Само слога Србина спасава

Прошла еще неделя из таких же бесконечных дней войны, взрывов, пожаров и жертв. Их уже не получалась считать – не было двух источников, которые называли бы одинаковую цифру, но каждый, кто жил в том же Белграде, знал, что эта цифра намного больше, чем та, о которой говорят. «Сопутствующие потери»…. Он неожиданно подкрался тот день, который я предпочел бы убрать из своей жизни даже ценой десятка лет. Двадцать второе апреля девяносто девятого. Никто тогда не знал, что принесет нам эта ночь. - Уф, жарко, - сказала Стана, выходя на порог и обмахиваясь блокнотом. Сегодня на нас снизошла невиданная благодать - нас, обычно носящихся по всей стране, в кои веке оставили в Белграде и, заставив одеться поприличнее, отправили в президентский дворец на встречу Милошевича с прилетевшим Черномырдиным. В большей степени приказ привести в себя в порядок относился ко мне и сейчас я был готов сделать все, лишь бы мне разрешили, наконец, снять душащий меня галстук. Наряжали меня всем телецентром - мой гардероб не предусматривал таких «официальных» мероприятий, я вполне себе обходился джинсами, свитерами и майками. В этот же раз, когда участие окончательно слегшего с гриппом «парламентского» корреспондента Миливое исключили без возможности к апелляции, новыми жертвами выбрали нас, как самых нормальных. В общем-то, под табу попали только две группы – близнецов (за плохое поведение обоих) и Стефана с Софией (за поведение последней), остальные тут же вспомнили о неотложных делах и разбежались по стране. В результате жертвой пали мы. Стана могла одеться даже для визита к английской королеве, с ней проблем не возникло никаких, а вот я… Десять человек приволокли имеющиеся дома костюмы – свои, мужей, сыновей. Меня одели и раздели сорок раз, пока не признали, что свадебный костюм одного из охранников идет мне настолько, что можно хоть сейчас женить и меня тоже. Последний штрих внес начальник, сняв с себя темно-серый, почти в тон костюма, галстук и выдав мне. Завязавшая его Елица отошла и, улыбнувшись, одобрительно зацокала языком. - Ну красавец. Даро, а ходи так всегда. - Вот еще, - возмутился я, оттягивая узел. – Я удушусь на нем. Ослабить нельзя? - Нельзя, - запретила Ксана. – Не волнуйся, это ненадолго. Славолюб, пожалуйста, запретите ему снимать костюм. Вы только посмотрите, до чего хорош. - Действительно, хорош, - согласился главный. – Но, боюсь, сбежит от нас, если заставить так ходить. - Сбегу, - подтвердил я. – Можете не сомневаться. - Вот вредина, - надулась гримерша. – Эй, Анастасия, забирай своего красавца. Дверь приоткрылась, и в комнату заглянула Стана – как всегда красавица с высокой гладко убранной прической, в синем строгом платье с отложным воротничком. - Ух ты, - вымолвила она, улыбаясь. – К лицу. - Только неудобно. - Все, время, - засуетилась Ксана. – Не опоздайте, на обратном пути можете в администрацию заехать расписаться, чтоб краса такая не пропадала. «Краса» пропала зря. Едва я вышел на порог после закончившейся встречи, то сразу же стащил удавку и, наконец, смог вздохнуть свободнее. - А мне нравилось, - заметила Стана.- Тебе очень здорово было. - Лучше не здорово, но удобно. - Наверное. Ты просто не привык - шеф каждый день так ходит. - Шеф сидит в кабинете, а я ношусь по стране. - Тоже верно. Ладно, - вздохнула она. – Поедем. «Дома», то есть на работе, нас уже все ждали. Не знаю, может, они действительно думали, что мы поженимся заодно, раз уж так разрядились, но почему-то все нам были очень рады. - Поздравляем! – провозгласила Александра, держащая в руках блюдо с яблочным пирогом. – Первая встреча с президентом, такое событие. Как он вам? - Как по телевизору, - ответил я. - Только чуть подальше. - Шутник. Как в общении? - Очень вежливый, - сообщила Стана. – С ним приятно поговорить. Он даже заметил, что Миливое нет. И это несмотря на то, что у него полно своих забот. - Да, это удивительно. Ну давайте уже есть! - Я хочу переодеться, - отмахнулся я и протянул шефу галстук. – Спасибо большое. Можете без меня начинать. - Ну уж нет! – зашумели они хором. - Придешь тогда и съедим. И Елицу прихвати. Пройдя в гримерную, я переоделся. Есть не слишком-то хотелось – все же, как-никак, на дворе уже была ночь. В это время порядочные люди спят и видят сны, а журналисты садятся ужинать. - Народ собирается пирог лопать, - сообщил я, аккуратно складывая брюки. – Пойдем? - Что-то не хочется, - поморщилась Елица, рассеяно переставляя какие-то баночки на своем столе. – Как-то нехорошо мне. - Плохо чувствуешь себя? Болит где-то? - Да нет, хотя, не знаю. Не так как-то. Даро, - позвала она, откидываясь на стуле. – Ничего у вас не изменилось? Повесив костюм на вешалку, я повернулся к ней и покачал головой. - Может, попробуешь? Вернее вы попробуете – ведь никто вас по голове не ударит. - Я обещал ее отцу. Пока Мирослав не вернется… - Мирослав никогда не вернется, он военный, - отрезала девушка. – Он теперь будет вечность так пропадать. - Елица, я не буду ее отбивать. - Глупый ты, - вздохнула она. – Молодой и глупый. Ладно, иди, сейчас упакую костюм и тоже приду. - Может помочь? – предложил я, но она отмахнулась. - Сама справлюсь. Топай. Оставив вещи, я накинул ветровку и вышел, направляясь в режиссерскую, где и собрались все. Они уже подготовились, разрезав пирог и даже раздобыв где-то бутылку лимонада. - Ну что, - провозгласил шеф, поднимая кофейную чашку с газировкой. – В полку политических прибыло! Поздравляем, ребята! Он уже поднес бокал, чтобы чокнуться с остальными, но внезапно по столу покатилась ручка, а под ногами задрожал пол. - Что происходит? – выдохнула Александра, ставя стаканчик и решительно открывая дверь. Здание основательно вздрогнуло, расплескивая содержимое наших стаканов и роняя нас всех на пол. А потом комнату озарила вспышка и сверху посыпалось что-то тяжелое. Я не знал, сколько времени я пробыл без сознания. С трудом подняв руку, я отряхнул с головы пыль и попытался протереть глаза, но рука была в крови и ничего путного не выходило. Я дернулся, желая подняться, но все попытки обернулись неудачей. Со всех сторон доносились стоны и, как казалось, вопли сирены, обычно в телецентре не слышимые, но сейчас я различал их отчетливо сквозь гул в голове. - Стана, - позвал я, ворочая головой. Она не отвечала, как и молчали все остальные. – Стана! Я с облегчением заметил, как слабо шевельнулась лежащая рядом Славка, видел короткие рыжие волосы Ксаны, виднеющиеся из-под завала. Но я не мог думать ни о ком, кроме нее – ее рядом не было. Чуть повернув голову, я заметил под слоем взрывной пыли худые руки, торчащие из-под упавшего шкафа. На правой слабо поблескивало колечко и мой орел, так и оставшийся у Станы – я просто не думал о том, чтобы забрать его. - Стана, - позвал я, пытаясь подвинуться к ней, но мешала бетонная плита, очевидно стена, упавшая мне на ноги. Я не чувствовал ни боли, ни тяжести – ничего. Я только знал, что должен помочь ей и всем остальным тоже. - Стана, - упорно звал я и тянулся к ней, к ее рукам. Досада и отчаянье захлестывали меня, я бы с радостью сейчас отрубил себе ноги, лишь бы это препятствие было последним. В голове билась только одна мысль – «нет, не может быть». У меня не могли ее отнять. Я мог отдать ее кому угодно, но только не смерти. Дернувшись вперед, я все же сумел ухватиться за ее пальцы, тут же окрасившиеся моей кровью. Мне они казались теплыми, и я уверял себя в том, что они должны быть теплыми, ведь иначе не может быть. - Стана! – зашипел я из последних сил. – Стана, живи! Я прошу тебя! Мои глаза пронзила острая боль, и я отключился, кажется, даже без сознания приказывая себе не отпускать ее руку. Моя жизнь закончится в один день с ее, и изменить это не сможет никакой Бог – ни ее, ни мой.