Предвечное блаженство. Российская империя, середина XIX века

- Что это ты читаешь? – спросил князь, уже некоторое время незаметно стоявший у двери. Полина вздрогнула и прижала к груди письмо. Потом сделала попытку спрятать его под шаль; ну а после разозлилась и бросила на стол: - Пожалуйста, если вам угодно! Я-то думала, что лица вашего достоинства и в самом деле обладают достоинством!.. - Прекрати, - ответил Дольский. Он опустил веки: вид у него стал примирительный. Подойдя к Полине сзади, князь положил руки ей на плечи, заглядывая в лицо: - Зачем столько шуму из ничего? Мне просто очень нравится наблюдать за тобой, когда ты одна… думаешь, что ты одна… это столько о тебе говорит! - Как это неуважительно, - прошептала Полина; но уже повернулась к жениху, принимая его поцелуй, обнимая. - Что это, в самом деле, такое? – спросил Дольский; он взглянул Полине в глаза с шутливым предостережением. – Не баловать у меня, сударыня! Ты не говорила, что тебе кто-то писал! Она пожала плечами. - Ты Отелло, - сказала Полина. – Это от моей кузины! Ольги Баяновой! - Ах, вот, значит, как. Но ему не было уже дела ни до каких ее знакомых; объятия становились все жарче, руки жениха забирали все большую власть. Полина уже досадовала, что на ней столько белья - по нынешней моде… и что они все еще не… - Перестань, - потребовала уже она, вырываясь. – Ты знаешь: нам нельзя! - Проклятые формальности, - пробормотал Дольский, раскрасневшийся и распаленный, раздосадованный. Он отвернулся и прошелся по комнате, чтобы немного сладить со своей кровью; от Полины это, однако, тоже потребовало труда. - Я и не думала, что женщины могут испытывать не меньшую страсть, чем вы, мужчины… - заметила она, отвернувшись совсем в угол: чтобы утишить в этом углу свою бурю. - Большую страсть, - ответил князь, к ее изумлению. – Большую, Полина Андреевна! Но только не рассказывайте этих секретов всем вашим знакомым, - прошептал он, опять склонившись над нею и понизив голос. – Это несколько пошатнет благонравие нашего общества, которое, как вам известно, держится именно на дамах… - Господа, вы видели еще такого лицемера? - смеясь, воскликнула Полина, шутливо попытавшись его ударить. Дольский легко увернулся; он благодушно смеялся тоже. Но даже в такую минуту она не могла сказать – что думает ее жених, этот надменный убийца. - Я, однако, к тебе зашел по делу, - заметил князь, когда снова стал серьезен. – Сегодня приедет врач, чтобы сделать заключение по твоей болезни; я говорил с ним – признаки чахотки уже почти исчезли… Ты почти здорова… - Но я не чувствую, что почти здорова, - слабость держится, - заметила Полина. Князь хмыкнул. - Удивительное дело, Полина Андреевна: после того, как вы так долго намеренно себя гробили! – ответил он с холодной яростью. - Конечно, слабость держится: и еще будет, уверяю тебя! А тебе нужно еще долго соблюдать все медицинские предписания, чтобы уничтожить следы болезни в организме! - Хватит! - страдальчески ответила Полина, схватившись за виски. Дольский замолчал и кивнул. - Да, - сказал он. – Пожалуй, с тебя хватит. Потом прибавил, потеребив холеный ус: - Как ты смотришь на то, чтобы нам сегодня сделать твой обычный моцион вместе? Полина улыбнулась. - С удовольствием. Ты редко со мной гуляешь, - заметила она уже недовольно. - Ты знаешь, почему, - отозвался князь с таким же чувством. – Чтобы нам не показываться вместе слишком много до свадьбы, женихом и невестой: ты знаешь, какой репутации… - Кто – ты или я? – перебила Полина с возмущением. – А императору хотел же меня представить?.. - Его величество - одно, - сказал Дольский: он немного покраснел, а глаза его еще посветлели от гнева. – Общественность же – совершенно другое. Мне удивительно, что приходится объяснять это такой умной женщине. Он наклонился к ней и прошептал с угрозой: - На тебе тень… Ты знаешь, Полина: тень твоего имени - вскоре его накроет и сотрет мое, а покуда тебе должно вести себя тихо. К несчастью, позорные слухи о тебе уже просочились сюда… - Боже, - сказала Полина. И тут вдруг ей стало дурно от догадки. - Артемий, - прошептала она. – То, что ты убил его, - это было высочайшее повеление, да?.. Дольский замер у ее щеки; ей казалось, что он дышит на нее морозом. - Я не стану отвечать на такие вопросы, - прошептал он наконец. - Боже, - слабо повторила Полина, закрывая лицо руками. – Какой романтизм… Она попыталась усмехнуться; но только всхлипнула. Дольский положил ей руку на плечо. - Любезная Полина, неужели ты предпочла бы, чтобы твоего дорогого супруга сослали в каторгу, обвинив в преступлении против государственности и развращении нравов? Или публично расстреляли?..* Она в ужасе вырвалась. - Этого не могло бы никогда быть! Полина повернулась к жениху. Князь смотрел на нее с сожалением, сложив руки на груди. - Ma foi*, вы с ним оба были дети, - заметил Дольский. – И с вами и обошлись, как с детьми, мягко, - еще и красиво, Полина Андреевна: сберегли вашу честь и дворянское достоинство… И без нежелательного шума… Конечно, мне и самому было бы невыгодно окончательно портить вам репутацию: поскольку я имел на вас виды, дорогая. - И теперь государь интересуется моей скромной персоной, потому что я… знала его так близко? – прошептала Полина, держась за грудь. – Антиох больше не мутит Москву, шум вокруг нашего имени утих; и сейчас можно спокойно… воспользоваться моментом? Она содрогнулась; а потом вдруг кашлянула. Дольский тут же очутился рядом, схватив ее за плечи: - Что? Плохо?.. Она хотела оттолкнуть его, проклясть; но потом на нее неожиданно навалилась усталость от всего, и Полина просто замолчала. Дольский обнял ее сзади, сжав ее холодные руки в своих – горячих, как адский огонь. - Ну вот, ну вот и успокоилась, - прошептал он, отогревая ее ладони. – Все, все… Полина закрыла глаза. - Все, уже все… Дольский осторожно выпустил ее руки и отступил. - Мне порою кажется, что женщины живут на луне, - сказал он, помолчав. – Но вы хотя бы, в отличие от многих, от природы умны и способны понимать неизбежность. Полина заметила, что он опять перешел на "вы", не сознавая того; усмехнулась и ответила, не поворачиваясь к жениху: - Хотя бы я вижу, что вы настолько меня уважаете, чтобы посвятить в ваши государственные тайны. - Вы правы, - совершенно серьезно ответил князь. Он поднял ее с кресла, потом поцеловал ей руку. - Вы соблаговолите сопровождать меня сегодня во время прогулки? - Да, - ответила Полина. Она закуталась в шаль. - Куда мы поедем? Ты решил? - Я хотел бы навестить твоего художника – если ты согласна, - ответил Дольский. Он улыбнулся. – Что-то твой портрет долго продвигается… - Хорошо, - сказала Полина. – Будь любезен, оставь меня: я оденусь. Князь поклонился и покинул спальню. А Полина, бледная, медленно оглянулась на письмо, так, к счастью, и не замеченное Дольским серьезно: то, которое она назвала письмом от Ольги. Это было письмо от Эразма Волоцкого. Этот наглец и дурак осмелился написать к ней сюда, в Петербург, к знакомым ее семьи – бог весть как узнав адрес. Эразм хвастался перед Полиной тем, что его любовница родила… девочку! Только теперь Елена Ивановна Власова была уже не любовница - и не Власова: они успели обвенчаться в деревенской церквушке перед самыми родами. Полина, конечно, сразу поняла гнусные намеки Антиохова брата: он напоминал ей об ее "долге", вполне почему-то считая Полину обязанною за него хлопотать. Конечно, ему не хотелось увянуть в своем Опальском: разлакомился, слишком разлакомился! "Я понимаю его – ох как понимаю, - думала Полина. – Прожить в глуши беспросветно, отверженным… А теперь, небось, серьезно вознамерился выйти в люди, уцепившись за меня! Вот его фортуна!" Неужели рассчитывал действовать насилием, угрожая себя обнаружить? Пока в письме не было ни слова об этом: но за теперешним развязным тоном уже угадывалось все будущее, до которого совсем скоро дорвется последний Волоцкий. Да только этот несчастный Эразм не понимает, что… самому себе яму роет. А может, и понимает. Решил сыграть по-крупному. "Обойдешься", - подумала Полина, поднося письмо к свечке. Если его сиятельство и имел намерение выпытать что-нибудь о давних знакомствах Перьина – оно не увенчалось успехом: художник, конечно, сразу сообразил, как держать себя. Но, возможно, жениха Полины привело в студию петербургского гения просто любопытство и желание первенствовать во всех делах невесты. Он выразил также, между прочим, желание взглянуть на другие работы Перьина: но тот, хотя и встревоженный неожиданным визитом, укрепился и не изменил себе, ничего не показав. - Что ж, как вам угодно, - ответил Дольский. Он огляделся, наморщив нос, точно вдруг учуял неприятный запах. - А что, если я пожелаю заказать вам мой собственный портрет? – спросил он: с небрежностию, от которой, бывало, бледнели и более высокие особы, чем этот живописец. Перьин опустил руки и потерял на миг дар речи. Потом твердо сказал: - По возможности, ваше сиятельство. Князь кивнул светлой коротко стриженной головой, длинным щегольским ногтем счищая пылинку с рукава. - Буду рад, если вам представится такая возможность. Он помедлил и холодно спросил, не поднимая глаз: - А когда ожидать окончания портрета моей невесты? Работа идет что-то очень долго. Это для нее изнурительно. Художник убрал руки за спину и поднял голову. - Я понимаю, ваше сиятельство! Но я работаю так скоро, как могу. Полина Андреевна знает об этом. - Артемий, довольно! – громко сказала тут и Полина, выступив вперед: словно бы пытаясь защитить своего мастера. Дольский быстро повернулся к ней. - Мне говорили, что уже скоро, - примирительно сказала его невеста. – Один или два сеанса – и все. - Ну, если так, то хорошо, - ответил князь. Он опять повернулся к художнику – так и стоявшему и глядевшему на него с вызовом; для храбрости Перьин схватился за свой станок. Дольский улыбнулся. - До свидания, господин Перьин. Я рассчитываю, что вы сдержите слово. Какое слово – поспешить с портретом Полины или написать портрет также и с него? Дольский оставил художника в неизвестности. Портрет был готов через два сеанса – через три дня: и представление его публике произвело настоящий шум. * Описываемое время – эпоха реакции в истории царской России: а 1849 год приходится на так называемое "мрачное семилетие", последние годы царствования Николая I, - после европейских революций 1848 г. * Право же (фр.)