Моя жизнь. Рассказ татуинского провинциала.

Вот и всё, Лея и Хан улетели, но шум не затих. Ведь с нами был Бен. Как – то перед вечером, когда мы пили, к нам неожиданно вошёл Таркин. Он был взъерошен и крайне озлоблен. Увидев на столе бутылку, он дико выпучил глаза. Мы трое стояли молча, навытяжку. - Какой ужас, - сказал он, брезгливо посмотрев на стол. – Вот, значит, как мы работаем! - Стараемся, - проговорил Дарклайтер. - То – то, вижу, как вы стараетесь. Только жалованье умеете получать, - продолжал Таркин, глядя на меня. – Все надеетесь на протекцию, как бы поскорее и полегче сделать карьеру. Ну, я не посмотрю на протекцию. За меня никто не хлопотал. Прежде чем мне дали внешние регионы, я ходил слесарем, работал на Кесселе, как простой смазчик. А ты, Кеноби, что здесь делаешь? – спросил он, повернувшись к Бену. – Пьянствуешь с ними? Таркин не потрудился услышать ответа. Он стремительно вышел, пообещав уволить всех нас через две недели и обозвав Биггса болваном. Развалившись в спидере, он укатил в космопорт. Через две недели пришло сообщение от Таркина, о том, что он нас уволил. И почти тут же сообщение отца, короткое и содержательное: “Убью”. Я понял, нужно что – то делать. - Бен, - сказал я Обику, - возьми меня к себе в рабочие. - Ну, что ж! И мы полетели вместе на Корускант. *** По прилёту на Корускант я поселился у Бена. Домой соваться не решился, мало ли, что может случиться. Обик был непрактичен и плохо умел соображать; набирал работы больше, чем мог исполнить, и при расчёте тревожился, терялся и потому почти всегда был в убытке. Сам он получал мало, а ребята, которых он припрягал работать вместо него не получали ничего, потому, что он запудривал им мозги джедайскими штучками: проводил у них перед носом рукой и говорил: “Вам не нужны эти деньги, вам не нужны эти деньги”. Надо мной Бен фокусничать не рисковал. С товарищами я не ссорился. Ругань, отчаянные крики и клятвы не прекращались весь день, но, тем не менее, все – таки жили мы между собой дружно. Ребята подозревали во мне владеющего Силой и добродушно подшучивали надо мной, говоря, что от меня родной отец отказался. Их только неприятно шокировало то, что я не участвую в краже хозяйского материала и вместе с ними не хожу к заказчикам просить на чай. Кража хозяйской олифы и краски была у маляров в обычае, так как Обик, уходя с работы, всякий раз уносил с собой немножко белил и олифы и потом продавал по выгодной цене. Я жил теперь среди людей, для которых труд был обязателен и неизбежен. В первое время все занимало меня, всё было ново, точно я вновь родился. А главное, я жил за свой собственный счет. Но когда я возвращался с работы в лачугу Бена, то все прохожие, все имперские офицеры и политики пускали мне в след разные замечания, насмешливые и злобные, и это казалось мне просто чудовищным. - Неудачник! - слышалось со всех сторон. – Маляр! Задница банты! В торговых рядах, когда я проходил мимо, меня как бы нечаянно, обливали водой и раз даже швырнули в меня палкой. А один торговец шуура, старый синий тойдарианец, загородил мне дорогу и сказал, глядя на меня со злобой: - Не тебя дурака жалко! Отца твоего жалко! А мои знакомые при встречах со мною почему – то конфузились. Одни смотрели на меня как на чудака и шута, другим было жаль меня, третьи же не знали, как относиться ко мне, и понять их было трудно. Я не знал, что мне делать. Фактически я понимал, что отец был прав относительно меня. Прав во всём. А как теперь поступить?