Предвечное блаженство. Российская империя, середина XIX века

"Я гляжу сейчас в окно... и "свет померк для меня". Так, кажется, следовало бы мне написать? А я чувствую себя так, точно нигде, с детства не могла найти дома, а единственный настоящий дом мой будет сломан завтра. Дом этот - любовь и постоянство. Я бы выбила сии слова золотом на мраморе и установила эту скрижаль... над его могилою..." Тут писание прервалось, и черные буквы смешались и расплылись от слез. Полина посмотрела в окно: от слез солнце еще сильней мучило глаза! Потом она склонилась над дневником снова. "Но что роптать? Тысячи людей такого дома, истинного дома, никогда не имели и не обретут. Какое я подлое существо!.. Его, его убьют завтра: я знаю, что убьют, а я могу сидеть и философствовать над этой тетрадкой! Что ж я буду чувствовать... "после того"? Я должна буду "тоже умереть": а уже знаю, что не умру. Смешно! Смерть мне не кажется почему-то словом, противоположным жизни: смерть, смерть... Есть мы, особо, а есть она, особо. И эта старуха никогда не тронет нас, даже если нам очень захочется. Иногда подумаешь - и кажется, что ужасней участи не выдумать: невозможно умереть, даже если очень захочется... Но это я сейчас так говорю... Кто знает, каким видят мир ангелы? Может быть, вознесшись в горняя, уже и помыслить не можешь о том, чтобы желать умереть? Или, может быть, в раю все забывается - и скука и утомление тоже, и желание забвения забывается?.. Ведь не помним же мы всего, о чем передумывали детьми! Как я глупа!" Полина со злостью ткнула перо в чернильницу и заплакала, закрыв лицо холодными руками. Дверь приоткрылась, и она обернулась, не тая слез. Ей было все равно. - Барыня, - громким шепотом сказала Лиза. - Сегодня барина к ужину ждать ли? И эта уже все знает - да как тут не узнать? - Лизонька, войди сюда и закрой дверь, - громким плачущим голосом попросила ее госпожа. Лиза испугалась, но тотчас вошла и затворила за собою дверь. Приблизилась и села у ног хозяйки. Полина по-детски утерла кулаком глаза и сказала: - Барин наш завтра, Лизонька, стреляться будет... - Оборони боже! - громко охнула Лиза и перекрестилась. Полина улыбнулась этому смешному притворству, в которое - и Лиза знала - хозяйка ее не поверит. Потом Полина спросила: - А ты, Лиза, в царство небесное веришь? Конечно, спрашивать это дитя о таком было жестоко. Но Полина сейчас не жалела ни ее, ни себя, ни Антиоха: ее только жгла злость и боль. - Как не верить, матушка барыня... Так и в священном писании сказано... - В писании, точно, сказано, - задумчиво проговорила Полина. Потом поняла, какое совершает преступление: они, природные господа, расплачиваются неверием за свое господство и образование - так по какому праву она позволяет себе расшатывать веру в самом народе! Трогать своею тлетворною "философией" душу этой девушки! "Нет уж, бремя философии ты неси сама, - подумала Полина. - Всех Гегелей, Кантов и атеистических наук... О спиритизме и говорить нечего..." Она с жалостью посмотрела на Лизу. - Ступай. Лиза обрадованно встала: она была очень смущена речью хозяйки, в которой ей предчувствовалось что-то совсем нехорошее. Но не успела девушка отойти на два шага, как Полина задержала ее. - А как ты думаешь, Лиза, - Антиох Гавриилович попадет на небо? - Да разве он умирать собрался, - простодушно ахнула Лиза. Потом спохватилась. - Виновата, Полина Андреевна! Полина ядовито улыбнулась. - Так как, ты думаешь, - попадет? Она безжалостно разглядывала свою служанку. Лиза громко вздохнула, посмотрела направо, налево; потом поняла, что ответить придется. - Если господь его сподобит, - сказала она. Перекрестилась: глядела девушка теперь твердо и сурово. - Простите, барыня! Полина кивнула. Лиза, конечно, не верила ни в какое "царство небесное" для такого существа, как Антиох. Служанка пошла к дверям, но у самой двери остановилась и обернулась. - Так не ждать его сегодня? Полина покачала головой, и Лиза вышла. Полина поникла головою, улыбаясь ядовито и печально: Лиза тоже думала, что Антиоха завтра убьют, и испытывала... облегчение от этого. Бедная Лиза! Намучилась с такими господами - и за что? За что все слуги с ними мучаются: неужели для пустой барской забавы?.. Лиза, конечно, думает именно так: и, может быть, именно сейчас она ужасно несправедлива... Несправедлива более, чем когда-либо... Полина, плача, с омертвелыми чувствами убрала дневник и достала свое шитье. Как-нибудь она доживет до завтра: конечно, доживет! А завтра ее жизнь точно ножницами обрежет: начнется совсем, совсем другое, ужасное, и она это снесет... Все всегда думают, что не снесут, - и все вытерпливают. Она попросила Лизу заночевать в своей комнате: иначе спать, одной, было бы совсем мучительно. Конечно, ей, в предчувствии завтрего, должно было быть совсем невозможно спать... но Полина и поела, и совершила туалет, и улеглась, как будто не ожидала ничего особенного. Хотя все это было внешнее. Внутри она ощущала себя куклою, которую двигают посторонние воли, - надо ходить, умываться, говорить, есть... "Я больше не живу..." - думала Полина, глядя в потолок. Лиза со страхом присматривалась к ней несколько времени; но потом заснула, и даже спокойно. Пусть спит спокойно; мирную жизнь и защиту от всяких "высших волнений" - вот что в полной мере заслуживают их люди. Утром Полина пробудилась в семь, как будто по часам: она встала, ощущая себя заводной куклой. Лиза встала с ней; молча подала барыне умыться, потом отлучилась поставить самовар... и тут как раз произошло то, чего Полина боялась весь остаток вчерашнего дня. Воротился Антиох. Слышать, как он входит, предчувствовать его... видеть... было так больно, точно ее пытали; ее, нежную благородную женщину... Антиох вошел в комнату, и Полина протянула к нему руки, хотела заплакать... и удержалась. Муж приблизился к ней и взял за руку. - Зачем ты пришел? - прошептала Полина. Это было нелепо, в высшей степени бессердечно - говорить такое; но сейчас ей бессердечным казалось все. Антиох - Полина ощутила это, не глядя, - улыбнулся, потом поднес ее руку к губам. - Ну вот я и спокоен, - сказал он. Только теперь, кажется, Полина ощутила, до чего он верует... "Ты спокоен - а за что же ты меня-то мучаешь?" - чуть не выкрикнула она. Но все это осталось в груди, в горле; а вслух Полина спросила: - Чаю хочешь? - Да, - ответил он. Тут как раз Лиза внесла самовар. Ойкнула, увидев Антиоха, и чуть не обварилась; поставила самовар, испуганно присела хозяевам и выметнулась за дверь. Волоцкие сели пить чай, как ни в чем не бывало. Антиох спокойно - да, именно спокойно! - выпил полную чашку. Полина едва осилила три глотка. Потом замерла, уронив руки на колени, как истукан; молясь, чтобы все исчезло, весь этот день... чтобы как-нибудь!.. Раздался резкий стук в дверь, и Полина подпрыгнула на месте. Вот и секунданты! Антиох тут же встал. - Не выходи, я сам! - воскликнул он и быстро покинул комнату. Полина закрыла лицо руками; она услышала, как пробубнили что-то сердитые - или так показалось? - чужие мужские голоса. Им отвечал самый знакомый, но тоже невнятный голос Антиоха. "Как все обыкновенно", - с изумлением подумала Полина. И тут голоса смолкли. Дверь закрылась, и... и... - Нет, пожалуйста; или я сейчас умру... - прошептала Полина, взявшись за грудь. Антиох вошел к ней снова. Он теперь торопился, сбивался; но Полина как будто окостенела, как будто, обратившись в идиотку, не понимала, что делается вокруг нее. Мужу пришлось силой отнять ее руки от груди, чтобы пожать их и заключить ее в объятия. Полина ни на что не откликалась... - Поленька! - наконец отчаянно воскликнул он. Полина взглянула на него - и точно впервые увидала. Она вздохнула, и благословенные горячие слезы обильно полились из ее глаз. - До встречи, до следующей встречи! - воскликнул он.* Потом поднялся и выбежал, как воин, рвущийся на сраженье. Дверь опять стукнула, и теперь - окончательно. Полина несколько мгновений слушала громкую тишину. А потом громким и отчетливым шепотом проговорила: - Ты - и-ди-от... Антиох ехал к месту поединка, в одну тихую подмосковную рощицу, в карете с Владимиром Бекасовым - своим приятелем с юных лет и секундантом. Тот давно уже забыл все их споры – и сидел, горестно понурив голову; его пантеизм оставлял ему мало надежды. Антиох смотрел в оконце кареты – солнце слабо освещало его бледное лицо с очень выразительными черными глазами, настоящую "демоническую красоту", которую чудотворец, пожалуй, почти всегда сознавал. Он был почти неестественно спокоен. - Друг, - наконец не выдержал Владимир. Антиох поднял голову – и увидел, что приятель нуждается в утешении гораздо больше его. Он улыбнулся, ясно и ласково. - "Нынче же будешь со Мною"… - Не нужно! – резко перебил Владимир, сердясь и краснея. – Мне кажется, словно ты до сих пор не понимаешь, что будет сейчас, - ты точно ребенок! Агнец на заклание… Что это тебе в голову взбрело – какая вредная идея для таких, как ты! Ведь ты даже драться не хочешь!.. - Ты ошибаешься, - ответил Антиох, спокойно и по-прежнему улыбаясь. – Я желаю драться, только не на кулаках и не на пистолетах: так уж устроен организм, что к кулачным битвам не расположен. Владимир привскочил и снова сел, скрестив руки на груди. Он весь покраснел от досады. И стал невольно бояться – бояться и досадовать на себя за свой страх. - А к чему же расположен?.. Антиох пристально посмотрел на него, и приятелю стало совсем жутко от этого слишком… веского взгляда черных глаз. - Ты знаешь, - проговорил он. – Прошу тебя: молчи сейчас. Все будет так, как предопределено не нами. Они замолчали - Владимир щипал свой галстук, не глядя на дуэлиста, и в голове у него рождались самые недостойные мысли. Ему думалось сейчас, несмотря на свои добрые советы и дружеские чувства, что земле станет легче, когда она избавится от Антиоха, этого возмутителя спокойствия и обольстителя душ, - этого маленького явления, потрясавшего основы своим крохотным существованием. И вдруг Антиох притронулся к его колену. - Костра или виселицы мне не приготовили, - с каким-то наивным лукавством проговорил он. – И на том спасибо! Владимир содрогнулся. Ему стало стыдно, но только немного. - Прости меня… - Это ты меня прости, - ответил Антиох. Улыбнулся и прибавил дикость: - Прости, пожалуйста, что я жил. Владимиру на миг, постыдно и благословенно, стало легко. А потом он вдруг весь вскинулся: - Ты глуп, право, глуп!.. Он глядел на друга с мольбой, стыдом, лаской. И вместе с тем - со страхом, который опять нечаянно выставился. - Знаю, что глуп, - Антиох улыбался, глядя на него, не сердился. Владимир покачал головою и, усмехнувшись, отвернулся. И тут Антиох сказал, очень серьезно: - А все же я не глуп. Владимир сжал зубы и не ответил. До места они доехали молча. Владимир встал, не глядя на друга от стыда и сожаления, и открыл ему дверцу экипажа. Антиох поднялся и вышел. Ему было легко и почти весело - так, что хотелось успокаивать и веселить всех своих угрюмых и помощников, и врагов. Как торжественно ему приготовили казнь! "Спасибо за рыцарскую честь", - подумал он. Дольский стоял уже у своей кареты - спокойный, надменный... победитель. "И жену мою ладит так же победить, - подумал Антиох: впервые в нем всполохнулась ярость. - Врешь!" Он посмотрел князю в глаза и поклонился. Дольский со спокойно-циническою учтивостью поклонился в ответ. Владимир подошел к нему - напряженный, злой; он ужасно злился на все, и на себя тоже: на то, что ему самому станет легче, когда Антиох навек замолкнет. - Пожалуйте ваше оружие, - сказал Владимир князю. Дольский невозмутимо достал и вручил секунданту противника свой пистолет; он не глядел на Владимира - рассматривал теперь врага: серьезно и зло. Владимир отошел, забрав небрежно поданный пистолет. И тут Дольский, как ни казался полным победителем, повернул голову и пристально уставился своими бесцветными глазами на то, как приготовляется к бою его оружие. Антиох на это не смотрел: он глядел на князя - и с лаской и безмятежностью, как на скорое избавление, и с затаенным гневом, иногда выступавшим в глазах. Но наш герой был спокоен и уже не суетился ни действием, ни мыслью. Это было все, все: высшая точка его существования... Им вложили в руки пистолеты, развели на установленный барьер, в двенадцати шагах, потом еще на пять шагов. "Целиться серьезно? Нет, не попаду; да и так не стану..." - мелькнуло в голове Антиоха. Он посмотрел на Дольского - другому тот, получивший обратно в руки свое оружие, сейчас показался бы страшен: смертная беспощадность в светлых глазах. Сожрать! Сожрать всего!.. Антиох же был спокоен: ясность его духа дошла до высшей степени. Дольский словно бы умалился, а сам Антиох словно бы воспарил, не отрываясь от земли... - Спрашиваю вас по обязанности секунданта, господа, не угодно ли помириться? - громко проговорил тут Владимир. Антиох досадливо вздрогнул, сбитый со своих небес и словно ослабленный после духовного напряжения, точно после болезни. - Нет! – раздался ответ. Антиох только открыл рот, а голос прозвучал не его: Дольского. Антиох улыбнулся и, взглянув на друга, тоже покачал головой. Он ясно прочитал на лице Владимира, какого мнения тот о нем в эту минуту… Потом секундант его придал себе сурово-безразличный вид. - Можете сходиться! - отрубили сбоку. – Раз! Два! Три!.. Антиох так и не понял, чей это был голос. Он медленно пошел к барьеру, поднимая руку с пистолетом. Вялое это усилие было пресечено, коротко и жестоко: Дольский выстрелил, как машина, точно в лоб противнику. Владимир невольно вскрикнул; а друг его уже лежал на земле. - Убит? - воскликнул князь, точно сам не видел: ему вдруг сделалось страшно, что самая сладкая радость его, самый желанный миг могли оказаться только фантазией... Его сиятельство тоже был чувствительным человеком! - Убит! – трепетно доложили ему. Дольский глубоко вздохнул, закрыв глаза и откинув голову; он весь затрепетал, и сладостно, и жутко. Как хорошо! Стремительным шагом князь приблизился к мертвому врагу и, наклонившись, быстро осмотрел его; жестокая радость бодрила и гнала его вперед. Его вообще что-то неукротимо гнало вперед, даже и теперь. - Пошлите к вдове! - резко приказал его сиятельство. - Свидетели, запишите все обстоятельства! Владимир, теперь несчастный и окончательно озлобленный, первым ретиво взялся выполнять княжеские распоряжения: он же, когда формальности были улажены, вызвался ехать к Полине. "Да ведь Полина уже знает, - подумал он. - Это были два блаженных! Как она примет меня... как примет эти вести?" Возвращался он в карете Антиоха – в которой менее часа назад ехал с ним на место сражения: тело должны были привезти на дрожках следом. Все приготовили заранее –давно знали, чем кончится сегодняшнее дело!.. Оставшись один, Владимир заплакал. Ему представлялось мертвое, безмятежно-вдохновенное лицо Антиоха: как будто тот в последний миг предузнал тайну бытия… да не успел рассказать никому, погас. "Дурак, ах, какой дурак!" - думал Владимир. И пока он размышлял о покойнике, его все сильнее брал страх, что Антиох был не дурак: что он действительно… - Это ты дурак! – строго сказал Владимир себе под нос. Промокнув глаза, он замолчал насовсем, не разрешая себе больше думать. У дома Волоцких он остановился посреди улицы, опять не смея идти дальше. "Ах, да черт с ними, - вдруг озлился он. – Она это снесет: именно она и должна снести легко! Уже потому только их учение было безнравственно…" Он поднялся на площадку перед квартирой и постучал. Открыла горничная Полины – она испуганно взглянула на Владимира и попятилась. - Да, я с этим, - устало проговорил гость. – Проведи меня к Полине Андреевне! - Царица небесная, - пробормотала Лиза. – Ах, господи! Тихонько крестясь, она несмело пошла впереди Владимира; иногда взглядывала на него и застревала на месте, так что нетерпеливый вестник несколько раз чуть не подтолкнул ее. - Иди же, голубушка, иди!.. Наконец Лиза открыла ему дверь комнаты Волоцких. Полина сидела на стуле у письменного стола – положив скрещенные руки на спинку, лицом к этой спинке, так что солнце из окна освещало ее сзади всю. В этом сиянии она была так красива, что Владимир на миг онемел. "Не здесь бы ей быть, - подумал он. – В княжеском блеске!" - Что? – спросила Полина, не вставая с места. Уголки ее губ поднялись вверх, синие глаза заблистали… предчувствие великого торжества или гибели. Владимир преклонил перед нею колена: неожиданная сильная потребность почтить это существо охватила его. – Ваш муж, Полина Андреевна, - начал он и не смог выговорить всего. Поднял тревожно глаза – Полина не шевельнулась; она только стала еще краше. Губы открыто усмехнулись, а из правого глаза сбежала слезинка. – Муж, - нежно и красиво выговорила она, как лучшая драматическая актриса. Владимир кивнул. – Да, муж… - Антиох вознесся, - так же нежно и красиво проговорила вдова. – Да?.. Владимир вновь кивнул, чувствуя, что ничего не умеет… ни сказать, ни сделать; а надо было так много!.. "Она не помешалась ли сейчас?" - со страхом подумал вестник. - Если вам угодно так выразиться… - начал он; и тут Полина свалилась со стула в обмороке. Владимир не успел подхватить ее: она скатилась прямо на паркет, должно быть, сильно расшибившись. Прокляв свою неловкость и несообразительность, он рванулся вперед, чтобы поднять и привести в чувство бедную женщину; но когда он присел и взял ее за плечи, Полина сама открыла глаза. Поморщилась: должно быть, оттого, что ударилась головой. - Благодарю, - тихо и нежно сказала Полина, улыбнувшись Владимиру; глаза смотрели так безмятежно-странно, что бедняга серьезно подумал, что с нею началось безумие. Но Madame Волоцкая спокойно отстранила его руки и села сама. Прикоснулась к ушибленной голове и поморщилась; отвела назад выбившиеся на грудь черные локоны. - Привезите тело, - сказала она. – Где мой муж? Владимир отодвинулся от нее, невольно пугаясь этой вдовы так, как боятся буйных сумасшедших. – Я сейчас, сударыня… - проговорил он, неловко вставая. Быстро пошел к двери; и на пороге не удержался, чтобы не обернуться. Полина так и осталась сидеть на полу; но теперь она плакала, несомненно плакала. Владимир вздохнул полной грудью, едва ли не счастливый. "Ну, слава богу!" - подумал он и поспешно выбежал из квартиры. * "До следующей встречи с духами" - надпись на надгробии Дэниела Хьюма.