Предвечное блаженство. Российская империя, середина XIX века

- Полина, - сказал Антиох жене. – Я должен буду уехать в Опальское на неделю, тебе придется побыть одной. Он печально и нежно улыбался ей: как его меланхолический портрет, как память об умершем. Полина в ужасной тревоге схватила мужа за руку. - Что это значит?.. Антиох почтительно поцеловал ей руку: почти как чужой, неприступной женщине. - Поленька, мне следует наконец уладить дела с моим братом, - медленно и с некоторой угрозой проговорил он: будто не с нею говорил, а слушал какие-то небесные знаки. – Наконец договориться об нашем имении. Наше с тобою положение очень несправедливо, ты не находишь? Полина глядела на него с увеличивающимся чувством беспокойства. Прочие ее ближние были земные, смертные, каким бы могуществом ни обладали, - а этот человек всегда производил такое впечатление, точно принадлежал небесам больше, чем наполовину… И особенно сейчас… - Антиох, тебе был какой-то знак? Указание? – быстро проговорила она. – Да не мучь же меня!.. Антиох покачал головою. - Я счел, что время пришло. Я не беру тебя, потому что там не будет ничего приятного – ты, должно быть, догадываешься, какая встреча меня ждет… Полина сердито посмотрела на мужа. - Но ведь Эразм владеет Опальским законно! – сказала она. – Завещание имеет полную силу! - Да, несомненно, - ответил Антиох. – Но мне кажется, что я могу иметь на моего брата влияние. Он с улыбкою посмотрел ей в глаза, привлек к себе Полину и поцеловал в висок, обдавая его холодным дыханием. Она сжала руки, не отвечая на ласки; ей было невозможно страшно и стыдно. Полина начала догадываться о второй причине, по которой муж покидает ее, именно сейчас, - он хочет, чтобы она самостоятельно выбрала… свою участь. Их общую участь. Антиох готов был подчиниться решению жены, которую когда-то назвал богиней своей судьбы. А может, он уже знал, что ждет их обоих?.. Антиох вот так просто, прямо подставлял ее всем искушениям! Дьявол!.. - Антиох, - со слезами сказала Полина. – Не оставляй меня одну… Этот бесчувственный человек только улыбнулся и поцеловал ей сначала одну руку, потом вторую. - Милая, я скоро приеду, - сказал он. – Ты говоришь так, точно мы расстаемся навеки. Развлекись без меня – поезжай по знакомым, по театрам… Полина разрыдалась. Антиох действительно уехал – он всегда был нежен, внимателен к ней: но когда что-нибудь решал для себя, становился бесчувственным ко всем мольбам. Этот человек не отличался здоровьем и казался нежнее многих мужчин; но в нем была какая-то сила, которая, наверное, направляла пророков и крестоносцев. "Ощущение водительства небес" - так мысленно называла ее Полина. Оставшись наконец одна, совершенно одна, она заперлась в спальне – и вытащила из ящика комода то, что лежало там на самом дне, под ее дневником и письмами; под всем, что в ее жизни было тайною для мужа. Полина медленно развернула листок, пахнувший крепкими и дорогими мужскими духами и табаком. "Ma belle M-me Волоцкая! Вы, вероятно, еще не забыли нашего небольшого tete-a-tete на бале у Муромовых. Не так ли? Тогда уведомляю вас формально: предлагая вам покровительство, я был совершенно серьезен. Вы думаете, что я сейчас признаюсь вам в любви и "убитом, оскорбленном сердце"? Au commencement. "Au commencement etait la Parole"* – не так ли? Признаюсь вам, Полина Андреевна, в другом, как человек поживший и опытный: вечной романической любви не существует. Вы, конечно, возросли в противоположном убеждении и живете в нем и сейчас: спешу разуверить вас, пока вы не разочаровались мучительно сами. Подумайте, дорогая, что с вами будет, когда ваше чувство к мужу перестанет быть новостью и вы соскучитесь в вашей нищенской квартирке. А это случится скоро. Вы бедны – а бедность всегда скучна и унизительна, ma ravissante* Полина Андреевна. Впрочем, вы это уже сами испытали. В городе вас не любят и не уважают, мадам. К большому для вас сожалению; но едва ли удивлению. Ведь вы умная женщина, в отличие от человека, с которым связали вашу жизнь. Нет, я не клевещу сейчас на вашего супруга: можете не возмущаться. А впрочем, и возмутитесь: сути дела это не меняет. Я позволю себе немного пофилософствовать – ведь вы с вашим мужем имеете наклонность к философии? Допускаю, что Антиох Гавриилович обладает некоторыми необыкновенными талантами: признаюсь вам теперь, что в нем есть что-то, что меня удивляет. Но кто сказал вам, милая Полина Андреевна, что эти способности доказывают бессмертие души? Мне известно, дорогая, с какою легкостью люди впадают в прельстительный обман, и самый удачный – это обман религиозный. Желаемое представляется действительным. Не слишком ли поспешили вы поверить, что ваш муж разговаривает с духами? Да-да, я слыхал что-то о его способности двигать предметы и проникать в семейные тайны на расстоянии. Уже вижу, как вы сердитесь, топаете ножкой. Премилое зрелище: вам гнев очень к лицу. Но погодите, успокойтесь: выслушайте меня. Разве нельзя предложить тому, что являет ваш муж, естественного объяснения? Допустим, к примеру, что эфир имеет способность сохранять колебания нашего разума: а мозг господина Волоцкого улавливает их и преобразует в знания о прошлом и отдаленном настоящем. Как вам такая причина? Что же до его способности двигать предметы и являть в материальном виде мысленные образы… это, признаюсь, объяснить труднее; но даже если этому найдется причина сверхчувственная - где здесь доказательство существования бесплотного человеческого духа? Однако представьте на миг, что я и с этим согласился. Tres bien. Дух существует и может заявлять о себе: очень хорошо! Но кто сказал вам, дорогая, что вы пожелаете существовать в такой форме? Что привлекательного может найтись в таком бытии – представьте, что вы, превратившись в некую духовную субстанцию, лишитесь телесных органов чувств, которые единственно позволяют вам наслаждаться жизнью и получать от нее впечатления! И такая форма - навеки! Впрочем, я шутил: не бледнейте, мадам. Я, к счастью, ни во что подобное не верю. Думаю, что мы действительно умираем, – печально с одной стороны, конечно, и весьма утешительно с другой. Теперь же позвольте снова обратиться к пошлым житейским предметам. Как вы, должно быть, уже заметили, Monsieur Волоцкий совершенно не обладает тем, что называется savoir-vivre*. Он как птичка божия, не думающая о завтрашнем дне; впрочем, прошу прощения за такой невольный тон… скорее как один из первых христиан, веровавших, что их пропитает Господь. А такое убеждение, как ни прискорбно, совершенно устарело в наши дни. Впрочем, оно вообще не помогало никому и никогда. Думали ли вы, мадам, что с вами будет, если у вас появится ребенок? А если вы заболеете? Теперь я чрезвычайно серьезен: знаете ли вы, что проживание в таких условиях, как ваши, особенно способствует развитию чахотки? Вы испугались, конечно: это очень хорошо. Вы, надеюсь, наконец призадумаетесь. Впрочем, вы уже призадумались… Так о чем я говорил? Ах да, о вашем положении, которое меня искренно заботит. Тем более, что я его ясно вижу: как и романические причины, побудившие вас бежать в Москву с господином чудодеем. Ведь вы, дорогая Полина Андреевна, не княгиня Волконская*: в вас нет такой жертвенности. Нет, у вас здесь был – простите мой цинический тон – самый практический расчет: обрести загробное блаженство, а именно сейчас получить заверение в его существовании. Что ж, это было бы, конечно, прекрасно! Но если здравый смысл теперь скажет вам, что вы занимаетесь чепухой? К чему же я писал все это? Вы сейчас скованы, говоря без преувеличения, железными супружескими цепями – даже кандалами: едва ли господин Волоцкий, с его убеждениями, добровольно согласится на развод. Однако могут быть такие причины, которые побудят его к этому. Надеюсь, вы меня понимаете? Надеюсь также, что вы понимаете еще более важную вещь: ваш супруг скоро будет уничтожен". И тут Полина, не дрогнув, прочитавшая все, включая и чахотку, и собственный "практический расчет", впервые дрогнула и скомкала дорогую бумагу. Письмо смялось, как уже было однажды смято – на том же самом месте… "Сама логика его существования требует этого, Полина Андреевна: говоря откровенно, вы возмущаете общество вашими бреднями, вы не можете больше продолжать вашу деятельность, вы есть явление вредное! Смерть ваша наступит неизбежно – если не так сразу в физическом смысле, то, несомненно, в общественном. Не стану скрывать, что среди тех, кто воспрепятствует деятельности господина Волоцкого, окажется и ваш покорный слуга. Pardonnez-moi, но именно так и будет: это мой долг. Как же это коснется до вас, Полина Андреевна, – если забыть о том, что вы существуете в значительной степени за счет пожертвований, которые делаются вашими поклонниками? Так же, как до вас уже коснулось ваше безрассудное поведение, плоды которого вы теперь пожинаете. Ваше семейство, Адашевы, впавшие в совершенную нищету, окажутся в опале: неужели вам не жалко ваших родителей и братьев? Дорогая цена вашей любви! На этом кончаю. Несомненно, вы понимаете все, что я вам сказал; но самое существенное для вас я приберег напоследок. Я делаю вам предложение руки и сердца, сударыня: вторично и куда более серьезно. Как только вы освободитесь от вашего мужа, вы можете обрести прочное положение и также поправить дела всей своей семьи. Вы знаете, что ваш брат Андрей рискнул предложение дочери богатого конного заводчика Локтева? Рискнул, несмотря на вашу репутацию: разумеется, ему было отказано, но M-lle Локтева все еще думает... у нее тоже, видите ли, "любовь" к вашему брату. Если господина Волоцкого замещу я, она, несомненно, согласится. Таким образом, моя удивительная идеально-практическая Полина Андреевна, может быть заключено сразу два очень выгодных для вас брака. Вы не стали княгиней Волконской – но можете стать княгиней Дольской! Вы красивы, умны, благородны – и, кроме того, я питаю к вам искреннее расположение. Вы мне очень желанны. Теперь представьте, что мы с вами одни… и я шепчу вам это на ушко. Остаюсь, милостивая государыня, вашим покорнейшим слугою". Полина зажала это неслыханно дерзкое письмо в руке, чувствуя, точно оно жжет ее. Она не понимала до сих пор, что такое Дольский. Он был фат, развратник – но значительно умнее и наблюдательнее, чем она думала; ее изумило знание людей, прозвучавшее в его словах. Но более всего ее поразил тон письма: колебания этого тона. Начатое как намеренно оскорбительное, легкомысленное письмо, с целью опорочить честь замужней женщины, оно затем перешло в гораздо более серьезную, значительную форму. Дольский высказывал свои настоящие философские и жизненные убеждения. И притом в словах его правда была так искусно перемешана с ложью, что их трудно было разделить и Полине, и, наверное, самому князю. Да, Дольский был искусный интриган: в этом письме, выразившем французский мизантропически-свободный ум, играя словами, князь умело представлял любовь Полины – заблуждением, жизнь ее – невыносимою, супружество - кандалами… Антиоха – идеалистическим дураком, а ее саму – лицемеркой или обманывающейся… Но он не понимал, что выказал гораздо большую тревогу, чем намеревался. Внутренне Дольский был далеко не настолько убежден в "пустоте" Антиоха: это было еще одною причиной, по которой он так против него ополчился. Их противостояние было гораздо больше, чем борьбою соперников за женщину: это было серьезнейшее противостояние общественных мнений. Уничтожение Антиоха перестало быть личным делом его сиятельства и превратилось в задачу… едва ли не политическую… И притом Дольский желал ее, Полины; князь – ее, Андрей – Софьи Локтевой, и все вместе Адашевы с Дольским - общего процветания их семейств. Мешали тут только сама Полина и Антиох. Подлец Дольский – впрочем, подлец ли? – намеренно сделал невозможным ответить на это письмо иначе, как оскандалив себя: запиской к нему. А ответить ему хотелось так, что Полина и в самом деле "затопала ножкой", как он выразился; щеки и уши горели от стыда и гнева… на все обстоятельства сразу. - Подлец, подлец! – прошептала она. Потом выдвинула ящик, выхватила оттуда чистый лист бумаги и принялась писать. Писала Полина долго, так красноречиво, пуская такие фейерверки возражений, что удивляла сама себя; даже дневник ее нечасто удостаивался подобных излияний. Письмо вышло вдвое длиннее письма Дольского. Потом она посмотрела на него… и вдруг вся похолодела. "Да что он делает со мной! Он и Антиох – это два дьявола, в разном роде!.. Что я хотела сейчас совершить?" Она убрала собственное произведение на самое дно своего секретного ящика. Потом, в какой-то спазме, хотела порвать письмо Дольского; но только начала, надорвав его с краю. Полина положила это письмо поверх своего – под Ольгино послание, под свой дневник. * С самого начала. "В начале было Слово" (Евангелие от Иоанна) (фр.) * Очаровательная (фр.) * Умение жить, житейская мудрость: здесь – искусство выживания (фр.) * Княгиня Мария Николаевна Волконская добровольно последовала за мужем-декабристом в сибирскую ссылку.