I would

Лиам впервые задумался о том, что Зейн красивый, еще в свои тринадцать лет. Он не всегда хорошо оперировал понятиями и не всегда понимал, что есть слова с определенным гендерным оттенком. Но, в любом случае, он отчетливо помнил, как сестра Малика красит ресницы. Лиам, будучи другом ее брата (кажется, со времен сотворения мира), уже воспринимался как часть семьи, поэтому он мог себе позволить наблюдать за Донией. - Зачем ты это делаешь? – он сжался в нервный комок, когда от его внезапного вопроса девушка тыкнула себе щеточкой в глаз. - Глупый, чтобы нравиться парням. Так мои ресницы будут казаться длиннее, - терпеливо пояснила сестра его друга, часто-часто моргая. - Но они у вас у всех длинные, - осторожно заметил юный Лиам, совершенно сбитый с толку. Все дети (и даже малышка Сафаа) обладают выразительно очерченными глазами от природы. Какой смысл в косметике? Далее Пейн, по возвращению Зейна из музыкальной школы, начал пристально всматриваться в глаза друга. Он сравнил ухищрения Донии и взаправдашную длину ресниц друга. - Ты красивый, - выпалил простодушный мишка Ли, не имея привычки сначала думать, а потом отвешивать лучшему другу комплименты. И Зейн, забавно краснея и сужая свои превосходные глаза до состояния щелочек, рассмеялся. Он немного растерян (полностью – вообще без понятия, что на это ответить?), но поблагодарил. Больше к этой теме они не возвращаются, потому что Лиам узнал вечером от мамы, что обычно красивыми называют девочек*. И Ли жутко сконфужен, и, честно говоря, рад, что Зейн не высмеял его или что-то в этом роде. Полной неожиданностью для Лиама стал пятый день с того эпизода с неуклюжим комплиментом, когда Зейн потянул его в спортивный зал. Пейн без понятия, что они здесь забыли: уроки окончены, а мальчики еще собирались в кино на «Ледниковый период». Лиам внимательно посмотрел на запыхавшегося друга, но тот предпочел отмолчаться. Поэтому англичанин начал первым: - Что мы тут делаем, Зи? – засунув руки в карманы, Пейн раскачивался вперед-назад. - Я решил, что запишусь на отборочные в футбольную команду, - Зейн испытывающее глянул на друга, что успел перерасти Малика на пару сантиметров, как будто тот должен сказать что-то против, - но я боюсь записать свое имя в списке. Он снова покраснел так густо, как только может живой человек (прямо как пару дней назад), и Лиам потерял дар речи. Он только и мог, что глупо пялиться на лицо друга. В смысле, он видел Зейна всяким: спящим, уставшим, злым, подавленным, веселым, смеющимся. Но застенчивый и сбитый с толку Малик ему нравится больше всего. В груди словно что-то оборвалось и ухнуло вниз, во рту пересыхает. Он лишь зачем-то кивает пакистанцу-полукровке. А тот осторожно улыбается ему в ответ. К слову, в свои тринадцать они оба выглядят как доходяги. - Тогда давай запишемся вместе, чтобы я мог поддержать тебя, да? Футбол – это, в принципе, может быть даже весело? – и в свои тринадцать Зейн еще не осознал, как легко может вертеть Лиамом Пейном… … тем самым, мать его, Лиамом Пейном, 27 номером основного состава молодежной команды клуба «Донкастер Роверс». Тем самым Лиамом, который выглядит, как сын Дэвида Бэкхема (вы просто не забывайте дышать, сравнивая этих двоих, ок?), имеет сто тысяч фолловеров в твиттере и кучу хорошеньких фанаточек. И, да, это тот самый Пейн, который признался ему в любви в самый разгар грандиознейшей вечеринки года, когда они сделали своих основных конкурентов. Это их второй год в колледже, где нет ни старых друзей, ни родителей, а только их общая страсть – футбол. Кто бы мог подумать, что желание Зейна перестать быть по-женски красивым приведет к такому успеху в спорте? То есть, он как «алмаз неограненный»**? Но признание оказалось настолько неожиданным и настолько сбило с толку, что Малик все это списал на эйфорию после победы и алкоголь. Там на самом деле было просто море алкоголя. И давайте будем честными, Лиам не знал меры, когда праздновал. Его эмоции всегда легко прочитать: если он рад, то улыбка появится на лицах всех окружающих его людей; если он скорбит, вот-вот разревутся самые стойкие. Поэтому Зейн кивнул (о, Боже, зачем он вообще принял эти чувства?!), но дал Лиаму время подумать. Малик полагал (хорошо, он надеялся и тайно молился об этом), что наутро друг посчитает все это сном, забавой, шуткой, странным душевным порывом. Но нет. На следующий и последующий день мишка Тедди был серьезен. И Зейн возненавидел себя. Их дела обстоят через месяц просто… откровенно дерьмово: Лиама похож на застенчивую акулу-убийцу, которая уже загнала свою жертву в угол (Зейн не силен в океанологии, но пусть это будет звучать так), но все не нападает. У бедной рыбы-Малика вот-вот случится сердечный приступ, настолько он весь на нервах и пугается каждого шороха. Он прекрасно знал, что Пейн скорее вздернется, чем причинит другу вред, но ничего не может с собой поделать. Брюнет не мог контролировать свой страх перед неизвестным. Конечно, он со школы общался с Гарри (ну, знаете, этот Гарри Стайлс, с нимбом из каштановых кудряшек и обезоруживающей улыбкой), но тот не был качком-геем. Гарри - просто милый бисексуал, легко влюбляющийся и очаровывающий людей на раз. Сейчас речь шла о Лиаме, о 75 килограммах мускул, которые достаточно угрожающе смотрятся, если ты представляешь, как отказываешь ему. Зейн похудел, и его лицо стало перманентно бледным, он каждый день умирал от недосыпа и самому себе казался зомби, а все потому, что в его душе шла ожесточенная борьба совести и разума. Он любил Лиама: это самый лучший друг, какой вообще может быть. И ни за что на свете не хотел бы обидеть парня. Но давайте будем реалистами: когда это гейские отношения в спортивном колледже заканчивались хорошо? В смысле, Лиама окружает (нет, не так ОКРУЖАЕТ) куча девушек, женщин, даже учительницы сходят по нему с ума, но он видит только Зейна? Последний хотел, чтобы Пейн одумался, хорошенько пораскинул мозгами и не поддавался веянию странной моды. Он не хотел, чтобы потом Лиам жалел и ненавидел Зейна. И еще, Малику очень страшно потерять друга. И чем дольше он не принимал чувства Ли всерьез, тем хуже становилось, это какой-то замкнутый круг: если согласиться встречаться с ним (чисто гипотетически), то больше они не смогут вернуться к тем славным и простым отношениям друзей-приятелей; если он отвергнет Лиама, они и вовсе перестанут общаться. Поэтому лучшее, что изобрел Зейн – позволять Лиаму водить себя в кино, сушить волосы, обнимать дольше необходимого и всячески касаться. Поцелуи под запретом, о сексе Пейну лучше не мечтать. Это та тактика, которая должна дать понять коллеге по команде, что лучше пойти и завести себе подружку. Однако Лиам не сдавался. Более того, парень этим, кажется, даже наслаждался. Хотя тревожный звоночек все же есть: Найл стал чуть не их новым соседом по комнате: так часто Зейн имел удовольствие наблюдать рожу ирландца на экране лэптопа. Ли в отчаянии. Он действительно пребывал в эйфории первые несколько недель: спустя вечность (?) его зазноба ответила взаимностью на его, казалось бы, неразделенную любовь! Что вообще может быть лучше? Оказалось, это не тот вопрос, который стоило бы задавать. Спустя месяц он жаловался Хорану, как маленькая девочка-подросток, не сведущая ничерта в отношениях: - Найл, приедь и убей меня: я больше так не могу. Он держит меня на коротком поводке, - Лиам буквально стонал в микрофон и выдыхал, как загнанная лошадь. - Надо же, а я думал, что это у нас Стайлс нытик. Ты намерен вырвать из его рук эту победу? Оставь парню хотя бы что-то, - этот разговор был за два месяца до того ахеренного события, когда Гарри назначили ведущим на, мать его, BBC. - Я серьезно. Мы вместе, но ощущение, что это все мое бурное воображение. Хотя прямо сейчас по моему плану должны вокруг скакать зайцы, разбрасывать звездочки, солнце должно ослеплять своей яркостью, а Зейн не должен отлипать от меня. - У тебя странные представления о влюбленных парочках, - прыснул Хоран, представляя все это. Влюбленный Лиам – это то, о чем люди должны снимать фильмы. Нет – сериалы. - Найл, - зашипел Пейн, и это что-то новенькое. То есть, вы никогда не увидите злого Лиама. Максимум, что он сделает – строго посмотрит на вас, изогнув бровь, как бы предупреждая о том, что ему не нравится то, что вы делаете. Но шипящий Ли? Кажется, дело серьезное. - Так вы, парни, вместе, он дал свое «да» на эти отношения. Так что вы делаете: гуляете за ручку, катаетесь на роликах в парках, едите пасту из одной тарелке? Вы уже трахались? – по экрану тут же расползлась выплюнутая кола. Лиам покраснел, как вареный рак, и поспешил вытереть безобразие. - Мы не трахаемся, - отчеканил Ли, а за его спиной Хоран различил пришедшего Зейна. - Привет, Найл, как там ваши планы на тур? – у группы ирландца вышел новый альбом. И если продажи не упадут, то парни покидают все инструменты и оборудование в огромный автобус и отправятся колесить по стране. - О, вроде бы они популярны. Но не популярнее вас, парни. Ваш клуб теперь у всех на устах, - они достаточно долго знакомы, чтобы быстро сориентироваться и поменять тему с опасной на нейтральную. Лиам сидел с зажатым ладонями ртом: он молился всем богам, чтобы Зейн не услышал его слишком громко выкрикнутую фразу. А Хоран - просто самый лучший друг, и потому заговаривает зубы Малику. Они в тот день, на самом деле, обсудили также и много важного: как Ли планирует провести свой день рождения, что за мудак был судья на их последней игре (это плей-офф, так что тут все на нервах), и как Кэтти Перри здорово смотрится в своем новом клипе. Парни спрашивали про Гарри, ирландец с удовольствием рассказывал о делах друга (который на тот момент весь был в мечтах). Но когда тем для разговора больше не осталось, светловолосая фея пропала с экрана, а в комнате мгновенно повисла гнетущая тишина. - Зи, мы можем поговор… - подал голос Лиам, но его тут же оборвал громкий голос. - Прости, я тороплюсь, пока! – моментально выскользнул из комнаты Малик, боясь услышать конец предложения и держать ответ. Он прекрасно понимал, что поступает малодушно, но парень без понятия, что ему отвечать на любые из возможных вопросов. Честно говоря, он бы сам хотел знать ответы. – Сходим сегодня в нашу любимую пиццерию, да? Я напишу, - добавил запыхавшийся Зейн. Он, правда, пытается, но ничего не смыслит в отношениях с другом. И, кажется, пока он обдумывал, как не напортачить, он уже все испортил.