Предвечное блаженство. Российская империя, середина XIX века

У Полины с собою было всего три платья, и ни одно из них не годилось в подвенечные. В том барежевом* желтом платье, в котором она бежала, можно было обвенчаться тайно в глуши; да тогда никто из них не заботился о своей наружности. Теперь же, "в виду целого света", как твердо вознамерился выступить Антиох, показаться так невесте было решительно невозможно. Полина знала, как городские кумушки рады почесать язычок - с живостью, а то и злостью перемолоть все, что ни зашумит в их ухе; и теперь уже она боялась, как бы не поползли слухи... Столько поводов для слухов! Да ведь и Антиох не простой человек. Из одного почтения к его фамилии, которая была на пятьдесят лет старше фамилии Адашевых и начиналась от Петра Великого, следовало покориться ему в этом желании пышности. Антиох, однако, не знал в Москве никаких дамских магазинов - и никакого способа решить эту задачу. Он снабдил свою невесту деньгами, дал ей своего человека для услуг, но даже не подозревал, сколько тонкости, сколько окольных путей требуется девушке, чтобы остаться чистою в глазах общества - когда она идет против воли родни, когда берется за дела, которые для девиц искони решались старшими, их природными покровителями. Даже если его невеста и в самом деле чиста в своей любви, чиста и права - кого она может в этом уверить? - Не слушай света, - сказал Полине Антиох, когда она поделилась с ним своею тревогой. - Свет - нуль, Поленька! Они сегодня говорят об одном, а завтра так же заговорят о другом! Антиох прервался. Запустил обе руки в свои гладкие темные волосы и, повернувшись на пятках, прошелся по комнате, стуча каблуками. - Ты не знаешь, что такое современная городская нравственность; и счастье твое, что это так: не слушай же никого! Ты и я чище и выше их всех! - воскликнул он. - Да, должно быть, так, - сказала Полина; голос ее стал еще ниже от волнения. - Но ты неосторожен, Антиох. Ты не знаешь, как свет осуждает женщин... и как долго это может помниться. Это может припомниться также и нашим детям. При упоминании о детях Антиох зарделся и опустил глаза, как мальчик; Полина с умиленными слезами улыбнулась. Они ночевали, конечно, раздельно, хотя и в одной комнате: Антиох лег на полу, на волосяном тюфяке, предоставив Полине свой диван. Прасковье Сергеевне, хозяйке, они отрекомендовались супругами - но, должно быть, Антиох недооценивал женской чувствительности в таких делах. Антиох не знал, что о них могут говорить на кухне, за воротами... а там уже недалеко и до великосветских салонов. Но, кажется, стал догадываться, глядя в лицо своей невесты. Молодой человек помолчал, бледный, с погасшими темными глазами. Потом сказал: - Что же делать? Полина засмеялась. - Ведь ты, конечно, не думал об этом, когда увозил меня? Теперь уж поздно отступать... если ты намерен соблюсти все обычаи, выведя меня в белом платье, с померанцевыми* цветами и в блондах*. Или ты удовлетворишься скромным обрядом? - Нет, - ответил Антиох, который так и запламенел; это случалось с ним только в минуты сильного волнения. – Я не хочу унижать нас, тебя и меня! Ведь мы правы! "Да! ты прав: ты прав и в том, кто ты есть, - подумала Полина. - Но не обо всем можно говорить громко, когда хочется: не для всего наступает время, когда думается!" - И ведь это навсегда, - прибавил Антиох, сжав ее тонкую руку с единственным серебряным фамильным кольцом на среднем пальце. - Это главное, что может быть в человеческой жизни! Он поцеловал ей обе ладони, потом уткнулся в них лицом; а потом уже и Полина, обвив руками его шею, отдалась его поцелую. На несколько мгновений они целый мир наполнили друг другом. А потом Полина прошептала, задыхаясь в объятиях своего избранника: - Милый! Я никак не могу пойти по магазинам одна, и уж и подавно - выбирать свадебный наряд. Мне нужна компаньонка, покровительница... - У меня есть здесь знакомые дамы, - сказал Антиох. - Но, конечно, они не могут выступить в такой роли. Знаешь ли ты кого-нибудь, к кому можешь написать с просьбою о покровительстве? Полина опечалилась и замолчала. Она начала понимать, что Антиох не всем хорош, как ей казалось сперва: что в нем есть эгоистические черты... А в ком их нет? Разве нет их в ней самой? - Я могу написать к одной знакомой, - тихо сказала Полина, думая об Ольге - вот еще, для таких пустяков беспокоить замужнюю женщину, хозяйку! - Но я не знаю, согласится ли она помочь. Эта женщина никогда не выдаст нас... но у нее много семейных забот. - Напиши, попытайся ее уговорить, - тут же отозвался Антиох: ему не было дела до забот какой-то незнакомки. – Я не допущу, чтобы ты явилась на нашу свадьбу не в полном блеске! - Но если она не поможет, я пойду к венцу как есть, - сказала Полина. Антиох склонил голову и промолчал. Почту в усадьбе Баяновых обыкновенно принимали без Ольги - но муж никогда не вскрывал писем, адресованных ей. Господин Баянов принес Ольге конверт, на котором было проставлено имя его жены, в некотором недоумении. - Имени отправителя нет, - сказал он. - Оля, кто бы это мог быть? - Дай!.. Ольга выхватила у мужа письмо, даже не пытаясь скрыть свое волнение. Тот испугался. - Случилась беда? Что-нибудь от Адашевых? Баяновы все еще не могли опомниться после визита Адашевых - Адашевых, за которыми стоял могущественный князь Дольский. - Нет, - сказала Ольга. - Это... это послание от моей подруги, которого я не чаяла дождаться... Прошу тебя, Федор, оставь меня. Я должна его прочесть. Она никогда еще так серьезно не лгала мужу - хотя и лукавила в мелочах, по-человечески, по-женски; и Федор как будто бы понял, что ему солгали. Он нахмурился, дернул головою и вышел, заложив руки за спину. Между ними никогда не было большой любви - но всегда существовало взаимное понимание и уважение. Ольга опустила глаза на лежавшее на коленях письмо, подперев одною рукой щеку, а другую положив на живот. Полина писала - неровно, крупно: "Милая Ольга! Не знаю, вправе ли я просить тебя о такой помощи, в какой сейчас нуждаюсь. Антиох увез меня в Москву, на свою квартиру, и хочет устроить нам свадьбу, подобающую его положению. Но я совершенно одна и никуда не могу выйти. Ольга! Это эгоизм, каприз, быть может: но я нуждаюсь в компаньонке, которая могла бы сопровождать меня по магазинам и портным. Ты говорила, что у тебя есть в Москве знакомые: умоляю, напиши к кому-нибудь, отрекомендуй меня! Я уже погибла для моих родных, и могу погибнуть здесь - так легко! Ты женщина, ты поймешь меня! Милый друг, я надеюсь на тебя, как на Бога! Полина" Ольга свернула листок и вздохнула. Полина с детства была немного актриса и, конечно, слишком чувствительна; но все же, к несчастью, права. Женская репутация очень нуждалась в друзьях, родных, общественном мнении. Сложив листок вчетверо, Ольга поднялась с кресла. - Федор! - крикнула она. Муж быстро вошел в гостиную. - Что, Ольга? - Федор, - сказала Ольга, подойдя к мужу и положив ему руку на плечо. - Я должна сейчас же ехать в Москву. Это по надобности моей подруги, которая находится в отчаянном положении. Федор Баянов только поднял брови и развел руками. Он был слишком изумлен, чтобы что-нибудь сказать. - Прошу тебя, - прошептала Ольга. - Я места себе не найду, ты знаешь! Это дело никак нельзя отложить! Муж тряхнул большой русой головой. Повел плечами и хмыкнул. Он не решался возражать беременной жене, но и отпускать ее неведомо куда не хотел. - Я дам согласие, если ты скажешь, что это за надобность, - ответил он. - Почему в Москве непременно нужна ты? Ольга задумалась, борясь с собою; а потом быстро, сухо и горячо рассказала мужу правду. Главное он и так знал. Выслушав ее, Федор Баянов также задумался; и, наконец, с неохотою согласился - не ради Полины, а ради своей жены. - Поезжай, Оля, но смотри: я жду тебя домой как можно скорее. Ольга с благодарностью прильнула к нему; они расцеловались. Федор ласково улыбнулся, и Ольга улыбнулась в ответ. А потом, не мешкая, пошла собираться в дорогу. На другой день после того, как Полина отправила письмо кузине, она получила не ответ, а то, что и безмерно обрадовало ее, и напугало: в дверь ее квартиры постучалась сама Ольга. Обрадовалась Полина оттого, что поняла - с ее плеч будут сняты все тяготы свадебных приготовлений; а испугалась оттого, что наконец разглядела состояние Ольги. Дома, в сущности, Полина была занята только собою и своею любовью - что почти одно и то же; и не замечала, что Ольга беременна, по крайней мере, уже пятый месяц. - Ольга, ну зачем ты? - спросила она, проведя Ольгу в свою комнату и устроив на диване. - Неужели ты не могла попросить о протекции какую-нибудь свою приятельницу? Я теперь не буду спать; зачем я вызвала тебя в таком положении? Ольга улыбнулась. - А дома я бы не спала ночей, потому что ты в таком положении! Полно, - сказала она, расправляя платье вокруг талии. - Никакая приятельница не сыграла бы здесь моей роли, потому что в таких делах опасно доверяться чужим. Но теперь я введу тебя в дома, где меня знают: это немного, но ты начнешь показывать себя... а дальше сможешь и без меня. - Ты меня повыше, Полина, - сказала Ольга, раскладывая на диване платье. - Повыше на половину головы... и худей, и прежде моей свадьбы была худей. Но это можно будет ушить, удлинить, да шов прикрыть кружевом... вот так. Полина хмуро следила, как Ольга прикладывает к ней белое платье из шелка и газа; она то и дело порывалась отнять его у кузины, слишком уж часто перегибавшейся в располневшей талии, чтобы приколоть платье булавкой то к рукаву Полины, то к поясу. Ольгино подвенечное платье!.. Как стыдно будет Антиоху, когда он обо всем узнает... Или нет? У Адашевых свадебный наряд Марфы Павловны тоже хранился в сундуке для Полины; и за прошедшие двадцать восемь лет уже пожелтел. Впрочем, останься Полина в родительском доме, эта фамильная драгоценность, скорее всего, пошла бы на тряпки - госпожа Адашева, конечно, рассчитывала на вспоможение от его сиятельства князя Артемия Дольского... - Примерь-ка еще раз, - сказала Ольга. Она села на диван и улыбнулась, так что на щеках появились ямочки. Полина оглянулась на дверь, потом поспешно начала расстегивать платье. Они с Ольгой были в доме Ольгиной приятельницы, где еще не знали о положении беглой невесты; оставалось только надеяться, что этот дом и Антиохов не имеют общих знакомых. Нарядившись, Полина повернулась перед Ольгой, придерживая платье; кузина кивнула. - Хорошо! - сказала она. - Ушивать - не расставлять. Но это придется отдать портнихе, самой тебе работать над ним нельзя, да и не поспеешь... Полина подошла к ней и обняла за шею, черные волосы смешались с Ольгиными светло-русыми, в крупных локонах. - Без тебя я бы пропала... - Пропала бы, - спокойно согласилась Ольга. Она посмотрела кузине в глаза - и вдруг с удивлением спросила: - Полина, ты разве нисколько не сомневалась? Как ты успела так влюбиться в него? Теперь вам трудно придется, ведь это только начало! Полина вдруг схватилась за лоб и сцепила на нем руки. - Сомневалась! Но, видать, такова была судьба, - страдальчески проговорила она из-под сложенных рук. - Будем терпеть вместе, если уж так назначено... Разве ты никогда не любила? - Любила, - сказала Ольга, грустно улыбаясь. - И люблю. Тебя люблю, Федора, моих сестер, мать... Но я никогда так не сходила с ума. Мне кажется, Полина, что ты напрасно сошлась с этим молодым человеком: он какой-то безумец, а ты - его мания. Полина чуть не выкрикнула оскорбительные слова, задрожавшие на ее языке посередине этой речи; но удержалась. Теперь уж было поздно. Ольга даже не подозревала, насколько была права, назвав Антиоха безумцем. Но Ольга была умна и хорошо владела собою - она ничуть не хуже Полины понимала, что теперь поздно. - Ты вчера переменила* свое розовое платье, - сказала она. - Теперь оно достаточно прилично, чтобы вам можно было показаться не только у Муромовых, но и в домах его знакомых. То, что жених твой скрывает тебя, может показаться подозрительным... а так как ты теперь поселишься у Марьи Никифоровны, делать визиты вам будет безопасно. Полина так и села. - У Марьи Никифоровны? Здесь? - проговорила она жалко. - Но каким образом?.. Ольга посмеялась. - Да я уже все уладила, - сказала она. - Ты же помнишь, что ты приехала со мной? - тихо сказала она девушке на ухо, подманив Полину пальцем. - Мы Муромовых не стесним, а хозяйке своей скажешь... да что угодно, что гостишь у друзей. Ей-то что за дело? Полина потерла виски двумя пальцами, чувствуя, что с нею обошлись, как с ребенком. Ольга, такой искренний друг, вместе со всеми словно запутывала ее в какой-то паутине - и Полина, хоть и менее светская девица, чем другие, но все же вовсе не глупая, после приезда в Москву превратилась в куклу, которую все вертят не спросясь ее. - Неправдоподобно, - сказала она дрогнувшим голосом. - Ольга, ведь это какая-то пьеса! О нас непременно догадаются! Мы оболгали себя кругом... - Об этом раньше следовало подумать, - сухо сказала Ольга. - Я, кстати, слышала, что твой братец Дмитрий опять проигрался, и твоей маменьке пришлось чуть ли не крестьян закладывать, чтобы он не попал под суд. Полина схватилась за голову. Про Дмитрия ей было известно и раньше, но сейчас такие слова били куда больней. - Да чем же я тут виновата? - шепотом выкрикнула она. - Здесь - ничем, - сказала Ольга. Она прикусила язык, поняв, что вот-вот скажет лишнее, совсем лишнее. Не для того она приехала сюда, чтобы уничтожить надежды Полины. Ольга умолчала о последней новости, докатившейся до Баяновых от Адашевых: самому старшему брату Полины Алексею, который был военным и которого готовились произвести в капитаны, отчего-то вдруг отказали в повышении. В такой немилости начальства, как понимала Ольга, вина Полины была самая прямая... "Бедная моя дурочка, - подумала Ольга, наморщив лоб. - Куда ни пойдешь, все кого-нибудь убьешь! Что за треклятая жизнь!" Она прижала к себе Полину, лоб ко лбу. Потом перекрестила ее, как мать, и отодвинула от себя. Полина встала с дивана, ожидая, что ей скажут делать. - Возвращайся к себе на квартиру, - сказала Ольга. - Возьми свою Лизу, собери вещи и сейчас же перебирайся сюда... Антиоха уведомишь запиской, когда он придет из должности. Все поняла? Полина кивнула и чуть не присела, как перед учительницей. Что почувствовал Антиох, когда узнал о ее поступке, Полина, к счастью для себя, не могла увидеть; наверное, он тоже ощутил себя школьником, которого наконец взяли в руки учителя. Но ведь мужчине, хоть и молодому, это вдвое обидней! Однако жених Полины оказался достаточно умен, чтобы смирить свою гордость; он написал к ней короткую утешительную записку, а вечером появился у Муромовых и сам. Полина вдруг поняла, что боится этого визита, как экзамена. Антиоху простили бы неловкость, даже смешной вид; но кто простил бы ему его... способности? Однако обошлось. Антиох в течение часа поддерживал с хозяйкою разговор, целиком состоявший из гладких фраз, почти не обнаруживавших собеседника, - необходимое всякому джентльмену искусство, в котором он уже не один год упражнялся в московских гостиных. У Марьи Никифоровны осталось о нем приятное впечатление, не затрагивающее особенно ни сердца, ни ума: самое то, что нужно. Под конец вечера Антиох и Полина умилили небольшое общество тем, что попытались сыграть в четыре руки на фортепьяно, но не сладили - оступившись несколько раз, покраснели и бросили. Все приписали смущению молодых людей, более чем извинительному. Затем Антиох сыграл один, а Полина спела. Им хлопали, кричали "браво"; не столько скромному таланту Полины, у которой был не очень хороший слух, сколько общему впечатлению трогательной любви, которое они оставили. - Ну, кажется, слава богу, - прошептала Полине Ольга, когда Антиох откланялся и они остались вдвоем. - Надо так и дойти до самой свадьбы! - Завтра ехать в другой дом, - со вздохом сказала Полина. Посмотрела на Ольгу, как будто это от нее зависело. Ольга улыбнулась. - Что ж поделаешь, Поленька, надо! Ты сама решила стать московскою барыней... а это каждодневный труд, не легче деревенского! - Я чего-то боюсь, - мрачно сказала Полина. До сих пор все шло совсем не гладко - но Полине вдруг показалось, что слишком гладко. * Бареж (устар.) - сорт легкой шерстяной ткани (от названия французского селения Bareges). * Апельсиновыми. * Дорогие кружева. * Обновила.