах, как это прозвучало! Пламя в очаге – и то поднялось, зашлось ярко-алым огнем страсти, языки вытянули шеи из очага в праздном любопытстве: вот оно! Противник безмолвствует! Сражен! Отступает! Он опустился на ложе, не пытаясь снять ее руки с плеч. Пробормотал: - Ну, оставайся… - и она легко вспорхнула с ложа рядом с ним, изящно повернувшись, сбросила с плеч легкое одеяние, чтобы он мог оценить… Когда она обернулась, он спал. Мертвенным, тяжелым сном, сжимая в пальцах меч (когда успел уложить его по левую сторону?!), второй рукой вцепившись в одеяло, будто боялся соскользнуть на землю во сне. - Аид? – окликнула она, переступая с ноги на ногу. Подлец Кронид отозвался тихим всхрапом. «Не победа…», - устало вздохнуло сердце. Афродита протянула руку – потормошить спящего – посмотрела на меч, отдернула руку. Подумала мстительно: ничего, голубчик. Утром проснешься – все равно будешь моим. Только устроиться на этом проклятом жестком ложе… да, в соблазнительной позе. Жаль, нельзя пристроить ему голову на плечо. Ну, ничего, главное – проснуться раньше него или вообще не засыпать… Перед тем, как смежить веки, Афродита явственно услышала хихиканье и шелест крыльев, почему-то показалось - белоснежных. Разбудило ее встряхивание за плечо. Синяки останутся, - в полусне подумала Киприда, прежде чем открыть глаза и обнаружить над собой лицо Старшего Кронида. Брррр… - Посейдон на Олимпе? – вопрос продрал холодом по коже еще больше. Непонятностью. Неуместностью. Какой Посейдон, она же должна ему сейчас сказать, что нужно продолжить ночь… - Н-нет… - Сволочь, - выбросил сквозь зубы Кронид. Развернулся, в три шага пересек комнату и исчез за дверью. Только сейчас Афродита поняла, что он стоял в хитоне, при доспехах и опоясанный мечом. А синяки на плече всё-таки остались – долго сгоняла примочками, по-лавагетски ругаясь сквозь зубы. Думала: ну его, этот пояс. Ну ее, эту Ату. А Кронида - его вообще… в этот, в подземный мир! Правда, толку-то, он же и так туда шастает… И как это он еще не посватался к воинственной Афине, - истекала ядом Пеннорожденная. Влюбленный в войну чурбан. Солдафон! Его – любовником?! Да один раз с таким... ни за что, да! - Не получилось, да? – сочувственно кивнула Ата в день победы над титанами. Афродита засверкала зубами, блеснула золотом волос: что?! о чем?! А, об этом, мрачном… который заздравную чашу, как заупокойную поднимает?! Ой, нашла о чем, в праздник-то! - Дорогуша, мне и Ареса хватает! И… - завела глазки, но не стала перечислять, а то вот, Геба недалеко, а у нее слух ого-го какой, все имена тут же ревнивому Эниалию и выложит. – А с этим… ставка больно высока. - Правда, - задумчиво согласилась Ата, начиняя оливками пухлый рот, - меняю ставку. Один раз. Одна ночь – и пояс твой. Согласишься, Любовь? Афродита повела плечами неопределенно, встала с остальными, закружилась в танце, в вихре восхищенных, масленых взглядов. Любовь обожает вызовы. Преграды. Сложности. Какая радость очаровывать тех, с кем это легко? А здесь просто не нужно спешить. С таким противником нужны союзники. Поле битвы – получше. Таланты терпения, гекатомбы хитрости… Кто сказал, что любовь не умеет ждать? Умеет – когда ей брошен такой вызов. Союзники прибавлялись один за другим. Нереида Левка - молодец, вовремя ушла с дороги. Зевс - решил, что брата непременно нужно женить. Безутешная Деметра – настоявшая на том, чтобы дочь вернули ей на восемь месяцев… Персефона, брезгливо поджимающая губы при упоминании о муже. Арес на ложе пространно повествовал о кровавых подробностях битв. Афродита щебетала восхищенно: «Ах, какой ты храбрый, какой искусный! Ах, эта Афина ничто рядом с моим Эниалием!» А сама выжидала, готовила удар: подождала, пока Персефона уничтожит Минту – смешное и ненужное препятствие, выждала почти восемь месяцев, чтобы голод тела стал невыносим… И обрушилась со всем мастерством: ароматом волос, тонкой улыбкой, дразнящими прикосновениями, чувственным шепотом: «Ты разве не соскучился по женской ласке?», многообещающим румянцем на щеках, легким движением обнаженных плеч: «Какой смысл дожидаться ту, которая не любит?» - А спать с той, которую не хочешь? – спросил он холодно. "Поражение", - всхлипнуло сердце. Армия бежала, полуголодные воины попрятались по оврагам, стрелы заржавели в поле. Стены этой крепости не прошибешь: кованы из черствости напополам с упрямством... Афродита умолкла, спрятала лицо за маленьким зеркальцем в драгоценной оправе - рассмотреть реснички. На самом деле раздумывала: говорить дальше или нет? Он тогда всё ходил по комнате, ерошил волосы. Она сидела на его ложе - подобрав ноги и глядя с удивлением. - Какого Тифона? - дождалась вопроса. - На кой тебе? Тот спор с Атой? Как будто Обман могла утаить что-то от дотошного ученичка. Афродита молчит. Легким движением смахивает ресничку со щеки. Убирает из памяти постыдное: свой задыхающийся голос: - Ты... ты... лавагет - и не понимаешь?! Ты - знаешь, каково терпеть поражения? И не понимаешь? И его насмешливый взгляд, проникающий в самую глубину. Ровный голос: - Воины обычно умеют отличать поражения от побед. Мне нужно готовиться к встрече жены. Возвращайся к себе, богиня... любви. И передай Ате, что спор закончен, и пояс останется у победительницы. Наверно, не буду об этом, думает Афродита, оглядывая собеседниц. О моменте, когда они посмотрели друг другу в глаза – это не надо, лишнее. Тем более – бррр, вспоминать не хочется. И о том разговоре с Персефоной, много позже, после ссоры двух цариц… («Хочешь нектара, дорогуша? И не слушай Геру, она бесится, потому что ее муж не любит», - «А меня, можно подумать…» - «А твой от тебя без ума. И не спорь с любовью, дорогуша, она этого не терпит!»). - Поражение, - весело признала Афродита, разводя руками. Потянулась за гребнем, провела по волосам, заставив их заискриться. Геба прыснула, закивала, прикрыв рот рукой. Пробормотала что-то невнятное: то ли о встрече с Иридой, то ли о свидании с Гермесом. Бочком-бочком – и за дверь. Побежит разносить, - вздохнула Афродита, рассеянно поглядывая на себя в зеркало (ах, какие ямочки на щеках). К вечеру весь дворец знать будет… Ну, и хорошо. Персефона еще дуется на ту историю с Адонисом. Услышит о верности подземного муженька – дуться перестанет. На проигравших не обижаются. Афина ушла следом (какие-то дела, то ли с философами, то ли с войнами). Напоследок усмехнулась многозначительно. - Надеюсь, до Ареса эта история не дойдет. У него, в конце концов, гораздо больше поражений в битвах. Макария осталась. Нашла в ларце ожерелье из черного и белого жемчуга, теперь весело щелкала жемчужинками – восемь-четыре-восемь… Похожа, - думала Афродита, молча глядя на нее. Очень похожа. Не умеет проигрывать, как и он. Кто бы ни был избранником юной Макарии – лучше бы ему не трепыхаться. - У тебя красивый пояс, о Киприда, - лукаво сказала наконец подземная царевна. – Можно посмотреть? Улыбнулась, обвела пальчиком тонкую вязь цветов, кованных из золота. - Однажды Деметра Плодоносная сказала, что моему мужу очень хорошо удались эти лилии, - призналась Афродита заговорщицким шепотом. Взбила волосы и легкомысленно добавила: - А Гера говорила, что тюльпаны тут чудо как хороши. - Потому что ни одна из них не помнит, как выглядят асфодели, - кивнула Макария. – Это работа подземных кузнецов. - Чудесный пояс, - подтвердила богиня любви. – Красивый, удобный… - …очаровывает того, на ком окажется, - в тон подхватила царевна подземного царства. – Ата отдала его… - Ата отдала его победительнице, - Афродита надела пояс и с очень довольной улыбкой покрутилась перед зеркалом. – Все подземные знали, что твой отец любит жену. То есть, покорен моей стихии. Запомни, милочка: любовь проигрывать не умеет.