Предвечное блаженство. Российская империя, середина XIX века

Свечкина удерживала Полину до обеда – то ли надеялась утолить свое любопытство, то ли просто хотела ее общества – но Полина, извинившись усталостью, уехала домой. Она и вправду чувствовала себя нездоровой. Как будто небеса дожидались этой минуты – чтобы поразить ее громами со всех сторон… Побеседовав с гувернанткой, проверив порядок в доме, в котором хозяин все еще отсутствовал, Полина опять затворилась в своем будуаре. Отказавшись обедать, она разделась и легла спать – и спала беспробудно до самого возвращения мужа. Дольский не поднялся к ней – он прислал к ней Лизу, потормошившую госпожу и попросившую от имени его сиятельства спуститься к нему на ужин… - Лизонька, я больна – не могу, - ответила Полина, не раскрывая глаз. Лиза пошла было быстро к двери, испуганно глядя на хозяйку, – а потом вдруг остановилась; а потом подошла к ней снова: - Полина Андреевна, что с вами? Вы не беременны? Эта бесцеремонность служанки обрадовала ее, как обрадовали бы объятия друга; Полина улыбнулась и пожала Лизе руку. - Пока не знаю, Лизонька, - но ты, чур, молчок! - Конечно, конечно, - закивала горничная. – Будьте покойны! Она пошла было опять к двери – и опять приостановилась, оборотившись к ней и прижав руку ко рту: - Это что ж такое будет, Полина Андреевна?.. - Бог его знает, - рассмеялась барыня. Она повернулась спиной к двери и опять закрыла глаза. Мысль о собственном "положении" прогнала прочь все остальные – то ли ум вдруг затупился, то ли она попросту слишком утомилась своей жизнью… Да и что бы смогла она сделать? Полина, забыв и о "лазутчике" Дольском, и вообще обо всем вовне, опять начала задремывать – как вдруг, безошибочно, услышала скрип двери. Она все не поворачивалась. Муж сел к ней на постель и тронул за плечо – и вот тогда ей пришлось на него посмотреть. Дольский глядел мрачно. - Так значит, у вас крови, Полина Андреевна, - саркастически проговорил он. Она вздрогнула от его обнаженной, солдатской грубости – но потом поджала губы. - Возможно, придут позже. Ты не знаешь, как тонко устроен женский организм, - ответила Полина. – Меня эти балы совершенно вымотали из себя: я едва жива… - Это я вижу, - ответил муж. Он вдруг наклонился над нею, так что она вжалась в постель: - Полина, более всего на свете мне невыносима ложь! Особенно от моей жены, особенно по таким важнейшим вопросам!.. Она не знала, что подразумевал муж – беременность или ее неудачную вылазку в его кабинет; но, оказавшись в плену его стесненных рук, его раскаленного добела взгляда, не могла думать. Только зажмурилась, пока ее не отпустили. - Артемий, пожалуйста, не мучь меня сейчас… - попросила она шепотом. – Я нездорова… - Это кто еще кого мучает!.. - ответил он с яростью. И вдруг схватил ее, крепко, но с той бессознательной осторожностью, с какой мать хватает ребенка, и прижал ее голову к груди: - Полина, не лги мне… Заклинаю – только не лги… Она закрыла глаза, слушая его горячечный шепот. Ей было страшно. Как же не лгать – как же остаться беззащитной перед ним, неизвестным, без своего главного женского оружия?.. Князь поцеловал ее в лоб и опустил обратно на постель. - Я прикажу подать тебе ужин. Я слышал, что ты весь день ничего не ела. "Ну нет – я чай пила у Свечкиной", - чуть было не сказала Полина; но удержалась. - Артемий, ты напрасно всполошился, - сказала она. Он кивнул, усмехаясь. - Ну да, разумеется, сударыня… Завтра у тебя будет врач. А сегодня не вылезай из постели. Он встал. - Меня еще ждут дела, Полина, - лежи. Поцеловал ее еще раз, не глядя на нее, и быстро пошел к двери, ступая точно по горящим угольям; она чуть не крикнула: мне без тебя несносно! Но промолчала, кусая губу и сдерживая слезы. "Мне без тебя несносно…" Полина сидела и роняла слезы, пока не пришла Лиза с подносом – поставив его, при виде лица госпожи она тотчас села рядом и взяла хозяйку за руку. - Вы уж совсем себя в сердце приводите… Нельзя так, Полина Андреевна, вы о ребеночке подумайте! - Да нет никакого ребеночка! – вдруг со злостью выкрикнула Полина. – Не может его быть!.. Конечно, не может, - у нее, с ее чахоткой, у князя, с его "венерой", и у них обоих, врагов, сведенных исторической судьбой, накануне войны! Полина стала есть, не замечая, что отправляет в рот; а потом с трудом заставила себя встать, чтобы умыться перед отходом ко сну. Она не привыкла к неопрятности даже в болезни. Совершив туалет, легла в постель и заснула мертвым сном – безразличная, как камень; вовлеченная в решение судеб наций…но "осуществляющая свою неизбежность". Утром ей стало лучше – Дольские были приглашены на вечер к Лобановым, куда ждали в тот день и государя, но князь и думать не хотел о выходе жены в таком состоянии. Подозрение насчет ее "положения" охватило его совершенно. "Как бы не наделал непоправимых ошибок", - думала княгиня, плохо понимая, что подразумевает под этим: как часто политическая непросвещенность равняется преступлению! Но она ничего не могла сделать. Приглашенный семейный врач Дольских осмотрел княгиню и нашел "сильное нервическое расстройство" и "лихорадку"; однако насчет беременности, которую прямо предположил супруг, уверенности не выразил. Сказал, что длительность и время наступления женских истечений могут меняться и в нормальном состоянии. Но предписал ее сиятельству – "безусловно, безусловно" - спокойный и размеренный режим и, конечно, никакого большого света. Дольский не преминул спросить доктора и о сожитии с женой – в ее присутствии, чем немало смутил. - На ваше усмотрение, - невозмутимо ответил врач, конечно, по своей деятельности не смущавшийся никакими физиологическими вопросами. – Можете пока воздерживаться – но судите по состоянию и расположению вашей супруги. - Ах, вот как, - князь пронзительно посмотрел на раскрасневшуюся жену. – Так и буду делать. Благодарю вас, доктор. Полине захотелось выскочить из комнаты, от суждения этих двоих мужчин, но она ничего не могла сделать. Супружеские цепи бряцали при каждом своевольном движении. Что ж! Придется извлекать выгоду из своего теперешнего положения – впрочем, разве не делал этого каждый человек, независимо от пола и возраста? Князь, которого сегодня призывала обязанность, вынужден был оставить ее дома и предоставить самой себе; и после обеда, за которым Полина ничтожно мало съела, распрощался с нею и ушел. Она осталась одна – имея много свободного времени, которым обязана была распорядиться наилучшим образом. Полина подозревала, что Дольский догадался о ее вторжении в свой кабинет, и своею черной розой ее предостерег. Но таким романтическим намекам тотчас настал бы конец, если бы князь получил полную уверенность в своеволии жены. Полина знала его характер. Однако оставить дело так она не имела права. Конечно, внезапная ее просьба научить ее новому языку или политический вопрос, который она вдруг сделает, насторожат Дольского: он обыкновенно рассказывал ей о государственных делах сам. А если не рассказывал, это означало, что дела или слишком скверны, или не предназначены для ее ушей… Погода была в этот день, как нарочно, славная; и когда дети пообедали, Полина отправила их гулять в парк с мадемуазель. Та, выступив нечаянной союзницей, сама предложила госпоже эту прогулку; и Полина, ласково улыбнувшись гувернантке, разрешила гулять до захода солнца и развлечь мальчиков по своему усмотрению; даже купить им мороженого, которое те, из гигиенических видов, получали нечасто. Сама же она осталась наконец полной хозяйкой в доме – если не считать прислуги, которая вся, кроме Лизы и Семена, принадлежала здесь князю. Есть ли у него соглядатаи среди его лакеев? Бесспорно… Стоило только вспомнить – как был опорочен Антиох: соглядатаи у Дольского находились даже в чужих домах. Но рискнуть она была обязана. Полина, улучив минуту, проникла в кабинет князя снова. В этот раз у нее было больше времени, чтобы осмотреться; и больше времени на секретные рукописи мужа. Да только рукописей этих на столе уже не осталось. Обнаружив, что на бюро уже ничего нет, кроме довольно безвкусного оловянного письменного прибора в виде славянского богатыря, княгиня едва устояла на ногах. Теперь не оставалось сомнений, что муж обо всем знал! "Я могла бы научиться румынскому, чтобы прочесть его бумаги: но сколько времени это займет! А тем временем будет упущено все, что только можно! Или лучше оставаться в бездействии? Как я могу знать?.." Да и самостоятельно она румынского языка не осилит… во всяком случае, скоро; да и когда овладеет им, это ничему не поможет. Разве она что-то может решить? Полина села прямо на пол в кабинете и беспомощно заплакала, схватившись за лоб. Вот так и все правительства – делают со своими стадами, что им только заблагорассудится… Она ушла из кабинета и остаток дня провела в мучительном раздумье. А вечером муж пришел к ней, в супружескую спальню, – и, когда лег к ней в постель, сразу же заговорил, тихо и зловеще. - Полина, так не пойдет. Она вздрогнула. - О чем ты говоришь? - Ты прекрасно знаешь, - сказал он со вздохом; но глаза засверкали. – Для шпионажа, моя дорогая, нужен другой характер и лучшая способность к актерству, нежели у тебя! Каждому человеку следует играть свойственную ему роль! Побледневшая Полина быстро отодвинулась от мужа – но, кажется, он не намеревался ее карать; а только предупреждал. Князь подпер белокурую голову, постукивая пальцами по подушке; она, как завороженная, смотрела на его длинные холеные ногти. Ногти эти блестели прозрачным блеском – как его глаза. - Если ты намереваешься что-то изменить к благу своего государства – могу тебя заверить, что все твои попытки будут тщетны и, более того: способны ему повредить. Противников себе, Полина, выбирают по силам! А одно из правил политики – не действовать, не имея как можно более точных сведений о положении неприятеля и расстановке его сил. Человек в верхах, действующий вслепую, - это как солдат, бросающий гранату с завязанными глазами… И это еще в лучшем случае! - Артемий, кто ты такой? – прошептала Полина, глядя во все глаза, как ее распекает этот человек. - Gentilhomme russe et citoyen du monde*, - усмехнувшись, ответил он. – Не бойтесь, Полина Андреевна! Я не чудовище. Потом протянул руку к ее волосам – и пропустил прядь сквозь пальцы. Смотрел приглашающе. Она сжала губы и покачала головой. - Не сейчас! - Как угодно, - со вздохом ответил Дольский. Он тут же простерся на спине и закрыл глаза: по-видимому, совершенно удовлетворенный. Утром Полина проснулась оттого, что муж нежно целовал ее тело; она поморщилась, но уступила ему без споров. Он быстро удовлетворил с ней свое желание, едва тронув ее чувства; но потом, воспользовавшись превосходным арсеналом своих ласк, дал удовлетворение и ей. Оставил в постели, наказав отдыхать… "и больше никакого шпионажа". Полина почувствовала себя школьником, которого застиг учитель. Еще четыре дня она провела дома – восстанавливая силы и собираясь с мыслями; на "шпионаж", помня о разумном предостережении Дольского, более не шла. А когда наступил пятый день, Полина уже не сомневалась в собственном "положении". * Русский дворянин и гражданин мира (фр.)