Предвечное блаженство. Российская империя, середина XIX века

В этот день Полина познакомилась с петербургским домом Дольского. Портрет был вывешен сразу же там, как законное, надлежащее его украшение – на стене над парадной лестницей: в пролете, откуда лестница расходилась надвое, поднимаясь на второй этаж. На гостей, которые соберутся внизу на бал или раут*, станет теперь неизменно глядеть эта женщина: точно в доме Дольских уже поселился дух будущей хозяйки – бледной неприступной дамы, гладко причесанные волосы которой казались еще чернее, а кожа еще светлее от своего соседства; слева весь ее сидящий силуэт отливал золотом от каминного огня, и ореолом женственного величия ее окружало неяркое солнце, светившее из окна за ее спиной. Складки лиловой шелковой мантильи, ниспадавшей с ее изящно скрещенных рук, почти полностью скрывали стул, на спинку которого сидящая дама небрежно опиралась локтями, – эта поза элегической* задумчивости казалась лучше всего шедшей к модели художника; она невольно задерживала взгляд и заставляла присмотреться к лицу. Лицо это, хотя и прекрасное, было не вовсе идеально: многие назвали бы изъянами белый цвет его без капли крови, тени под глазами, даже какую-то стылую мертвенность, особенно заметную в теплом сиянии, льющемся на эту фигуру и не трогающем ее. Но притом фигура молодой женщины, в накидке и лиловом платье, выглядывающем из-под нее и составлявшем вместе с нею какое-то чудное одеяние, имела в себе что-то неземное… не художнический фокус, достигавшийся контрастами и полутонами, а что-то, уже присущее ей изнутри, что мастер только выявил. - Charmant, charmant! – повторяли зрители в упоении; гости его сиятельства толкались перед лестницей в попытках лучше разглядеть картину. – Это шедевр – это Рафаэлева мадонна! - Ну что вы: где же здесь мадонна? Это дама с озера*, хозяйка зачарованного замка! Фея! - Вот повезло князю! - Повезло? Вы посмотрите, messieurs, какой у ней взгляд: в нем даже угрюмость, сила! Не по-женски глядит! - Правду ли я слышал, что она больна – оттого и так бела? - Да будет вам, господа: полюбуйтесь, как хороша! Немногие дамы, присутствовавшие на приеме, не находили публичных слов для выражения своих впечатлений – только рассматривали представший им новый образец со смесью восхищения и зависти. Разглядев же, начинали шушукаться, делать замечания – но только друг другу, в особом своем завистливо-теплом кружке, который всегда составляется женщинами в любом собрании. Дамы-зрительницы, в отличие от мужчин, почти не улыбались. Одно было несомненно: портрет Полины Волоцкой, невесты князя Дольского, вышел необыкновенной силы и выразительности, и все бывшие в зале находились под его впечатлением. В том числе, и сам оригинал. Полине, стоявшей рядом с женихом в отдалении, в стороне от публики, казалось сейчас, что ее существо утратило свое единство, цельность – и квинтэссенция этого существа искусством Перьина была перенесена на полотно. Она смотрела сейчас на себя настоящую: на себя идеальную и непреходящую. - Господи, это колдовство, - шепнула она Дольскому, протягивая ему руку; тот тут же сжал ее мерзнущие пальцы. – Я понимаю теперь, почему ты противился писанию портрета с меня… Перьин у меня точно душу похитил… - Что ты говоришь, - ответил князь. – Что за вздор! Полина усмехнулась. - Я же шучу, мой друг: не видишь? Дольский, незаметно для себя, утратил способность смеяться шуткам над сверхъестественным: для него охота за своей невестой, сожительство с нею, хитроумная политическая победа над соперником не прошли даром. Антиох Волоцкий был побежден – и, поверженный, победил… во многом. - Подойдем к зрителям: пора. Поздравим художника, - прошептала Полина. Взявшись за руки, блестящий хозяин и его прекрасная невеста… нет: прекрасная дама… подошли к своим гостям. Те уже от портрета обратились к творцу: Перьин, одетый во фрак и такой же приличествующий случаю, как и все, по-прежнему казался существом другой природы, нежели вся эта знать, чиновничество, военные. Восхищенные аристократы его поздравляли, говорили комплименты, жали руки: Перьин, улыбаясь, принимал со всех сторон эту дань, но, казалось, окружающее не слишком его занимало и не слишком льстило ему. Он словно бы все еще оставался там – в своей работе. Гости остались несколько разочарованы и уязвлены – что ж: высоким поздравителям давно было известно, что все художники невежи. Перьин же в особенности никогда не имел манер. Потом подошли хозяин и Полина – и вот тут-то разразилась буря восклицаний, аплодисментов, восторгов. - Какой перл! – говорили мужчины, пытавшиеся протесниться к красавице – казалось, не она была запечатлена на портрете, а дух портрета снизошел и воплотился на земле в ней. Поклонники прикладывали в восхищении руки к фрачной груди. – Позвольте преклониться перед вами, фея! - И божество, и вдохновенье! – восклицали с другой стороны. – Диана! Венера!.. И тут Полина поняла, что все видят в ней сейчас не ее саму – а ожившее творение гения. "Женщина – вечная Галатея…" - Уж вы, господа, выберите одно из двух, - громко проговорила она, заглушая похвалы. – Или Диана, или Венера! На миг наступило молчание; а потом все расхохотались. Дольский засверкал глазами; Полина же ядовито и триумфально улыбалась. - Браво! – крикнул один из штатских господ, стоявший ближе всего к ней. – Ваше сиятельство, ваша невеста вам не даст заскучать! Он попытался перехватить руку Полины для поцелуя; но та ее отдернула, осадив слишком развязного поклонника взглядом. Дольский же и вовсе заставил своим взглядом этого господина попятиться. - Остроумие моей невесты – предмет, который лучше всего могу оценить я, - ледяным тоном проговорил князь, остановив на оскорбителе свои белые глаза. – И это не предмет для вашего остроумия, милостивый государь! - Прошу меня извинить, - пробормотал зарвавшийся господин, явно испугавшись и еще больше попятившись: он поспешил смешаться с толпой. Дольский пронзал взглядом место, где тот только что стоял: у него задергалась щека. - Хамы*! – пробормотал он. - И даже комплименты у них все заученны – и хотят, ленивцы, этими комплиментами добиться внимания оригинальной женщины! – улыбаясь, прошептала Полина, придвинувшись ближе и положив ему руку на локоть. – Такие женщины, как я, предназначены только для оригинальных мужчин! Изумленный князь посмотрел на нее с большим удовольствием: он был польщен. Поклонился невесте. - Признателен, - прошептал он. Потом обратил взгляд на художника. Помедлив, князь подошел к нему и протянул руку. - Весьма признателен. Это настоящее произведение искусства, - проговорил Дольский, глядя своими светлыми, как у бездушной статуи, глазами в карие глаза живописца. – Я заплачу вам за портрет моей невесты столько, сколько вам будет угодно потребовать. Запрашивайте цену, соразмерную с вашей работой. Перьин взглянул на Полину с сожалением, которое могла оценить она одна, - с этою денежной оценкой исчезло что-то дружественное, бывшее между ними. Художник продавал Дольскому часть своей души, вложенную в портрет, – и часть ее души, запечатленную на портрете… Он назвал цену, заставившую Полину округлить глаза: такие суммы она слышала только в лучших ювелирных магазинах, среди золота и бриллиантов. Дольский, однако, и бровью не повел. - Справедливо. Я рассчитаюсь с вами сегодня же, - сказал он. Князь коротко склонил голову; Перьин с печальным достоинством поклонился. "Я не смогла бы купить эту картину, - грустно подумала Полина. – И Перьин не продал бы ее мне – он бы подарил ее, как знак высшего расположения, святого союза душ в искусстве…" - Что ты поскучнела? – прошептал князь. – Расстроилась? Сам он был очень доволен – улыбался. Полина посмотрела ему в глаза. - Тебе нравится здесь? – спросил Дольский. - Артемий, твой дом великолепен: это просто дворец… - ответила она искренно. "Но мне эти парадные залы уже пригляделись в доме Свечкиных: один и тот же петербургский стылый дух, - подумала Полина. – И не вижу, в чем радость переехать из одного дворца в другой. Твой дворец даже холодней свечкинского". Тут же она упрекнула себя и заставила улыбнуться жениху. Дольский пылко поцеловал ей руку. - Не могу дождаться, когда ты переедешь ко мне! – воскликнул он тихо. – Ты ведь почти ничего еще в нашем фамильном доме не видела: знала бы ты, какие собрания редкостей достались мне от предков! Сливки со всей Европы! Он поцеловал свой палец. - Представь себе: у меня есть сочинения времени инквизиции, оригиналы шестнадцатого века – пергамент и бархатный переплет! – в восторге от своего могущества воскликнул Дольский. Он тихо прибавил ей на ухо, улыбаясь, как презабавному анекдоту: - Некоторые книги были отравлены, по очаровательному обыкновению этого времени, - и яд еще не вполне утратил силу: пришлось спасать жизнь одному моему недотепе-лакею, по мужичьей привычке полизавшему пальцы после их переноски… - Ужели? – пробормотала Полина. "Каких же денег это должно стоить – и сколько же времени его семейство грабило Европу!" - Артемий, сейчас десятое июля, - тихо сказала она. – Когда же ты намерен устроить нашу свадьбу? Времени почти не осталось! - Временем нужно уметь пользоваться, - ответил князь. – Я его не терял. Приглашения уже разосланы; оркестр, кухня, цветы, прислуга – все уже заказано. Осталось только убрать к празднику мой дом… - И еще что? – спросила Полина, поняв, что Дольский утаивает от нее главное. - Через неделю состоится бал в императорском дворце, - сказал жених. – И его императорское величество, Полина, лично выразил мне желание, чтобы тебя представили ему прежде нашей свадьбы. * Торжественный прием без танцев. * Грустно-мечтательный, меланхолический. * Дама с озера (Владычица Озера) – волшебница из цикла Артуровских легенд. * Хам в речи дворян - презрительное название человека, принадлежащего к низшим классам и потому лишенного человеческого достоинства.