Предвечное блаженство. Российская империя, середина XIX века

- Sophie, душенька... я умираю от любви. Я сей же миг скончаюсь, если вы отвергнете мое сердце. Андрей Адашев, в полумраке будуара, молча стоял на коленях перед миловидной пухлявой девицей, смотревшей на него с видом пресыщенной вниманием богатой светской кокетки, какой она и была. - Я его уже отвергла. Что ж вы не кончаетесь? Sophie Локтева открыла страусиный веер и начала усердно обмахиваться, так что испортила прическу этому очень тщательно убранному и привлекательному молодому человеку; Андрей даже не шелохнулся, стоя под этим ветром, как моряк, после долгого путешествия вдыхающий ароматы родины. Он глядел на Sophie с мольбою. - Я никого никогда так не любил, как вас. - Ну конечно, вы скажете! Сложив веер, Софья Локтева ударила им Адашева по плечу. Она встала с табурета, и он тут же поймал ее белую мягкую ручку и страстно прижал к губам. - Ну, пустите... Довольно! Пока Адашев не видел ее лица, лобызая ее руку, Sophie улыбалась; но когда он поднял на нее полный преданности взгляд, она тут же приняла вид, исполненный крещенского холода*. Она отняла у него свою руку. - А разорись завтра мой отец - вы бы так же меня любили?.. Знаю я вас! Она пошла прочь; и Андрей тут же, неуклюже от неожиданности, вскочил с колен и бросился следом. - Sophie! Сонечка! Вы убиваете меня! Софья Локтева негодующе обернулась; однако остановилась, и запыхавшийся Адашев смог близко подойти к ней. - Как же вы навязались... Ах, какой вы мешок! - сказала девица, когда они оказались рядом; усмешка появилась на губах ее, но взгляд холодно бродил по лицу поклонника. - Я, наверное, сошла с ума, что допустила вас в свою комнату после всего, - сказала она. - Но уж это в последний раз. Мы больше никогда не увидимся наедине. - Как наедине? Здесь же ваша тетушка и маменька! - воскликнул сбитый с толку Адашев. - Тише! Вы хотите, чтоб они услыхали? - негодующе перебила Sophie; она наполовину раскрыла веер, обернула к молодому человеку - и тут же опустила. - Нет, все! Все, все!.. Вы сами знаете причину, по которой мы больше не увидимся. Она отвернулась и немного отошла. Андрей смотрел на ее собранные над ушками светлые симметрически завитые локоны со смесью страсти, стыда и досады. - Уходите, Адашев. - Ах, нет... Вы меня любите, вы не можете меня отпустить, - прошептал Андрей. Sophie покачала головою, не поворачиваясь к нему; однако и не двигаясь с места. - Что мне сделать, чтобы вернуть ваше сердце? - спросил Андрей. Sophie бросила на него взгляд искоса, через плечо. - Что же тут сделаешь? Вы теперь в таком положении, что... о том, чтобы мы продолжили видеться, не может быть и речи, - сказала она. - Этот мерзкий колдун, о котором кричат теперь по всей Москве! Этот... уж и не знаю, обманщик он или нет... - Не хватало, чтоб Волоцкий был обманщиком! Это такой старинный род! - воскликнул в растерянности Андрей, не зная: заступаться ему за своего нового родственника или нет. Он опять ошибся: Sophie усмехнулась. - Так если не обманщик, это еще хуже, - сказала она. - Чтоб я породнилась с таким безбожником! - А если... Софья Локтева сделала напоказ изумленные глаза. - Если что? Ах, Адашев, оставьте. Все, что было между нами, отошло... Она вздохнула; сколько в этом было от кокетства, а сколько - от непритворной печали, Адашев разгадать не мог. Sophie отвернулась, отошла к высокому окну и, загородившись бархатной портьерой, заиграла своим веером. Адашев посмотрел на ее вздернутый нос, поклонился ее равнодушному профилю и вышел. Немного времени спустя, в другой богатой гостиной, шел разговор других лиц; но все о том же - точно братья Адашевы могли сообщаться мыслью, сильною родственною мыслью о возрождении своего дома. Алексей Адашев сидел с... князем Дольским. Он не напрашивался к нему на прием - его бы не приняли; этих господ свел случай, они вместе оказались на одном светском вечере. Адашев нашел способ добиться внимания Дольского; хотя это оказалось не так трудно, как думалось сперва. Дольскому не давала покоя отвергнувшая его фамилия - и вся история своей невесты. Он, циник, пресыщенный удовольствиями, никак не мог забыть ее. Артемий Дольский никогда еще не встречался с таким явлением, каким предстал его соперник. - Так, ваше сиятельство, это будет только справедливо, - говорил Адашев, которого князь слушал с полным вниманием, хотя и сидел в небрежной позе. - Я понимаю... все понимаю. Молодой офицер ухмыльнулся, но Дольский остался невозмутим. Его давно уже перестало забавлять бесстыдство молодых людей, предлагавших высокопоставленным особам своих любовниц и даже родственниц в обмен на покровительство; его сиятельство пресытился и этим... и теперь в нем проснулся, пожалуй, нового рода интерес. - Стало быть, честь сестры вам безразлична? - спросил он Адашева: единственно для установления факта. - Сестра! Сестра моя не девица, - понизив голос и приставив ладонь ко рту, чтобы никаких звуков не долетело до посторонних в зале, ответил Адашев. - Она будет вдова... молодая, красивая, с именем и с деньгами; а если... если, я надеюсь... - Локтевы? - спросил Дольский негромко. Адашев кивнул. В нем сейчас не было и тени того молодечества, с которым он по пьяни вызывал Антиоха драться; а была какая-то вороватая суетливость. - Если мы совсем избавимся от него, на этом все выиграют, - тихо проговорил он, зардевшись от возбуждения. - И вы, конечно, ваше сиятельство... Ведь вы бы хотели?.. - Полину? - спросил Дольский. Он впервые посмотрел в глаза Адашеву, и тот даже сумел выдержать его взгляд. - Да, - усмехнувшись, сказал бесстыдный брат. - Ее. Ведь с вами такого никогда не случалось? В ответ на эту первую дерзость и Дольский впервые ожил; рыбьи глаза его блеснули. - Артемия Дольского еще не отвергала ни одна женщина, - сказал он. Князь помолчал, как бы в раздумье, и неторопливо спросил: - А почему же вы не сами, Адашев? Он знал - все это знал, видывал многократно; но почему-то хотел услышать, как унизится перед ним именно этот молодой дворянин. - Я нисколько не боюсь, самая мысль о таком смешна! - проговорил в волнении Адашев. - Это штатский трус! Я его вызывал... - И что же? - спросил Дольский. - Он отказался, - дрогнув, немного приврал Адашев; впрочем, услышав собственные слова, он уже и сам наполовину поверил, что не врал. - Почему же вы думаете, что он и тут... не откажется? - спросил князь. - Не будет возможности! - тихо и торжествующе ответил Адашев. - Если дело зайдет о его жене... Он на ней несколько помешан... А когда еще и свет услышит... Дольский усмехнулся. - Штатский трус, - произнес он, оглаживая свой чистый подбородок. - Да, именно, - торопливо проговорил Адашев; он ужасно боялся, что сделка не состоится. - А ведь вы, ваше сиятельство, в военной службе служили! Я знаю, какой вы стрелок! Он помолчал, задыхаясь от волнения и торжества, и прибавил совсем тихо: - И я все же родственник ему, могла бы выйти очень неприятная история... а вас, вас назовут героем! Ведь это была ваша невеста! Дольский помолчал, опустив глаза, точно и не слышал всех этих восхвалений; а потом сказал: - Хорошо. Адашев, весь вспыхнув от счастья, расхрабрился окончательно и протянул князю через столик руку - точно товарищу, с которым вместе сбирался на славное ратное дело. Князь на несколько мгновений поднял глаза - и коротко и вяло пожал эту руку. Адашев привскочил; а потом встал во весь рост. - Так я могу надеяться... Дольский посмотрел ему в глаза - и лениво кивнул. Адашев убежал, не чуя ног; а Дольский остался на месте, перед нетронутым бокалом вина, с видом усталого равнодушия. Но под этим равнодушием теперь расцвела новая, свежая и жестокая звериная радость. * Крещение Господне - один из двенадцати главных христианских праздников.