Само слога Србина спасава

Мало что менялось изо дня в день – все та же смерть, разрушения, страх. Впрочем, боялись все меньше, признав неизбежность и неотвратимость происходящего – будь что будет. Выезжая на съемки, я наблюдал одну и ту же картину: людей, которых уже мало беспокоило происходящее – «живы – да, соседи целы – вот они, ну и слава Богу». Мы ничего не могли поделать, оставалось только ждать. Я привыкал к новому, хоть и временному жилищу, Стана привыкала ко мне. Плохие сны стали беспокоить ее меньше или она их просто тщательно скрывала. Когда ночевать выпадало дома, просыпаться все же приходилось, но чаще всего из-за ударов где-то поблизости, и лишь для того, чтобы перебраться к другой стене, подальше от окон. К этому привыкать я боялся, я не хотел позволить себе укрепиться в чувстве того, что это правильно – что она рядом со мной, спит так близко, что едва ли нужно протянуть руку, и я на что-то имею право. Не имею и не буду, она не моя. Она впустила меня в свое жилище, просто побоявшись потерять друга, и не по какой другой причине. Сама она принадлежит только Мирославу. - Слушай, как думаешь, если послать в газету заметку, есть шанс, что ее опубликуют? - поинтересовалась сидящая на пассажирском сидении Стана, рассматривая исписанные ее рукой листы. – Так, теоретически. - Если отсылать то, что сегодня лежало на кухонном столе, то наверняка, - отозвался я, заворачивая к телецентру. – С Ксаной поболтай, у нее везде знакомые. - Ты это читал? - А зачем ты их бросила на столе? Чтобы я кофе пролил? - А если бы это был личный дневник? - Тогда бы я узнал о тебе много нового и интересного, - усмехнулся я и покосился на нее. – Ну все, не дуйся. Статья была хороша. - Она совершенно «сырая», - угрюмо отозвалась девушка. – Ну, Даро… - Привыкай, что у тебя в квартире любопытный человек. Можешь выгнать меня. - Ну уж нет… Мы вышли, но до дверей телецентра добраться не успели – навстречу нам выскочили два Стефана. - Ты то нам и нужен! – провозгласили они, хватая меня под руки и разворачивая в обратном направлении. - Эй, а куда вы его? - удивленно воскликнула Стана. – Мне он нужен! - Мы ненадолго, скоро вернем. Скажи шефу, что Даро похитили сербы. Даро, - заговорил Стефан -корреспондент уже со мой. – Отвези нас, пожалуйста. Вопрос жизни и смерти! - Почему я и почему вы не на своей машине? - Пробило колесо, отволок мастерскую, а Живко везти не хочет. Пожалуйста! - Ладно, - сдался я. – Надолго? - Не знаем, - пожал плечами Жутович. После их триумфальной поездки в Ниш они стали совершенно неразделимыми и называть их пришлось по фамилиям – Миланович–корреспондент и Жутович-оператор . - Как сделают. - Звучит угрожающе. Мы долго плутали по белградским улицам, постоянно попадая на завалы, да и Миланович, показывающий дорогу, талантом штурмана не обладал. Наконец, найдя нужный дом и поднявшись на четвертый этаж, Стефан, внимательно осмотревшись по сторонам, позвонил в дверь. Появившийся на пороге брюнет внушающих габаритов так же пристально осмотрел нас и, наконец, улыбнулся. - Стефан. Кого я вижу. - Привет, Златан, - кивнул Миланович. – Мы к тебе по делу. - Ну проходите, раз по делу, - разрешил он, пропуская нас. – Чем могу помочь прессе? - Это Стефан, это Даро. Златан, мы пришли к ТЕБЕ! - Опять? - спросил парень. - Стеф, мы как бы… - Нет-нет, в этот раз все по серьезно, - перебил его Стефан. - Нам с ним, - он показал на тезку. – Нужно сделать что-то одинаковое. Как братство. - Могу точки поставить обоим. - Нет, побольше. Вот тут. – Миланович хлопнул себя по плечу. - Ладно, подберем что-нибудь, - вздохнул Златан и посмотрел на меня. - А тебе? - Я даже не знаю зачем они приехали. Я исключительно в качестве транспорта. - Ты что, Даро, - вмешался Жутович. – Златан – татуировщик! - Так вы наколки собрались сделать? – уточнил я. - Да! - Не так я себе представлял вопрос жизни и смерти. - Парни, - остановил нас Златан.- Мы делаем или нет? - Делаем, - поспешили ответить Стефаны. – Конечно. - Тогда пойдем. Он открыл дверь влево по коридору и прошел внутрь. Минимум мебели - что-то типа больничной кушетки, два кресла, в целом все очень напоминало зубоврачебный кабинет. В углу стоял телевизор, и перед ним развалились два парня, при виде нас разом повернувшие головы. - Знакомимся - Радован, Желько, - представил Златан. – Этого вы знаете, а это тоже Стефан и Даро. Работаем, парни. - Миланович, какая уже попытка? – захохотал Желько. – Я уж думал, ты успокоился. - Сейчас другое дело. Я решился, и это точно. - Ну смотри, - предупредил Радован, протягивая ему какую-то папку. – Опять передумаешь – поймаю, свяжу и на лбу наколю. - Да нy, забери ее, - отмахнулся Миланович. - Вот это хотим. - Звездаши, - вздохнул Желько, рассматривая обложку клубного журнала, переданного журналистом. – Ладно, садитесь уж. - Смотрите, что накалывают, - смеясь предупредил Златан. – Они оба за ОФК. - Но ты то за ними следишь? - Я? Да кой черт вы мне нужны? – парень закатал рукав, обнажая наколотый на предплечье герб белградского «Партизана». - Так что извините. - О, дал бог одноклассника, - пробурчал Миланович. – Кругом одни «гробари». Даро, а ты себе такой не хочешь? Или могильщика с лопатой? - Не хочу, - покачал я головой, поднимая со стула брошенные кем-то листы и присаживаясь. - Ну тогда Станку себе набей, - съязвил Жутович. – Чтобы всегда следила. Ой, кстати, а можно будет сбоку имя приписать? - Можно, - кивнул Радован, протирая иглы резко пахнущим раствором. – Все напишем и припишем. Устроившись на стуле поудобнее, я перевернул альбом, который держал в руках. На первой развернутой странице был изображен двуглавый орел – не схематичный, который обычно рисовали на гербах и Югославии, и Албании, а самый обычный. Две головы на еще незаконченном рисунке были не соединены телами и смотрели в разные стороны – и мне почему-то сразу подумалось о том, что это похоже на Косово и Сербию, живущих под орлами на гербах, и пытающихся разорваться на две отдельных части. - А кто это нарисовал? – спросил я, поворачивая рисунок к работающим ребятам. - Ээээ, я, - неохотно отозвался Златан, поднимая руку. - Дальше как-то не пошла… - Знаешь герб Обреновичей? Ну просто царский, не важно какой. - У меня неважно с историей было, - признался парень. – А ты что заинтересовался? - Да, - кивнул я. – Заинтересовался. - Так это же другое дело! Сможешь нарисовать? - Смогу, но это будет ужасно. Рисую я отвратительно. - Подожди, сейчас решим проблему, - пообещал Златан и, подойдя к стене, два раза ударил по ней. - Саво, ты дома? По ту сторону что-то завозилось и стукнуло. - Дома, - отозвался мальчишеский голос. - Что надо? - Выручай, сосед, учебник по истории нужен. - В школу собрался? - Да. Дашь? - А татуху сделаешь мне? - Конечно, - уверил его Златан. - Только восемнадцать стукнет - в первый же день. - Сколько еще ждать, - вздохнул мальчишка из-за стены. – Ладно, на балкон выйди. Многозначительно подняв брови, парень пулей выбежал из комнаты и скоро вернулся с книжкой в руках. - Не имей сто друзей, а имей одного соседа - школьника, - провозгласил он, присаживаясь за стол. – Так, посмотрим. Пожалел ли я о том, что согласился? За первые десять минут минимум раз сорок и около миллиона потом. Набивать рисунок принялся сам Златан, категорически отвергнув мое предложение отбросить от герба корону. - Ерунда получится, - констатировал он, готовя машинку, чем-то опять-таки похожую на орудие стоматологов. Я не последовал примеру ребят и решил сделать татуировку на спине – так, по крайней мере, у меня будет шанс пожить лишних несколько часов дома (если мне удастся туда попасть) до того, как ее случайно увидит отец. - А как же здорово получается, - немного завистливо протянул Жутович, заглядывая под руку Златану. – Даро, и все же, откуда столько шрамов? - На стекло упал в детстве, - легко соврал я. - Немножко порезало. - Ничего себе немножко. - Вооот так…готово! – объявил парень. – Имя какое-нибудь пишем? - Нет. - Брось, - зашептал Миланович. – Напиши Стану. Живете в одной квартире – заметит, дотумкает, наконец, ей польстит. - Не надо. - Брысь из-под руки! - велел Златан, и Стефан поспешил ретироваться. - Молодец, парень, даже не дернулся ни разу. Ты случаем не из самобичевателей? - Нет, - улыбнулся я. – Не из них. - Ну, значит, просто терпеливый. Учти, я картинку себе присвою, жирно будет если у тебя одного она будет. - Конечно. Это же твой рисунок. - В большей степени твой. Ну, - он передал мне зеркало и пододвинул другое, побольше. – Смотри. В отражении показалась моя спина, всегда кажущаяся мне чересчур уродливой из-за многочисленных шрамов и выступающих лопаток. Сейчас она преобразилась - ровно посередине между плеч, едва не заезжая на шею, красовались орлы, а на них - гербовой щит с сербским крестом, увенчанный короной. - Пока все красное и припухло, но пройдет, - пообещал Златан, протирая рисунок ватой, вымоченной, как оказалось, в спирте. – Немножко может кровить, но это не страшно, промоешь и все. Не занеси грязь только. Слушай, а почему этот герб? - Само слога Србина спасава… - прошептал я, как мантру, известный всем в Югославии девиз. – Я из Косово. - Ааа, вот что, - протянул парень. – Тогда понятно. Я встал, натягивая футболку, благо Стефан-оператор помог, осторожно, не касаясь спины, опустив ее. Вытащив из кармана кошелек, я протянул Златану ту сумму, которую мне тайком шепнул Миланович. - Нет, не так, - покачал он головой и, отсчитав половину, вернул мне. – Ты мне подал идею, я ее у тебя купил. - Ребята тоже со своим рисунком пришли. - Свой? Ерунда,у нас «звездаши» постоянно мелькают со своей эмблемой. Ничего нового. Даро, ты оставь номер, - Златан как-то неловко пожал плечами. - На футбол сходим, как все устаканится. А то кругом ни одного гробаря. - Конечно, почему нет, - кивнул я и, быстро написав записку, протянул ему. - Вдвоем лучше, спорить глупо. - Точно. И я из Боснии, Даро. Я хорошо тебя понимаю. Он был первым, кто мог так сказать. За шесть лет ни одного знакомого ни из одной бывших союзных, а ныне воюющих республик. Нико серб, и уехал из той же Боснии в незапамятные времена, в самом начале войны, Доста не в счет – она хоть и из Македонии, но из какого-то пограничного района, и все сознательное и несознательное детство моталась туда-сюда. Но она не мусульманка, не пришлая, и Македонии даже не понадобилась война, чтобы отделиться. Я же совсем другое дело. - Где был? – строго спросила Стана, сидящая в кабинете и пишущая сводку для эфира. Этот же вопрос, но гораздо громче уже задала София, едва мы переступили порог. Милановичу повезло – его жена не работала на канале, но, зная Юлицу, я догадывался, что по возвращению домой его ждал «горячий» прием, и то, что теперь на его плече красуется ее имя и имена их двойняшек, Стефана уже не спасет. - Отвез Стефанов по их делам, - ответил я, разваливаясь на диване. Идея оказалась отвратительная – и я сел прямо, не касаясь спиной его обшивки. – Задержались. - Это не то слово. Я думала, вас разбомбили. Можно было позвонить? - Чтобы сказать, что нас не разбомбили? - Да, - кивнула девушка, не заметив сарказма. - Сказать «мы задерживаемся, не волнуйся, все хорошо». Это минута разговора, кусок не отвалится. - К чему трудности, мы были в Белграде. Тревога не объявлена, налета нет - что могло случиться? - Все что угодно! Вы могли выпить, поехать куда-то и слететь с дороги. - Стана, опомнись! – возмутился я. – Рабочий день, в каждую минуту могут начать бомбить, а мы пить поедем? Ты соображаешь, что говоришь? - От вас все что угодно можно ожидать! Где вас носило? - Пили! – выпалил я и, вскочив с дивана, открыл дверь. Там я практически столкнулся с Елицей и, пропустив ее, вышел. Я направился в курилку, где, как и ожидал, нашел обоих виновников всех моих проблем. - Досталось? – угрюмо поинтересовался Жутович, затягиваясь сигаретой. Я кивнул, и он тяжело вздохнул. – Добро пожаловать в клуб несвободных. - Вот именно, что я свободен, - напомнил я. – Но отчитали меня, будто я муж. Или сын. - Это нормально, она же женщина, - резюмировал Миланович. - Главное орать, а на кого – неважно. И возрадуйся, наконец – ты ей небезразличен. - Стефан! - Он дело говорит, - поддержал его оператор. – Когда ну вот совсем плевать на человека не будешь интересоваться, где он пропадал. - Ну, и как Софка отреагировала? – собрав все данное мне природой ехидство, поинтересовался я. – Обрадовалась? - Нет, она орала, - признался Стефан грустно. – И колотила меня по плечу. Как вы думаете, это малышу и татуировке повредит? - Нашел опытных гинекологов, ничего не скажешь, - отшутился Миланович. – На моих мелких не напирай – я не при чем, они сами. - Сами с усами. Софка-то Юлице позвонить обещала. - Да ну? - Да что я врать буду? - Вот и пойми их беременных, - приуныл Стефан, доставая новую сигарету. - Моя из дома уходила каждый день - живот в три обхвата, а чемодан тащит чуть меньше себя. Потом сядет во дворе на него и сидит ревет – ну не в Ниш же ей ехать, в самом деле. Я минут десять выжидал и забирать шел – она уж успокаивалась к тому времени. - А если и моя бегать начнет? – принялся размышлять вслух Жутович. - Что ей до Панчево стоит доехать, пятнадцать километров. А отец у нее зам начальника полиции панчевской, оружие совсем не сдает… - Как хорошо, что я все же жениться не собираюсь, - вздохнул я с некоторым облегчением. Хотя и зависть тоже присутствовала, но показывать ее не хотелось. - Вот такого праздника у меня не будет. - Будет, еще как будет, - хмыкнул Миланович. – Не женишься сам – будет тебе Томашевич по мозгам ездить. - С чего вдруг? - А с чего она сегодня на тебя накинулась? Ты ее собственность, друг мой, она тебя никогда уже не отпустит. Она будет с мужем по театрам ходить, а ты ее десяти детям пеленки стирать и каши варить. - Да ну, глупости говоришь, - поморщился я. – Я то тут при чем? - Ты не при чем, но она же знает, что ты не откажешь. Да и все знают. Просто нужно иногда стукнуть кулаком по столу. – Стефан продемонстрировал это наглядно и, подув, потер ушибленную руку. – Ну или хотя бы добиться того, чтобы все десять были на тебя похожи. Ну ладно – пусть хоть половина. - Все сказал? – поинтересовался я. – Или еще советы будут? - Будут, конечно, сейчас доскажу, - предупредил он и вытащил из кармана телефон. – Да? Да, дорогая. Ну что я делаю, сижу курю, что мне уже отдохнуть нельзя? – Стефан съежился и, скривив рот, выслушал все, что ему сказала жена. – Ну что ты, я очень немного курю. Только разочек присел. Ах, татуировка… ну там звездочка, вверху очень красиво написано «Юлия» а внизу - «Арсение» и «Антония». – он вновь замолчал со страдальческим выражением лица. – Да, конечно. Поговорим дома. Целую. Стефан убрал мобильник, в последний раз затягиваясь сигаретой, прежде чем затушить ее. - Софка – предательница! – выпалил он. - Ну звонить-то зачем было? И ведь все рассказала, даже про то, что там эмблема. Я уже почти сочинил историю про звезду, про олицетворение…. - Она беременна, - напомнил ему Жутович. – Ей сейчас вообще сострадание чуждо. Ладно, пойдемте поработаем что ли для интереса. Сегодня дел было немного – отправив группу в Байтаницу, мы сели, в основном занимаясь уже снятыми роликами. Большое количество ничем не занятых людей, от скуки действующие всем на нервы предсказаниями скорого налета, скоро окончательно довели руководство, и они разогнали всех по домам, оставив только дежурные группы и работников студии. Нас эта кара тоже коснулась, хотя, в общем-то, мы никому не докучали. Гордо задрав нос, прошествовала к машине Стана, не сказав мне ни слова. Заметившая это Елица вскинула брови, вопросительно взирая на меня, но я лишь поморщился. Время в дороге, и без того недолгое, пролетело совсем незаметно - мы не обменялись даже словом. Во дворе дома нас уже ждали . - Стана, девочка, подойди к нам, - позвал пожилой мужчина, сидящий на лавочке за столиком, поставленном неподалеку от подъезда. Он был не один – не меньше десятка жильцов дома самого разного возраста присутствовали там. - Иди, я подожду, - проговорил я, кивая. - И вы, молодой человек, - снова раздался его суровый голос. Стана бросила не меня испуганный взгляд, и я пошел за ней. - Как дела? – осведомился мужчина. – Что нового говорят? - Ничего определенного, дядя Евгений, - ответила девушка. - Бомбардировки вряд ли закончатся в ближайшее время. - Печально,- протянул он. – Вот ведь не сиделось Косову спокойно. Теперь вот за них расплачиваемся. Правда, молодой человек? Я поздно осознал, что все взоры обращены на меня. Они смотрели, будто я знал какую-то великую тайну, недоступную никому, или наоборот – они знали что-то чего не знал я. - Косовары не знали, что их ждет, - ответил я. – Наверняка, если бы была малейшая возможность... - Черта с два, - перебил он меня. – Они все равно бы продолжили воевать, лезть к своей независимости. Албании нужна земля и она ничем не погнушается. - Ну, дядя Евгений, - робко вмешалась Стана. – Там и сербы, они за нас. - А они там остались? – спросил мужчина и вновь повернулся ко мне. – Нам ответь – остались? Пусть нам албанец скажет, есть ли в Косово сербы, или они их всех вырезали. - Он не при чем, - заговорила девушка, двинувшись ближе к столу. – Он с нами, он не за армию. - Они все одинаковые! – воскликнула какая-то женщина. – Завтра ему позвонят, и он зарежет тебя во сне, Стана! - А чтож до сих пор не позвонили? За шесть-то лет! - Значит, было не нужно. Откуда он взялся? Почему здесь поселился? - Потому что я его пригласила, - не сдавалась Стана. – Он мой друг. - Знаем мы этих друзей. Мирослав воюет, а ты шиптара пригрела? - Тетя Агния, ведь у вас муж хорват! Почему я за вами не бегала, не обвиняла во всем, когда война была? - Не католик Роберт! – возмутилась женщина. – Не из усташей. У него отец в партизанах был! - Он тоже не… - она замолчала полуслове и покачала головой. – Не хочу не перед кем оправдываться. Пойдем, Даро. - Стана, мы против того, чтобы в доме жил албанец! Нам тут его намазы не нужны. - Значит, и я вам здесь не нужна! – парировала девушка, резко обернувшись. – Можете говорить все что угодно, но я с ним уйду. И, кстати - намазы он не совершает. Она вновь отвернулась, уверенно делая шаг к подъезду. - Подожди, Стана, - окликнул ее сосед. - Вернитесь. Славен, - обратился он к молодому парню рядом. – сбегай домой, знаешь где у меня стоит. Он кивнул и поспешно удалился. Вернулся он скоро и, с услужливостью официанта в каком-то жутко дорогом ресторане Парижа, расстелил на столе салфетку и поставил на нее бутылку и стаканчик. Я присмотрелся внимательнее – сливовца, если судить по цвету. - Вот, - проговорил дядя Евгений, деловито наливая рюмку. – Выпьешь – можешь остаться. - Что за глупости…- попробовала протестовать Стана, но он остановил ее властным движением руки. - Я сказал, все. Албанцу-мусульманину алкоголь нельзя, а если он югослав, то выпьет. - Даро, пойдем, - попросила Стана, сжимая мое запястье. – Тебе ничего не нужно делать и не перед кем отчитываться. Освободив руку, я подошел к столу и поднял рюмку. Обвел взглядом всех присутствующих, смотря каждому в глаза – по сербскому обычаю, и ненадолго задержался на растерянном лице Станы. Она вновь покачала головой. - Живели, - выдохнул я главную здравицу любого сербского застолья, начиная с незапамятных времен, и опрокинул напиток в себя, надеясь, что так будет легче его проглотить. Жгучая, неприятная на вкус жидкость пролилась мне в горло, и я с трудом сдержался, чтобы не закашляться и не поморщиться. Двор затих как перед каким-то взрывом, казалось, что слышно как ветер шевелит ветки. Люди переглядывались, разговаривали друг с другом неразборчивым быстрым шепотом. Все будто не решались сказать первое слово. И тогда из-за стола поднялся дядя Евгений. - Не знал бы кто ты, - заговорил он. - Назвал бы сербом. Как звать? - Даро. Он чуть склонил голову, сузив глаза. - Скандар, - поправился я, и он кивнул, ощутимо сильно хлопнув меня по спине. - Хорошо. Живи, Даро, больше тебе никто ничего плохого не скажет. Не из-за сливовицы, нет – она просто проверкой была. Но раз Стана тебе верит и за тебя горой стоит, значит, и нам бояться нечего. Ничего не отвечая, девушка схватила меня за руку и потащила к подъезду. Забежав в квартиру, она, даже не разувшись, прошла на кухню и распахнула холодильник. - Тебе не нужно было это делать, - поспешно выговаривала она, отрезая кусок сыра. – Надеюсь, ты понимаешь какой это грех. - Не знаю, - качнул я головой и, подойдя, уткнулся лбом ей в затылок. - Я об этом не думаю. - Пьяный? – строго спросила Стана. - Откуда мне знать, я в первый раз пью. - Будь неладны эти соседи. - вздохнула она и, повернувшись, практически засунула мне в рот сыр. – Ешь, иначе сейчас совершенно развезет. Сейчас еще хлеба отрежу. Она прошла к хлебнице и, обернувшись, охнула. - Даро, это что такое? Почему на майке пятна? - Здесь? – я ощупал футболку на спине и не без досады обнаружил на пальцах следы крови. – Проклятье. Сейчас приду. Пройдя в ванную, я стащил майку и включил воду. С трудом дотягиваясь до загривка, я попытался промыть татуировку, еще раз поругав себя за то, что вообще ее сделал. - Постой, это же кровь… - настойчиво заявила Стана, распахивая дверь и замолкая на полуслове. – …была. Когда я соглашался на эту авантюру, я ни на секунду не представлял, что это как-то поднимет меня в ее глазах, что она увидит татуировку и, сразу признав во мне серба, забудет о помолвке и существовании Миро. Я не знаю, чем я вообще руководствовался - просто почувствовал, что мне это необходимо. Зачем – не знаю. Подойдя, она взяла с полочки губку и, намочив ее, осторожно смыла капельки крови. Совершенно молча, мне казалось, что она даже не дышит. Закончив, она так же молча вышла, оставляя меня со своими терзаниями. - Стана, - выйдя за ней, позвал я. – Ты обиделась? - Зачем ты крест наколол? – спросила она, отвечая вопросом на вопрос. – Ты мусульманин, тебе нельзя. - Мне много чего нельзя. Но я делаю. - Да, я заметила. Надеюсь, Стефанам досталось, завтра я еще добавлю. - Думаешь, они меня заставили? Девушка обернулась, одаривая меня разгневанным взглядом. - А кто еще? Только их головы могли такое придумать. - Моя еще могла, - ответил я, присаживаясь перед ней сидящей на диване.- Стана, прекрати беспокоиться о моей душе. Ее уже не спасти. - Все-таки ты захмелел. - Что у трезвого на уме, то у пьяного на языке. Но я все же трезвый. - Даро, ну зачем ты ее сделал? - почти взмолилась она. – Это глупость для мальчишек, но ты уже взрослый. Тебе нельзя было, да и … ну просто представь, что скажут твои родители? Если бы это хотя бы был албанский орел, они, возможно, смирились. - А он албанский. Правая голова его, левая – сербского. Только единство спасет сербов, Стана. И Сербию тоже. - Ты хотел сказать Югославию? - До Югославии ли сейчас, - усмехнулся я. - Ну вот ушли от нас боснийцы, хорваты и македонцы со словенцами, и что? Да, больно, бросили, предали, но это народ другой. А Косово вне Сербии не была никогда. Вот с этим смиряться нельзя. - Не знаю, возможно, ты и прав. Даро, - позвала Стана изменившимся голосом, в котором слышалась неуверенность. - Ты хочешь меня поцеловать? Видимо я все же действительно немного опьянел, если сам не заметил, как смотрю на нее. Моя рука слишком вольно лежала на ее колене, к счастью, скрытом брюками, а сам я даже не потрудился вновь надеть майку. - Кому интересно, что я хочу, - отозвался я, отодвигаясь от нее. – Ничего не бойся, я пальцем к тебе не прикоснусь, неважно в каком состоянии я буду. - Даро, не обижайся, - попросила она, соскальзывая с дивана. - Я не хочу, чтобы ты страдал, наоборот, я все сделаю, чтобы ты был счастлив. Вот хочешь, хочешь… - Не хочу. Девушка вздохнула, присаживаясь рядом со мной. - Я очень люблю тебя, - сказала она, смотря куда-то в стену. - Я никого больше так не люблю, как тебя, но это все равно не то, что нужно. Я за тебя боюсь, я волнуюсь, даже ревную тебя иногда…но это не так, как с Миро. Ну что мне сделать, чтобы ты был счастлив? - Просто будь рядом, - ответил я, поднимаясь. - Или хотя бы поблизости. Достав чистую футболку, я оделся и, забрав из ванной перепачканную кровью, сунул ее в сумку. - Оставь, ее же постирать нужно. - Постираю. - Ты что? - выдохнула она. – Зачем тебе сумка? - Избавляю тебя от проблем. - Хорошо, - кивнула Стана и, потянувшись, открыла шкаф. – У тебя матрас найдется? Полотенце выдашь? - Стана, хватит. - Ну ты же мне не откажешь в убежище, я же тебя приютила. Учти, в гостях я плохо сплю. - Стана, пожалуйста! – воскликнул я, хватая ее за запястье и выдергивая из рук свитер, который она уже собралась бросить в наметившуюся кучку одежды. – Почему ты все усложняешь? - А почему ты хочешь уйти? – спросила она отрывисто. – Почему тебя начало беспокоить чужое мнение? Всю жизнь прожить всему вопреки – и тут вдруг очнулся. Когда православный крест себе на спине набивал, ты думал, что ты албанец и тебя не поймут? - Нет. - Вот именно. Ты меня убеждаешь в том, что тебе плевать на все «нельзя», а сам в панике бежишь, едва про тебя скажут плохое слово. - Пусть так, - согласился я. – Это не так уж и плохо. - Раз так – пожалуйста. Я еду с тобой, не пустишь – буду ночевать на лавке возле дома. - Это шантаж. - Да. Если мне понадобится себя или тебя привязать к батарее, я это сделаю, не сомневайся. Стана встала, решительно сдирая с плеч пиджак и бросая его на диван, и направилась к выходу. Я с трудом смог поймать ее. - Я хочу как лучше. - Сложно как-то стало, - пожала она плечами. – Мы оба друг от друга что-то ждем, чего-то боимся. Почему мы не можем жить как раньше…. - Потому что ты все знаешь. Как раньше уже не будет. Забрав из сумки футболку, я ушел в ванную, чтобы привести ее в приличный вид. О том, чтобы уехать речи уже не шло - счет Станиных побед надо мной уже был разгромный. Я мог, без сомнения, собраться и уйти тайком, но шансов на то, что я не нашел бы ее утром у подъезда не было совершенно. Такова Стана - она свернет горы и выпьет море, лишь бы последнее слово было за ней. Мое упрямство по сравнению с ее - пустой звук. Наступившая ночь снова разбудила город воплями сирены и гулом двигателей самолетов. Опять и опять сотрясалась земля под ногами от ударов – самых сильных с начала войны. Откинув одеяло, я встал - бомбят, значит нам на работу – и в глаза мне сразу бросилась смертельно бледное лицо Станы, обращенное к потолку. - Как ты? – шепнул я ей, но ее лицо осталось неподвижным, а глаза все так же смотрели в пустоту. - Мы умерли, - прошептала она в ответ. – Все. Я чувствую как тяжело…. Мальчик, он протягивает мне руку. Вздохнув, я приподнял ее, закутывая в одеяло, и перенес на свой матрас. - Не ходи за ним, - заговорила она, кажется, обращаясь ко мне. – Он не за тобой. - Тебе приснилось, - ответил я, проводя пальцем по ее щеке. – Забудь о нем. Подложив под ее голову подушку, я, помедлив, все же лег рядом. Было невыносимо стыдно, но еще мучительнее было простое желание узнать, каково это лежать с ней рядом, не боясь ничего и никого. Казалось, она снова уснула, и я многое бы отдал, чтобы ей никто не помешал. Когда загудел телефон, я быстро схватил его, надеясь не разбудить ее. Звонили с работы, а значит спать ей оставалось всего ничего, но я все же хотел сохранить для нее эти несколько минут. - Да, - шепнул я в трубку, надеясь, что меня услышат. – Привет, Ядранка. - Вы едете? – крикнула ассистентка. – Даро, алло! - Я слышу тебя. Скажи куда, чтобы нам не ездить в редакцию. - Барица! Слышишь – Барица! Не вздумайте близко подходить – там рванул химзавод! Ты меня понял? - Понял, - ответил я и, отключившись, снова посмотрел на Стану. Если бы я только мог не будить ее… Склонившись над ней, я едва ощутимо, даже для себя, прикоснулся губами к ее плечу. Быстрое, почти неосязаемое прикосновение – вряд ли она его почувствовала, а у меня перед глазами поплыла комната. Эгоистичный албанец во мне желал только устроиться поудобнее и, обняв ее покрепче, остаться на месте, а не ехать куда-то, чтобы попытаться правдой спасти пару-тройку сотен жизней. Но его, как обычно, задвинули куда подальше. - Стана, - тихонько позвал я. – Нужно вставать, нас вызывают. Она не шевельнулась, и я только сейчас заметил, что ее глаза уже открыты. Спала ли она все это время, или ее разбудил звонок – это было неизвестно. И вряд ли она мне это расскажет. - «Te dashuroj» - выдохнула девушка, неотрывно следя за чем-то в пустоте. – Ты говорил мне тогда. Что это? - Я люблю тебя, - отозвался я, поднимая со стула свитер. Я уже и не помнил, сколько времени прошло с того вечера, как я сказал ей эти слова – десять дней, двадцать? На войне не бывает «вчера» и «позавчера» - сутки, по ощущениям, длятся чуть ли не год. Я помнил это тягучее, монотонное чувство ожидания чего-то страшного еще со времен десятидневной войны в Словении, хотя тогда еще жил в Косово. Оттуда Словения казалась другим полюсом, другим миром, шутка ли – тысяча километров! Я заканчивал школу и отлично помнил нервозность бабушки, постоянно срывавшую меня к себе в Митровицу под предлогом неотложных дел. В местной школе ко мне относились как к обычному ученику, который возникает среди недели и так же таинственно исчезает. Она забирала меня для одной цели - чтобы я, не отвлекаясь ни на какие дополнительные «уроки» с братьями, учился, читал то, что не было предписано программой, но, по ее мнению, было мне нелишним. Она очень боялась, что я, завалив вступительные экзамены в институт, никуда не уеду - мои замечания о том, что я вполне могу учиться в университете Приштины, она встречала категоричным протестом. Я вдруг задумался, как бы она отреагировала на то, что влюбился в сербку, да еще и помолвленную? Поддержала бы, пожалела или, тяжело вздохнув, признала бы, что, несмотря на все старания, ничего хорошего из меня не получилось? Скорее уж последнее. - А я ведь завидую тебе, Даро, - заговорила Стана. – Мне всегда казалось, что тобой нужно руководить, что тебе нужен направляющий, но нет. Ты оказался таким сильным, что мне даже и не снилось. - О чем ты? - Ты все вытерпел. Ты стал тем, кем сам хотел, ни на кого не ориентируясь, не живя по шаблону. И вроде бы должна была быть награда – но небеса свалили на тебя меня. - Ты мне не поверишь, если я скажу, что не мечтал о другой награде? Она медленно покачала головой. - Вот видишь. Стана, нужно собираться, - пожал я плечами. – Нас уже ждут.