Предвечное блаженство. Российская империя, середина XIX века

Полина покачивалась в кресле-качалке у камина, ощущая всем телом, от ног до груди, благодатное тепло; с колен ее свешивался детский чулочек, который она вязала – медленно и не очень ловко, потому что прислушивалась к послеобеденной беседе мужчин. Баянов горячился – может быть, оттого, что выпил лишку со своим гостем, хотя вообще почти не пил. - Вот вы говорите, что вера в духов в высшей степени разумна, - сказал он спокойному и холодному Антиоху: тот едва ли пригубил свое вино. – Она, вероятно, была разумна для дикаря, который думал, что мир кончается в двух шагах от его дома! А нам, стоит только задуматься о бесконечности космоса… Он даже вздрогнул на своем стуле, энергически взмахнув руками; крупное лицо его раскраснелось. - Что же говорит нам эта бесконечность? – спросил Антиох. Баянов наливался кровью – а он не менялся в лице; только выпрямился и положил ногу на ногу. - Что мы – единственные крохотные теплые комочки жизни в необъятном мире! – ответил хозяин. Он похлопал себя по колену, для большего веса слов. – Извините меня, Антиох Гавриилович, но ваша вера мне смешна. Антиох пожал плечами. Бокал с вином так и стоял перед ним нетронутым; он сухо улыбнулся и постучал по нему ногтем. - Во-первых, Федор Васильич, никем еще не доказано, что мы – единственные, - сказал он. – Во-вторых, даже будь мы одни во вселенной, наш разум, который только теперь начинает постигать ее гармонию и вечные законы обращения жизни, может самым естественным образом вывести из них существование Творца. - Творца?.. Пантеизм, бога как космос – возможно, - пробормотал Баянов. – Но душа, дух… Глупо! - Почему бог не глупо, а дух – глупо? – немедленно спросил Антиох, как будто ловил ученика на противоречии; тридцатидвухлетний Баянов почувствовал какую-то даже сожалительную снисходительность этого молодого человека и ощутил себя уязвленным. - Глупо, и все, - сказал он. Ему было неловко, точно его заставили школьничать – его, солидного умного человека, повторять азы! Какой дух? Пусть этим тешатся поэты да легковерный народ, недалеко ушедший от того самого дикаря. - А как же самосознание? – спросил тут Антиох. – Это явление, Федор Васильич, - не смущает оно вас? Как и зачем оно появилось? - Как?.. Никто не знает, - ответил Баянов, почесывая в затылке и морщась; он прищурился, поглядев на огонь, который резал ему глаза. – Да и так ли это значительно? Антиох качнул головой и плечами, словно в крайней степени изумления. - Позвольте, Федор Васильич, - сказал он. – Что же тогда значительно, если, как вы говорите, самосознание и жизнь человеческие исключительны? Помилосердуйте - как это может быть незначительно, если мы способны понимать, что значит: "незначительно"?.. - Милостивый государь… Скрипнула дверь, и громко спорившие мужчины тут же замолчали. - Федор, - сказала Ольга. – Вы разбудите Оленьку. Муж виновато посмотрел на нее, потом с неудовольствием – на Антиоха. Виновато кашлянул. - Прости, Оля. Сердито поджав губы, отчего на щеках ее появились все те же ласковые ямочки, Ольга опять скрылась в детской. Баянов несколько мгновений молчал, потом сказал – с еще большим неудовольствием и тихо: - Вот вам весь смысл. Он показал на дверь своего домашнего святилища, за которою всем троим сразу нарисовались две русые головы – матери и дочери, соединенные любовью. - Вот вам смысл жизни, - тихо и сердито повторил Федор. – А вы, от избытка ли сил, ищете чего-то еще?.. Антиох вдруг откинулся на спинку своего кресла и прикрыл глаза; лицо его, озаренное золотым огнем камина, стало каким-то мертвенным. Когда он заговорил, голос его звучал глухо и болезненно: - Уверяю вас, что не от избытка сил, Федор Васильич. И кто, скажите на милость, наполнил вашу жизнь этим святым смыслом? Вы странны, положительно мыслящие люди… вы говорите о святых вещах, о долге семьянина, но решительно отказываетесь соединить эту идею с идеей вечности и духа! - А зачем мне вечность? – спросил Федор. - А-а, за-чем, - медленно сказал Антиох. Он странно поглядел на хозяина. - А вот это уже эгоизм и короткость, - так же медленно проговорил он. Улыбнулся и склонился к Баянову, так что тот невольно отодвинул голову. - Зачем вам вечность – другой вопрос; а зачем вы, крохотный теплый комочек жизни? – спросил Антиох. – Вы – для себя и сами из себя происходите?.. В теплом душисто-хвойном спокойствии убранной к Рождеству гостиной появилось что-то страшное. Полина давно уже бросила тыканье спицей в спицу, в которое превратилось ее вязание, и вся отдалась их разговору. - И это другой вопрос, - сказал после замешательства Федор. – Но согласитесь, что идея разлитого в космосе вселенского духа нелепа. - Вы ее только что высказали – первый, - заметил Антиох. – То, что мировой дух "разлит" вокруг и оживляет все, как веруют поклонники природы, нелепо… но из этого не следует несуществование моего духа. Даже наоборот. - Почему? – сказал Федор. – Почему наоборот? - Может быть, что вся природа стремилась единственно к этому – чтобы создать меня, создать человека, и мой дух как венец своего развития, - медленно произнес Антиох. – О какой же случайности можно тогда говорить? - Бог, чтобы создать бесконечно сложную вселенную, должен быть сам еще сложнее, - заметил Федор. – А кто тогда его создал? Еще более сложный бог?.. - Старое, - пренебрежительно сказал Антиох. – Это все старо и перетерто, и вы сами понимаете, что старо, Федор Васильич. Если вы не знаете, что делается "в двух шагах от вашего дома", земли, - как вы можете приблизиться к пониманию Бога? Времени? Пространства?.. - Эдак вы никогда не кончите, господа, - заметила Полина, слегка поворотившись в своем кресле; она нетерпеливо и сильно качнулась, оттолкнувшись ногою. Схватившись за кресло, ходившее под нею, как палуба корабля, она прибавила, глядя на мужчин с сердитой улыбкой: - Вы знаете, какое впечатление оба производите? Кажется, Федор Васильич, я вас сейчас раздразню… кажется, что материалист и гегелист нужны друг другу, как цветок и пчела. Вы упражняете свой разум в споре. Вот вам и ваше неведомое предназначение! Она засмеялась, глядя на растерянного Федора; а Антиох, улыбавшийся ее шутке, вдруг сказал: - Между прочим, Федор Васильич, жена моя может быть сейчас правее нас обоих. Все замолчали на несколько минут. - Что бы вы ни говорили, это все только слова и умствования, которые можно повернуть куда угодно. Куда повернул, туда и вышло, - произнес Федор. – Положительных, решительных доказательств существования духа быть не может. Антиох наклонил голову. - Вправду? – спросил он - тихо, ласково. Полина нервически сцепила ладони. Такое с ее мужем бывало тогда, когда он приходил в ярость… хотя ничего, кажется, не побуждало его прийти в ярость посреди этой домашней беседы, у друзей; но Полина понимала, что еще очень мало знает Антиоха. И тут раздался шум в сенях. Баянов удивленно встал, оттолкнувшись от спинки стула. - Кто бы это в такой час? Он шагнул вперед, как крупный хищный зверь. В нем, несмотря на добродушие большого и благополучного здорового человека, домоседа, была какая-то мужская дикость; хотя в Антиохе, несмотря на его тонкость и болезненность, этой необузданной силы было еще больше. Вернее, Антиох выглядел так, точно в любую минуту может приманить себе на помощь легионы земли и эфира... Раздались тяжелые шаги, и вошел молодой темноволосый офицер - лет двадцати девяти, но еще свежий, румяный с мороза; он скинул шапку и снял с усов иней. Огляделся холодноватыми голубыми глазами. Полина так и застыла в кресле, схватив обеими руками недовязанный Оленькин чулочек. - Господи! Баянов уже прошел навстречу гостю; от удивления он чуть не отдавил ногу сидящей Полине, минуя ее. - Добрый вечер, милостивый государь! Как ваше имя... - Адашев, Алексей Андреевич, - сказал вошедший приятным, но несколько повышенным голосом; он вежливо улыбнулся, но глаза не изменили своего холодноватого выражения. - Мне передавали, что здесь сейчас находится моя сестра и ее муж? Полина встала. "Зачем он сюда? - подумала она в томительном испуге. - Разве не ясно нам показали, что мы для наших семей отныне чужие?.." - Здравствуй, Алексей, - сказала Полина. Алексей кивнул. - Здравствуй, сестра. Он с удивлением и неприязнью посмотрел на ее мужа; потом улыбнулся и ему. Точно разобрал его и сказал себе: ах, вот что ты такое. - Здравствуйте, сударь. Вы Антиох Гавриилович Волоцкий, муж Полины?.. Голос его опять сорвался на высокую ноту, точно он старался быть светским человеком, но едва владел собой, держа в сердце злобу или обиду на темноволосого черноглазого незнакомца, своего непрошеного родственника. - Да, я Антиох Волоцкий, - сказал Антиох, внимательно глядя на него. Он хотел подать Алексею руку, но, вглядевшись в его лицо, раздумал и только поклонился. Алексей Адашев кивнул, едва соблюдя приличия. Потом огляделся и посмотрел на Баянова. - Вы позволите сесть? - Прошу вас, располагайтесь, - крупный, сильный Баянов стал осторожным, точно предвидел какое-то нехорошее дело. - Не угодно ли вина? - Не откажусь, - Адашев тяжело и свободно сел в кресло, закинув ногу на ногу, так что по комнате распространился запах его сапог. - Я, собственно... - Да какими судьбами ты здесь, Алеша?.. - вырвалось у Полины; брат посмотрел на нее, и нежное обращение засохло у нее на языке. - Я, собственно... проездом, - проговорил он, накрутив ус. - Случайно совершенно повстречал на станции человека из Москвы. Он сказал, что давно знает вас, что вы... весьма известная личность, - тут Адашев в упор посмотрел на Антиоха, и тот многое понял. Адашев похмыкал и закончил: - Мне сказали, что вы будете здесь, - вот и я здесь. - Что ж, очень рад, - сказал Баянов. - Вы как раз к празднику. Выпейте с нами, Алексей Андреевич. Адашев засмеялся и с удовольствием принялся за принесенную бутылку. Через некоторое время брат Полины был уже изрядно пьян; хозяин пил тоже, но сохранял тяжелую сознательную настороженность, а Антиох, казалось, только для виду прикладывался к своему бокалу. Он был убежденным трезвенником. Адашева, впрочем, это не смущало. Он разговорился, повеселел и без вина заставил мужскую беседу заполыхать. Разговор он навел на больную для Антиоха тему: бессмертие души. - Вот вы говорите... дух переживает смерть. А животные тоже? - сказал Алексей. У него уже заплетался язык, но говорил он оригинально и дельно. - Как, по-вашему, господин Волоцкий? Всякая ли скотинка будет радоваться в раю вместе с нами? Антиох слегка усмехнулся тону пьяного, но ответил: - Логика и нравственное чувство подсказывают мне: всякая достаточно для этого сознательная, господин Адашев. - Ага! То есть тараканов там не будет, - остроумно догадался Адашев. - Ну вот и правильно! И на этом свете всякой пакости довольно... Антиох и Полина обменялись встревоженными взглядами. Адашев налил себе еще вина и выпил. Крякнул, утерся рукавом и сказал: - А как быть с хищными зверями, а? Вот, к примеру, львы. У них вся радость и соль жизни - охотиться. А в раю-то небось нельзя! Стало быть, хищникам уже и... рай не в рай? Где же божья справедливость, Антиох Гавриилович? У Антиоха дрогнули губы от этого слишком явного намерения оскорбить, но он серьезно и спокойно сказал: - Я так думаю, сударь, что во власти божией создавать для всякой сознательной твари фантазмы, удовлетворяющие ее желания, - при невозможности их действительного осуществления. Дабы разум и дух развивались в каждом живом существе. Адашев громко засмеялся. Полина в тревоге заметила, что взгляд его оставался холодным и... трезвым, сколько бы брат ни пил. - Гениально, господин чудотворец! - сказал он. - Браво! Вы что ни скажете... то откровение, что ни сделаете, то чудо! Вот и у нас начудили... Он как-то булькнул, отставил бокал и вдруг весь помрачнел. В глазах молодого офицера зажглась ненависть; такая, что, кажется, тронешь - зашипит, как раскаленная сковорода. - Алеша, что случилось? - с мольбою спросила Полина. - А то ты не знаешь... - тяжело и неразборчиво сказал Алексей, не поднимая пьяной головы. - Сестра! Дочь!.. Из-за вас, треклятых, на наше семейство все несчастья обрушились... - Да что такое? - воскликнула Полина. - Меня на службе затирают, - сказал Адашев. - Дмитрий застрелился, чтоб вам пусто было обоим! А Андрею отказала богатая невеста - из-за вас же, мерзавцев, чертовых детей! Бросила, как только прослышала про нашу новую родню - вашу милость, Антиох Гавриилович! Он посмотрел на медиума и засмеялся с глубоким отвращением. Несколько мгновений все сидели как громом пораженные – Полина от этой пьяной брани, не вполне, впрочем, незаслуженной; а хозяин пытался понять, что значит "чудотворец" и "известная личность". К несчастью наших любовников, Федор Баянов вычленил из суеверных слов Адашева то, что было в них истинного. Антиох, улыбаясь с сожалением и презрением – не то к брату Полины, не то вообще к мелочности жизни, делавшей с людьми такие штуки, - понимал, что мечта об отдохновении в деревне рассеялась. Ему никуда не уйти от себя и своей славы, покуда он жив. Адашев сидел в кресле, голова его клонилась на грудь – Антиох только покачал своею головою при виде этого свидетельства тяжелого добровольного самоотравления человека; но тут вдруг брат Полины посмотрел на него. В глазах его хмеля как не было, так и не появилось. - А позвольте спросить, - сказал он, прищурившись. – Господин пророк. Вы мне только что так прекрасно расписали, что с нами будет на том свете; а вот если бы вам самому туда отправиться – а? Тыкскть… разведать местность и нам рассказать. Как вы на это смотрите? Антиох сложил руки на груди и поднял голову. - В каком смысле вы это сейчас говорите? Адашев развалился в кресле, закинув ногу в сапоге на подлокотник, так что сапог этот смотрел в самое лицо его противнику. Он поиграл этою ногою, полюбовался блеском черной кожи и усмехнулся – с таким выражением, точно хотел сказать: я тебя раскусил… и выплюнул. - В самом прямом, - произнес он. – Вот если бы вам, мсье Волоцкий, сейчас отправиться в ваши райские кущи? Сию минуту? Там ведь жизнь несравненно лучше, чем на нашей грешной земле! Казалось, с каждым словом он трезвел – и становился все развязнее и злее. Переменил позу, подперев рукою щеку, и наставил в лицо Антиоху другой свой высокий грязный сапог. - Так как, господин Волоцкий, - идет? Или хвост поджали?.. Полина, давно понявшая, о чем зашло дело, низко склонила голову и прикусила кружева своего рукава. Чтобы не обнаружить малодушия, не помешать своему возлюбленному, она даже отвернулась. - Вы предлагаете стреляться? – прозвучал у нее в ушах спокойный вопрос Антиоха. - Я настаиваю, - ответил Алексей. Полина, все еще не поворачиваясь, поняла по голосу брата, что он опустил ноги и сел, как это прилично; а также поняла, что он протрезвел достаточно, чтобы исполнить свое намерение. Чтобы не промахнуться… - Я в полном праве требовать от вас удовлетворения, - сказал Алексей. – Вы самым бесчестным образом оскорбили мое семейство, причинили… Ай, да что там! Сбившись и не найдя в своем языке дальнейших приличествующих случаю выражений, Адашев только скривил лицо и опять закинул ногу на ногу, уставясь на Антиоха. Дескать, наговорить можно с три короба; а вот покажи-ка ты себя на деле. - Словом, вы мне противны, вы лишний в нашем семействе… я считаю вас шарлатаном и ненавижу вас. Если вам этого недостаточно, я прибегну и к другим способам вызвать вас на поединок, - сказал Алексей, наклонившись вперед и уперев руки с вывернутыми наружу локтями в колени. - Более чем достаточно, - прервал его Антиох, у которого вздрагивали губы и сжатые кулаки. – Прекрасно! Идемте стреляться – сегодня же, сейчас!.. - Господа!.. Вы не с ума ли сошли? Баянов встал во весь рост; потом подошел к своему гостю и загородил его от Алексея. Внушительная фигура хозяина полностью скрыла хрупкого Антиоха. - Вы хотите совершить убийство? – спросил он Адашева в крайней степени возмущения. – По пьяному делу?.. Занимайтесь этим в своей дивизии, для того и созданы такие братоубийственные институты, как армия, – а в моем доме я подобного не допущу! - А сам-то господин Волоцкий, - словно бы пропустив мимо ушей эти слова и то справа, то слева высматривая Антиоха из-за спины Баянова, проговорил Адашев, - сам-то господин Волоцкий что скажет? Или вы теперь и его ответчик*, и защитник? Как он ловко спрятался за вашу спину! - Господин Баянов!.. Антиох вышагнул из-за спины хозяина, но тот схватил его за руку. - Стойте спокойно, - сказал он. – Вы как мальчишка, я был о вас лучшего мнения! – тихо и гневно проговорил Федор. – Здесь моя жена и ребенок – вы совсем с ума сошли, что подумали, будто я допущу в моем доме кровопролитие?.. Он посмотрел на Адашева. - Извольте немедленно извиниться перед Антиохом Гаврииловичем за вашу пьяную болтовню! Вы молодой болван, который полностью заслужил все свои служебные неприятности! Адашев засунул большие пальцы за пояс и вытаращил большие красивые глаза. - А вам передо мною не следует извиниться за ваши теперешние слова?.. Видали, как теперь в иных домах честят порядочных людей! - Нет, не следует, - резко сказал Баянов. – Так я жду, Алексей Андреевич! - Честят порядочных людей, а привечают всяких мошенников, - пробормотал Адашев. Но он уже смирился, боевой дух в нем угас – он понял, что испытать сейчас характер Антиоха настоящим образом не получится. - Еще одно такое обидное для моего гостя слово, и я вас сам отсюда вышвырну, - сказал Федор, нагнув свою крупную русую голову. – Извиняйтесь! Я жду!.. На пороге появилась Ольга; она так и застыла в дверях, прижав руку к груди. Федор посмотрел на жену; потом сжал губы и шагнул к Адашеву с самым недвусмысленным и твердым намерением. Рука его уже протянулась к рукаву офицера, но тот вскочил сам. В детской заплакал ребенок. Ольга кинула взгляд назад; потом посмотрела на мужчин с ужасом и омерзением ко всем, и правым, и виноватым. - Как вы все смеете! Вы, Адашев, - сейчас же уходите! - Ну-ну, - проговорил Алексей под громкий плач; мать уже исчезла в детской, а он так и стоял на месте, теребя пояс большими пальцами и покачиваясь с пятки на носок. – Как вы все… Одна шайка! - Убирайтесь! - сказал Баянов. Оленька за стеной замолчала; лицо хозяина, глядевшего на виновника несчастья, немного смягчилось, как будто он имел дело с другим ребенком, и Баянов усмехнулся. – Вы еще успеете проспаться до завтра! - Ну-ну, - повторил Адашев. Он посмотрел на Антиоха с сознательным, утвердившимся презрением. - Так и знал, что вы трус и пустой фанфарон. Он направился в сени, а хозяин и Антиох следовали за ним по пятам. Полина осталась в гостиной, как лишняя в этом мужском деле. Уже в дверях Адашев обернулся и посмотрел в лицо Антиоху. - Мы с вами еще посчитаемся. - Буду рад, - почти сердечно от неутоленного чувства мести ответил тот. Адашев улыбнулся: между ними возникла уже даже какая-то любовная ненависть. Адашев не уходил; он напустил холода в прихожую, но ни Антиох, ни хозяин не спешили закрыть за ним дверь. Брат Полины снова обернулся к своим противникам. - А все-таки знайте, что я нисколько не верю ни в какую загробную жизнь. Вы завиляли хвостом, мсье Волоцкий, потому что и вы в нее не верите. Тьфу!.. - Я тоже в нее не верю, - резко сказал Баянов, опять вставая между своими гостями. – Поэтому требую, чтобы вы прекратили эти покушения, и на деле, и на словах! Если вы такие дети, что играете своей жизнью, то подумайте хотя бы о том, что вы родственники! Дверь захлопнулась. Баянов и Антиох еще постояли друг против друга в холодных сенях, каждый – приходя в чувство; Антиох откинул голову и держался за сердце. У него был вид человека, которому только что – запросто, безнаказанно! - в глаза оплевали его величайшую святыню. Федор заметил это. - Вам дурно? Неудивительно! Он приобнял гостя за плечи и увел его со сквозняка. - Вы еще захвораете… Федор отвел Антиоха обратно в гостиную и усадил в кресло. Сам налил ему вина. - Выпейте, прошу вас… Какой, однако, невежа! Антиох тихо усмехнулся; потом выпил сразу половину и поблагодарил. К нему вернулась ясность рассудка и сознание себя - и поэтому он не удивился, когда услышал вопрос хозяина: - А все-таки, о чем это говорил Алексей Адашев? Почему он назвал вас "чудотворцем"? Федор озабоченно смотрел в лицо Антиоху; втайне, как всякий нормальный человек, ожидая – и надеясь – что Антиох осмеет и отвергнет пьяное суждение Адашева. Антиох прикончил свой бокал и, отставив его, сухо сказал, не глядя на Баянова: - Он назвал меня чудотворцем, потому что я и есть чудотворец. * Здесь: тот, кто несет ответственность (за кого-либо).