Само слога Србина спасава

- Даро, ты хочешь домой? – поинтересовалась Иванка, закусывая карандаш. Ванда и Петра, тоже работницы телецентра, временно болтающиеся без дела и сидящие у нее, заулыбались. - В чем подвох? - поинтересовался я.- Я уже всем надоел? Вы хотите запихнуть меня в квартиру и взорвать? - Не тот дом, - покачала головой ассистентка. – Я про Косово. Я присел на пустеющий стул, даже не думая о том, что смотрю на нее слишком пристально. - Как-то странно… - Ничего странного. Нам нужен выездник в Косово, правильнее даже в Метохию, - она передала мне лист. - Коста прислал факс - в Джаковице бомбардировка, он из Приштины выехать не может. Начальство посоветовалось и решило тебя отправить. - Понятно. - Даро, ну откажись, если не хочется, - заговорила Ванда. - Скажи, что работы много, что не можешь уехать. Я думаю, шеф просто подумал, что ты хочешь там побывать, дома все-таки. - Стана где? – спросил я, вставая и машинально скручивая бумаги в трубку. - Не знаю, вроде у Елицы сидела. Найти ее? - Нет. Я вышел, направляясь в кабинет директора канала. Я надеялся, что я не встречусь сейчас со Станой – как раз о ней мне и нужно было поговорить. - Можно? – постучавшись, спросил я, приоткрывая дверь. – Я на минуту. - Хоть на две, - кивнул он. – Заходи, садись. Может, кофейку выпьешь? - Нет, не хочу. Я хотел кое-что попросить, это насчет Косово. - Конечно, можешь денек побыть дома, это не проблема. Заедешь к Константину, передашь через него записи и отдыхай. Если что случится, мы вызовем. - Нет, я не об этом, - покачал я головой. – Можно я Стану не буду с собой брать? Шеф застыл с пачкой бумаг в руке, смотря на меня глазами пластиковой куклы. Через минуту он, наконец, моргнул и положил листки на стол. - Даро, я правильно тебя понял – ты не хочешь, чтобы Стана ехала с тобой? - Точно. - Но почему? - По многим причинам. - Назови хоть пару. Теперь уже наступила моя очередь молчать, выбирая нужные предлоги. - Вы же знаете, там не просто бомбардировка. - Ты уже ознакомился? - Да. Налет на колонну беженцев. Это мясорубка. Директор засуетился, судорожно листая папку. - Стана из Грделицы приехала не совсем в себе. Это ее добьет. Кроме того - она сербка. - Что ты предлагаешь? - Я возьму Досту, она все же македонка, к ней там отнесутся терпимей. Если не согласится, поговорю с кем-нибудь из ребят. - Уф, ладно, - кивнул шеф. – Бери Досту. Стану отправим побегать по Белграду с близнецами, им нужен транквилизатор. - Спасибо. - Да не за что. Иди Гергиевскую уговаривай. Доста согласилась без особых проблем. Я вкратце объяснил ей, что от нее требуется и почему именно от нее, и она безразлично пожала плечами. - Да в чем проблема, Даро. Конечно, поедем. С великими предосторожностями мы спустились на стоянку (оригиналка Доста предлагала вылезти через окно по проводам). - О, счастье, - провозгласила девушка, захлопывая дверь. – Существует в мире машина, закрывающаяся с первого раза! Почини Йордану замок, я тебя умоляю. - Починю, - пообещал я, заводя машину, но отъехать не успел – дверь с пассажирской стороны открылась. - Вылезай, - попросил глухой голос, и Доста, разведя руками и бросив на меня извиняющийся взгляд, вышла. На ее место уселась Стана. – Поехали. Ехать было далеко – на мой взгляд даже слишком. Раньше я всегда ездил домой на поезде, и только ночными рейсами – просыпался уже в Приштине. Теперь все было сложнее, я точно не знал, сколько вынужденных остановок нам придется сделать и доедем ли мы до места назначения. Могли ли там обстрелять машину? С белградскими номерами – запросто. Потом возможно бы недолго погрустили, обнаружив у меня паспорт с косовской отметкой. Это беспокоило не очень сильно, Стана – куда больше. Всю дорогу она просидела, смотря в одну точку и почти не шевелясь. В голове крутились тысячи вариантов извинений, слова, которыми я мог объяснить, почему собирался бросить ее, но все они испарились, когда я заметил на дороге вооруженных людей. - Платок надень, - попросил я ее. Она перевела она меня непонимающий взгляд. - Что? - Шарф. На голову. Ни во что не суйся, сиди и молчи. Она вновь взглянула перед собой и, теперь уже увидев то, что видел я, быстро натянула на волосы серый шарф. - Даро, правильно? - Хорошо. Один из солдат, высокий, темноволосый, с низкими бровями, придающими лицу хмурый вид, вышел на дорогу и поднял руку. Я послушно остановился и, не став ждать пока меня вызовут, вышел из машины. - Куда же это в такое позднее время направляетесь? – заговорил он нахально, искоса посматривая на номерные знаки. Говорил нарочно по-албански, всем видом показывая насколько ему плевать, что собеседник его не понимает. - Домой, - ответил я, не без удовольствия замечая, как его глаза округлились, приобретая интерес. – Дальняя дорога, так получилось. - Можно на документы взглянуть? Его голос звучал уже дружелюбнее и чуть вежливее – все же я отвечал ему по-албански. - Пожалуйста, - кивнул я и, вернувшись к машине, и забрав права, протянул ему. – Вот. - А удостоверение личности не прихватил? - Ну конечно, все с собой. – Я передал ему паспорт, который он, раскрыв, принялся изучать. - Митровица? – переспросил он, улыбаясь. – Серьезно? Я тоже оттуда. - Вообще-то я из Приштины. Только родился в Митровице. - А жаль. Ну, а в Белград как занесло? Я пожал плечами. - Получилось так. Учился там, ну и остался. - Зря, албанцам там не место. А сербам – здесь. - солдат передал мне документы и заглянул за спину. - А это кто? Я улыбнулся, хотя на самом деле не планировал – вышло само собой. - Невеста. С родителями везу знакомить. - Хорошее дело. Наша? - Горанка. - Тоже неплохо. Как зовут такую красоту? - Дашери, - ответил я, даже не задумавшись. Почему – да просто соскочило с языка. Дашери означает «любимая», вот и вся разгадка. - Ну, счастливого пути, - ухмыльнулся албанец и отошел. – Оставайся, у нас весело. Кивнув, я сел обратно в машину и уехал настолько быстро, насколько можно, чтобы это не привлекало внимание. - Ты им сказал, что мы журналисты? - тихо спросила Стана, все еще не снимая платка. - Если бы я об этом упомянул, нас разорвали на тысячу кусочков. И даже мой паспорт нам бы не помог. - Ты им сказал, что мы оба местные? Да? - Да почти. Сказал, что ты горанка, и я везу тебя на показ родителям. Если хочешь, можешь меня ударить. Ее рука коснулась меня, но не ради удара, а просто, чтобы тронуть запястье. - А вдруг опять нарвемся на патруль? – спросила она. - Попытаемся во второй раз. Может и эти поверят. Не пришлось. До Джаковицы доехали быстро, будто все военные в окрестностях уже были в курсе моей легенды. Но впереди еще нас ждало самое трудное. - Посидишь в машине, я все сниму, потом запишем тебя, - предложил я. – По-моему, это будет хорошо. И не будем светиться на глазах у местных. - Почему? Нужно же посмотреть… - Там нечего смотреть, Стана, - отрезал я, отворачиваясь от ее глаз.- Просто поверь мне. - Что там, Даро? - Бомбежка. Колонну разбили. - Военные? - Нет. Мирные. Албанцы. Она замолчала, снова находя ту точку, которую буравила взглядом добрую половину дороги. Джаковица приближалась, была все ближе, и все меньше во мне оставалось уверенности, что я смогу уговорить девушку остаться и не ходить к месту происшествия. Когда я остановился, это чувство и вовсе равнялось нулю – и она конечно же вышла. Глупо было надеяться на что-то другое. - Господи, боже мой, - простонала Стана, поворачиваясь ко мне и утыкаясь в плечо. Первое свидетельство того, что случилось – маленькое окровавленное тельце ребенка лежало всего в нескольких шагах от нас. Круглое, истинно албанское личико не тронул страх – скорее всего его смерть была мгновенной. Он просто не успел ничего понять. - Мы уже ничего не исправим,- шепнул я ей и, отойдя, присел рядом с мальчиком. Как и Стана, тогда, у моста, я расправил его тельце, придавая спокойное, «спящее» положение, и положил ему на грудь игрушку, валяющуюся неподалеку. - Кто такие? – резко окликнули нас по-албански. Мужчина, уже старый, с седой бородой, но еще яркими очень темными глазами, смотрел на нас пристально, будто надеясь испепелить.- Что здесь ходите? - Журналисты, - выдохнула Стана, протягивая ему удостоверение. – Из Белграда. - Позлорадствовать приехали?- он, наконец, перешел на не слишком чистый, но вполне понятный сербский. - Наверное, так бы и сделали, если бы у самих хоть чем-то отличалось. - Томашевич, - буркнул старик, рассматривая документы. – Видел тебя где-то. А это кто? - Оператор, - ответил я, поднимаясь с земли. Мои ладони были перепачканы кровью, и Стана безмолвно передала мне платок. – Даро. Он проигнорировал мою протянутую руку, продолжая опираться на длинную палку на манер посоха. - И что нужно? - Снять для новостей. - Зачем? - Чтобы все видели, что есть что-то, что Косово и Сербию объединяет. - И что же это? - Кровь у албанцев и сербов одинаковая. И проливают ее сейчас одни и те же люди. Стана хотела что-то добавить, но передумала. Старик тоже выглядел задумчивым, меряя меня взглядом с головы до ног. - Пойдем, - кивнул он, перекладывая палку в другую руку. – Несколько минут можете снимать. Только как следует показывай. - Мы все одинаково показываем. - Знаю я вас, как же. Завтра покажете, что албанцы в Косово сербов поубивали. - Не скажем, - уверила его Стана. – Ни в коем случае, зачем же врать. - Молчи. Сказал же – знаю вас. Вам, сербам, наврать ничего не стоит, только бы себя красивыми выставить. – Он подвел нас совсем близко и махнул рукой. – Вот, любуйтесь. Все из-за вас. Старик отошел чуть в сторону, все же оставаясь достаточно близко, чтобы слышать все, что мы говорим. - Готова? – спросил я. – Все нормально? - Да. Как на Мораве не будет. Мы записались быстро и без всяких помарок – похоже, ей очень хотелось поскорее уехать отсюда. Я замечал, как она искоса смотрит на машины, возле которых работали люди, извлекая погибших и пострадавших. Семьдесят три жизни оборвались в один момент. Потом по всем телеканалам сообщат – из-за ошибки. Пилот решил, что сербы перебрасывают армию. - Спасибо, - дрожащим голосом, но все же вежливо поблагодарила Стана, но старик одарил ее лишь взглядом полным презрения.- Мы очень соболезнуем. - Не верю, - поморщился он. – Вы мечтаете, чтобы снаряды на нас сыпались ежедневно и убивали наших детей. - Только не говорите, что не желаете того же Белграду. Он обратил внимание на меня, но я не пожалел о сказанном. Это было типично для моего посещения Косова – через пару часов после приезда я выслушивал тех, для кого благом будет тот день когда «каждый серб получит свой нож или пулю». Тогда я обычно молчал, просто игнорируя те высказывания, но сейчас не сумел. - Знаешь, если бы я был лет на тридцать помоложе, - желчно усмехнулся старик. – Я бы прирезал тебя прямо здесь, на этом месте. - Если бы это случилось, вы увидели что я прав. И кровь у всех действительно одинаковая. - Ехали бы вы отсюда подобру-поздорову. - Мы уезжаем, - торопливо проговорила девушка, подталкивая меня к машине. – Спасибо, что помогли нам. - Благодарности от сербов не принимаю. Подожди ка, - остановил он ее и потянулся худыми морщинистыми пальцами к ее руке. Там, на цепочке, несколько раз обернутой вокруг запястья, висел мой орел, отданный ей в Алексинаце. – Откуда это у тебя? - Д-друг подарил, - нашлась Стана, инстинктивно отодвигаясь от него. – А что? - Албанец, друг-то. - Да. - Передай своему другу, что орлы с воронами не живут, - проговорил старик и, развернувшись, поковылял от нас прочь. Смотря ему в след, девушка осторожно заправила подвеску под рукав блузки. - Не обращай на него внимания, - попросил я. – Поедем. Я сознательно съехал с той дороги, по которой мы приехали, и она вряд ли могла этого не заметить, но какое-то время не подавала вида. - Здесь короче? – спросила она, наконец, не выдержав. - Нет, - качнул я головой. - Просто дорога, кажется, будет поспокойнее. Но не факт. - Почему ты так думаешь? - Хочу попробовать проехать через север, через сербские территории. Возможно, им даже врать не придется. - Если что, я выйду. Меня же они должны послушать. Я усмехнулся. Да, только она, ни разу не побывав в Косово до этого дня, может думать, что знает местных сербов. - Будем на это надеяться. Она вряд ли могла представлять какие они – косовские сербы. Люди, которые поколениями жили здесь, и, наконец, им в один момент объявили – все, земля не ваша и вы здесь чужаки. Слово «компромисс» здесь было чужим и никому не понятным – никто и подумать не мог, что они могут договориться. Не могут мусульмане и православные жить вместе, а то что они с успехом делали это сотни лет – так это просто от безысходности. Теперь выход есть, и у албанцев появилась сила, а значит сербы должны уйти. Это была моя земля, моя родина. «Земля дроздов» с черным орлом на флаге чужого государства – мы не признавали свое. Мечтали о независимости, зная, что не протянем в одиночку и дня, но были готовы быть с кем угодно, кто просто с фальшивой улыбкой соврет, что мы свободные. У нас не было своего языка, своего флага и даже своей нации - мы были просто албанцами, когда-то переселенными в Сербию и однажды решившими, что станем лучшими хозяевами не своему дому. Даже еще не независимое Косово практически полностью вышло из под влияния Белграда, живя так как ему хотелось. - Даро, что это? – воскликнула Стана, приникая к окну. – Это Газиместан? - Да. - Можно остановиться ненадолго? – умоляюще протянула она. – Буквально на минутку, я очень хочу посмотреть. Я остановился – сам давно не был здесь. Газиместан, кажется самый главный символ единства Косова и Сербии – здесь, на Косовом поле кровь тысяч сербов. В их память и установлен этот памятник, во славу тех, кто пал, защищая независимость. Символично. - Оj Kосово, Косово, земљо моја вољена, - тихонько запела Стана, проводя пальцем по срезкам бетонных труб, образующих одну композицию с памятником. - Земљо славних витезова Лазара и Милоша. Старая национальная песня сербов о той войне и неспокойном крае. Вряд ли кто-то в последнее время решался петь ее здесь, хотя бы из-за строчек в последнем куплете – «не дамо те Косово. То jе наше увек било, од старина остало» . То, что албанцы оценили бы такую «память», было очень сомнительно. Но даже у них не поднималась рука разрушить Газиместан. Случались единичные попытки осквернить, подорвать памятник, но пока все это пресекалось. Для меня он был таким же родным как и Приштина, как Грачаница, и их исчезновение значило бы то же самое, если бы я однажды приехал к пепелищу на месте родительского дома. Приштина… вот она совсем близко, всего в пяти километрах. Каких-то пятнадцать минут проехать по дороге – и я уже в своем неприветливом, негостеприимном, но все же родном городе. - Даро, - позвала Стана.- Хочешь заехать домой? Было трудно, но я покачал головой. - Почему? Хоть ненадолго, узнать как родители, братья. - Обратно я уже не вернусь, - ответил я словами бабушки. Теперь я уже хорошо понимал, что она имела в виду – вот это. Тот день, когда страна окончательно расколется и жизнь потребует определиться, за кого я. – Поедем? - Да, пора уже, - согласилась Стана, грустно смотря на меня. – Жаль, что так вышло. Снова дорога в объезд Приштины к Митровице, с замиранием сердца от каждой кочки, кажущейся в полутьме кем-то живым. Плотно закутавшая голову в шарф Стана уже примерялась, как будет смотреться с полностью закрытым лицом на манер никаба. - У нас так не ходят, - заметил я ей, и она, смутившись, убрала платок. – Да и в платках далеко не все. - Правда? - Да. Думаю, это от семьи зависит и от самой женщины. Мама носит, Донита, жена Илира, тоже. А Гента скорее на Илиона его наденет. Мы все-таки очень долго с сербами прожили, трудно сразу перекинуться на другие правила. - Наверное, это сложно. А мы будем заезжать в Митровицу? - Да, надеюсь, на мостах нет баррикад. Там это любят. - Господи, какой ужас, - вздохнула девушка. – А ты же здесь родился? - Есть такой факт в биографии. - Вы здесь жили? - Нет, просто мама невовремя приехала к бабушке. Или я невовремя явился, точно не знаю. Бабушка говорила, что я тогда был очень серьезным. - Тогда ты не сильно изменился, - улыбнулась Стана, рассматривая город.- А где она жила? - Вон там, у моста. - Давай выйдем? Я хотел понять, что это был сарказм и шутка, но, похоже, это было не так. - Давай? – повторила она, смотря на меня. - Времени еще мало, нас никто не увидит. - Ну, если хочешь… - Я хочу, чтобы ты вышел. Мы в Косово, а ты даже дома не побывал. Она опять была права. Домой хотелось и хотелось сильно, но, в общем, я чувствовал, что дыша косовским воздухом, я уже там, с мамой, с отцом, с братьями, которые засыпали бы меня остротами, едва я переступил бы порог дома. Нельзя выбрать «не ту» сторону и остаться своим среди тех, кого оставил. Предательство не прощают, а на их взгляд мое поведение никак по-другому назвать нельзя. - Вот этот, - кивком показал я, прислоняясь спиной к соседскому забору. Домик, точно такой же, каким я помнил его с самого детства – только занавески на окнах уже не бабушкины. Ограда поменялась, и стоящим под навесом столом, который бабушка скоблила и отмывала, как заведенная, каждую неделю, похоже, уже давно никто не пользуется. Казалось, что дом все же немножко умер вместе с бабушкой, и новые жильцы жизнь в него вдохнуть уже не смогли. - Нашли место стоять, - пробурчал недовольный женский голос, и Стана едва успела отскочить от выплеснувшейся ей под ноги воды. Сухощавая недоброго вида женщина, держа в руке таз, заковыляла обратно, бормоча себе под нос. – Ходят и ходят, будто дорог больше нет. - Тетка Злата, - позвал я ее и она обернулась. – Здравствуйте. Не узнали? - Даро, - выдохнула женщина совсем тихо, возвращаясь к ограде. – Ой, не признала сразу, как же я так. - Да уж лет пошло много. Как вы? - Ох, Даро, плохо. Очень плохо, совсем нас замучили. А уж соседи-то эти, свиньи проклятущие, - повысила она голос, словно надеялась, что они ее услышат. - Дня не бывает чтобы бабушку твою не вспоминали, царствие ей небесное. Какой человек был хороший, душевный. Не то что эти – думают, напугают меня. - Кирилл как? - Служит. Там, в Сербии служит. - Это хорошо, - кивнул я.- Главное, что не здесь. - Да, сама радуюсь. А ты-то здесь как? Домой приезжал? - Нет, по работе. Под Джаковицей колонну беженцев разбили. - Не может быть, - охнула женщина. – Как же так? Ужас какой. - Да, совсем уж мало приятного, - согласился я. - Да, а это Стана, мы работаем вместе. - Как хорошо, - заулыбалась тетя Злата, рассматривая девушку. - Сербинка – красавица. Анастасия. Очень приятно. - Мне тоже, - зарделась Стана. – А я и не знала, что на этой стороне сербы живут. - Живем, а как же. Не побежим, не поддадимся – скорее самих их выгоним. Тито пустил их всех, а мы теперь терпи их, паразитов. - Тетка Злата! - возмутился я, впрочем, ни капли не обидевшись. Кажется, мне это досталось от бабушки - две соседки бесконечно переругивались через заборы, чтобы спустя буквально пять минут сидеть рядом на лавочке и обсуждать текущие дела. Да и со мной – я отчетливо помню ее грубоватый голос, выговаривающий - «ууу, шиптар», и руку, одновременно протягивающую мне яблоко или конфету. - Ну я вообще-то тоже албанец. - Да какой ты албанец, у тебя прабабка сербка, - отмахнулась женщина. – Стана, а как же ты девочка такая молоденькая, а считай на войне? Опасно. - Почему я молоденькая, я Даро ровесница. - А он то какой? Мальчишка еще. Что мы тут стоим, пойдемте, дома посидим. - Спасибо, тетя Злата, но мы пойдем. Нам пора уже, мы просто заехали. Стана попросила показать. - Жалко, - расстроилась женщина. – Уж не забывай нас, заезжай, как домой в следующий раз соберешься. Даро, - позвала она и жестом попросила наклониться поближе. – Родители-то против не будут, что с сербкой? - Ну, тетя, Злата, ну работаем же вместе. - Будешь мне еще на уши лапшу вешать. Все, езжайте. - Притянув меня к себе, она крепко поцеловала в щеку. - Даст бог, доберетесь счастливо. - На мосту баррикад нет? - Нет вроде. Там патруль только на той стороне должен стоять. Документы проверят и отпустят. Все действительно прошло гладко. Военные «на той» стороне смотрели на мой паспорт с легким недоверием, попросили права, удостоверение журналиста. Наконец, не найдя признаков подделки, нас отпустили, даже пожелав счастливого пути. - Даро, а про твою прабабушку - это правда? – поинтересовалась Стана, когда Косово осталось далеко позади. - Да, - отозвался я. - Случилась такая неожиданность у нас в семье. - А ты ее знал? - Нет, она довольно рано умерла. Ее даже Илион, кажется, не застал. - Ну все, теперь я окончательно не смогу тебя воспринимать как албанца. - А как же меня воспринимать? Сербом? - Нет, тем, из-за кого Косово - это Сербия. Косоваром. Вывод был интересным. Косоваров не существовало в принципе – были косовские сербы и косовские албанцы. Я находился где-то посередине, разрываемый на части. Дед замечал, что в доме «сербенок растет», но без злости, с которой об этом говорили братья. Ему, сербу на целую половину, то, что я далек от поведения настоящего албанца, совсем не казалось чем-то плохим. Когда подходило время молитвы, он, сам глубоко верующий человек, только пожимал плечами - «ну, пойди, побегай» и тяжело вздыхал - «ох, мама, наделала дел» . Но внуком я был любимым и все это прекрасно знали. - Подкину тебя домой, а сам отвезу кассету, - сказал я, уже проезжая по Белграду. Ужасно длинная дорога заставила меня побаиваться, что просто усну за рулем, и поэтому я думал только о том, как поскорее лечь спать. – Глаза слипаются. - Я с тобой, - ответила она негромко. - Вдруг что случится по дороге. - Да ничего не случится. - И все же я поеду. Она умела настаивать. После двух-трех попыток просьб обычно следовало категоричное заявление – а могла еще и ногой топнуть. «Рыжий тиран» - хихикали девчонки с ее курса, «Тито в юбке» - подшучивали надо мной знакомые ребята. То, что она вьет из меня веревки, было заметно всем, хотя я и не пытался это скрывать. Гоняться полдня, разыскивая какую-то особую бабочку, а потом еще два наблюдать за тем, что она делает - это признак подкаблучника. В моем случае это было признаком того, что я ее просто боялся. - Давай, я отнесу, - предложила Стана, протягивая руку за кассетой. – Скажу, что ты уже совершенно не ходячий. - Я вполне ходячий. Ладно, отнеси, а я к нам зайду, заберу кое-что из стола. - Договорились. - Эй, Даро, - окликнула меня выглянувшая в коридор Драга, помощница режиссера. – Тебе сегодня два раза звонили. - Кто? - Ну кто, поклонники, конечно. Какой-то весьма неприветливый мужчина. - Надо будет, еще раз позвонит, – отмахнулся я. – Если меня не застанет, попроси передать через тебя. Я поднялся в «кабинет», сегодня на удивление пустой. Выдвинув ящик, я поднял бумаги, надеясь найти завалившиеся куда-то чистые кассеты, но в этот момент телефон на столе зазвенел. - Телецентр, - ответил я поднимая трубку. - Скандара Кадаре, - требовательно проговорил знакомый, не привыкший к сербскому голос. Вздохнув, я сел на стул. - Это я, пап. - Наконец-то. – сердито выдохнул отец. – Почему тебя никогда нет на работе? - Потому что я не работаю в кабинете. - Это твое дело. Скандар, нас бомбят. - Я знаю. - Но тебя это не взволновало. - Я звонил Илиону, и он сказал, что все в порядке. И у нас работает группа в Приштине. - Группа, - повторил он, но получилось намного презрительнее, чем у меня.- Что они сказать могут? Сербы, им плевать на то, что у нас тут происходит. - Под Джаковицей разбомбили беженцев, - сказал я просто. – Албанцев. - Когда? - Сегодня. - Чертовы сербы, - практически прошипел отец. – Их бы всех, всех… - Это были американцы, - перебил я его. – Их самолеты. - Это неправда! - Правда. - Тебе дали неверную информация! - Я сам только что оттуда! Я выезжал на место сам, я видел, что они сделали, папа. Семьдесят три человека - и это только мертвые. В трубке повисла тишина, будто связь прервалась. Я терпеливо ждал, что он продолжит говорить или, возможно, бросит трубку, как он делал не раз. - Ты был в Косово? - спросил отец сухо. – Сегодня? Проболтался. Совершенно не готовый к его звонку, я не сразу смог сообразить, что можно говорить, а что нельзя. Отец звонил крайне редко и то обычно после того, когда ему кто-то набирал номер. Не в последнюю очередь редкость звонков объяснялась тем, что его не очень-то волновало как я живу. - Был, - отозвался я. – Снял репортаж и сразу уехал. - И не заехал домой. - Ты же знаешь, что сейчас творится…. - Я ничего знать не хочу, - отрезал он. - Я знаю только то, что мой сын не потрудился показаться на глаза родителям, потому что старался услужить сербам. - Давай не будем об этом. - Ты должен вернуться! Ты албанец, и должен быть со своими! - Мы одна страна, папа! Почему мы не собачимся с Метохией? - Не смей даже сравнивать, – выговорил он медленно. Я чувствовал, что в нем закипает злость, я уже давно научился ее определять. – Они неверные, они захватили нашу территорию. Их нужно уничтожать. - А ведь они жалели наших малышей сегодня, - ответил я. В руке щелкнула трубка, и я ослабил хватку, боясь, что сломаю ее. – Я уверен, что тысячи будут сегодня плакать, смотря новости. А ты плакал, пап, когда смотрел, что авиация сотворила с поездом? - Я не смотрел. - Вот именно. Ты даже не смотрел. - Не смей так со мной разговаривать! - Посмотри, пап. - Я уже был не в состоянии себя остановить. – Вдруг когда-нибудь передадут сообщение о том, что оператора РТС разнесло на куски американской бомбой! Может тогда ты поймешь, что они никого не защищают, что им плевать и на Косово, и на Югославию! - Я пойму только то, что ты по своей дурости погиб, хотя мог бы жить, воюя за права своего народа, а не прислуживая врагам. - Я воюю. Каждый день. И делаю все, чтобы люди знали, что Косовр - это не только солдаты с албанскими нашивками, которые готовы убивать даже соседей, с которыми прожили рядом всю жизнь, только потому что они сербы. - Да, нужно жертвовать чем-то незначительным для великих целей. А ты? Что ты для Косово сделал? - Я пойду воевать, если понадобится, - выдохнул я, переходя на сербский. – В армию Югославии. Чтобы спасти Косово от того, что вы зовете независимостью. Положив трубку на рычаг, я опустил голову на руки. Это был конец. Этого мне отец не простит никогда. Я не соврал ни в одном слове, не пытался вывести его из себя своим противоречием – я говорил только то, что думал. И это было только хуже. - Даро. – Руки с тонкими пальцами осторожно погладили меня по голове. Она присела рядом на корточки, смотря на меня – я чувствовал это. – Я слышала все, прости меня. - Почему я не как все? – спросил я скорее себя, чем ее. - Почему я не могу думать как они, молиться как они, жить… - Тебе не надо быть как все. Ты хороший тем, что другой, тебя все любят за это. - Да, - мрачно усмехнулся я. – Пытаясь скрыть, что боятся. - Ну что ты говоришь, почему тебя кто-то должен бояться? - Потому что я албанец и всех перережу. - Глупости какие-то, - качнула головой Стана и, приподнявшись, обняла меня. – Все знают, какой ты отличный. Что ты никогда никого не обидишь и не дашь в обиду. Я это знаю точно. – она замолчала на минуту. – Я скучаю, Даро. Я не могу там быть больше одна, я с ума схожу. Я не могу спать, они приходят постоянно. - Кто? - Те люди из поезда, - шепнула она, и мне на руку упала слезинка.- Я их вижу, обгоревших, израненных, они зовут меня… - Это же просто кошмары. - Нет, не просто. Мне было страшно с самого твоего ухода, но после этого стало совсем плохо. Я боюсь, Даро, боюсь остаться одна. Они ходят за мной, будто хотят предупредить о чем-то плохом. О том, что я потеряю кого-то родного. - Стана, но ведь у твоих дома все в порядке, - пожал я плечами. – Восстановят линию, и ты будешь всегда знать как у них дела. - Родные - это не только мама и папа, - покачала она головой. - Миро. Ты. Я не могу ничего узнать про него, мне никто не может ничем помочь, я пыталась. Я знаю, что так поступать нельзя и говорить тоже, но…если ты меня любишь – вернись, пожалуйста. Еще одну ночь с мыслями, что в Косово убили Миро, а ты подорвался на той ракете, я просто не переживу. Снова зазвонил телефон и она подняла трубку. - Телецентр, - по привычке ответила она, выслушивая звонящего. – Здравствуйте. Да, конечно, сейчас. Она протянула мне телефон. - Тебя. - Меня? – переспросил я, принимая трубку. Кто это мог быть, отец - нет, он ни за что не перезвонит. Илир, Илион – они скорее позвонили бы на мобильный. Больше некому, но, возможно, просто кто-то по работе. – Да? - Сынок. - Тихий голос мамы развеял все страхи, едва прозвучав первыми родным нотками. – Здравствуй. - Здравствуй, мама. Как ты? - Я хорошо. Как ты, родной? - Работаю. Много. - Папа сказал, ты дома был. - Нет, мам, не был, - качнул я головой. - Снимали в Джаковице. Прости, я не смог заехать. - Я понимаю. – Кажется, она улыбнулась на том конце провода. – Отец очень рассердился, ты сказал ему что-то плохое? - Только то, что думал. - Значит, плохое…. Еще бы, кто как не она знала своего непутевого сына. Она боялась отца, боялась ему противоречить, как, впрочем, и все – однажды он влепил пощечину Илиону за то, что кто-то сообщил, что его видели на улице с бутылкой пива в руках - брату тогда было двадцать пять. Я не боялся его ни в восемь лет, ни в пятнадцать - и едва после очередного «учения» тяжелые шаги отцовой походки затихали на пороге, меня обнимали чуть жестковатые, но бесконечно родные и любимые мамины руки, гладящие мои вспухающие рубцами иссеченные плечи. - Ты из дома звонишь? Он ушел куда-то? - Нет, от Генты. Пришла, чтобы позвонить тебе. - Передай ей спасибо от меня. - Передам.- Она сказала несколько неразборчивых слов в сторону. - Гента передает привет. Говорит, что Илион ужасно злится на тебя. - Не удивлен, - вздохнул я. – Оставим его – как ты сама? - Хорошо, родной. Мне нельзя болеть – вон внучат сколько. - Как Ерта? - Большая, - ответила мама тепло. – Нашла какие-то книжки, твои еще, попросила у меня спрятать, чтобы отец не отобрал. Серьезная стала. На тебя похожа. - А маленькие? - Аднан с Олбаной в один класс ходят. Он списывает у нее все, но защищает. Драчун. - В Илира. А Ардиана с Элирой? Энвер? - Две подружки – все что-то мастерят, хозяйственные. А Энвер тихий. Кажется, тоже на тебя будет похож, даже глаза зеленые. - Плохо. Тяжело ему придется. - Ничего, если действительно в тебя, то характер покажет, - засмеялась мама. – И Гента снова беременна. - И не надоело ей? - Разве плохо когда много детишек? Вот Донита родила, хоть и неспокойно сейчас. Волнуется сильно. - Донита? – удивился я. – Когда? - В начале марта. Мальчика. - Что ж, передай ей, что она молодец. Хотя и сумасшедшая – с ее то здоровьем. - Передам. Знаешь, как назвали? Скандаром. - Попытка номер два? - Нет, она сама так захотела, а мы с Гентой поддержали. - Зря вы. Сразу нелюбимый – он же не виноват. - Отец нянчится. Каждый день приходит, сидит с ним. Смотрит все. - Боится, - вздохнул я.- Не хочет, чтобы как я вырос. - Наговариваешь. Несмотря ни на что, отец тебя любит. – она замолчала ненадолго. – Илион пришел. - Не будем больше. Ты только не болей, мам. Все остальное неважно. - Береги себя. И звони почаще. - Обещаю… - сказал я в трубку, уже слушая короткие гудки. Я мог звонить каждый день, если бы не знал, что отец будет долго отчитывать ее за то, что она только по телефону болтает. Теперь же даже звонок раз в год вряд ли причинит дома много радости. Потянувшаяся ко мне Стана мягко вытащила телефон из моей руки. - Поедем, - проговорила она. – Нужно отдохнуть, ты очень устал. Она снова не спрашивала, не считалась с моим желанием, а я опять ей простил это. Ее дом, квартира – все знакомо, будто не уезжал. - Вот и матрас пригодился, - проговорила Стана. – Я.. я не убрала его, в общем, я сама на нем спала после того как… ты уехал. – она неуверенно посмотрела на меня. – Мне было страшно. Не знаю почему, раньше ничего не боялась. - Думаешь, со мной будет спокойнее? - Я это знаю точно. Она вышла из комнаты, а я сделал, пожалуй, самое необходимое дело – набрал телефон соседей. - Алеее, - прозвучал в трубке тоненький голосок. - Это Лепа. - Привет, - улыбнулся я. – Лепа, а мама далеко? - Нет, близко. А это кто? - Даро. - Дядя Даро! Мама! – завопила она, практически оглушая меня. – Там дядя Даро в телефоне! - Ну и что ж кричать так, - донесся до меня голос Веры. – И он не в телефоне, а звонит по нему. Да, Даро. Что-то случилось? - Нет, просто хотел предупредить, что сегодня дома не ночую. А то вы же наверняка меня похороните. - Ну конечно, если бы не предупредил. Хорошо, мы за все присмотрим. Не беспокойся ни о чем. - Да я не очень беспокоюсь. Ну все, пока. - Счастливо. Нико шлет привет. - Ему тоже, - ответил я и отключился. Не узнали, что произошло, где и почему я собираюсь ночевать – это очень странно и совсем не похоже на соседей. Во всяком случае, на моих. Все приготовления ко сну прошли быстро, и я, наконец, коснулся такой желанной подушки. В общем-то, мне сейчас было без разницы, есть ли она, или мне придется улечься в машине или даже на полу. Когда я хочу спать, я принимаю таланты лошади, ежа и даже летучей мыши, то есть сплю в любых условиях и положениях. Меня разбудил не ставшая уже привычной сирена воздушной тревоги и не взрывы где-то вдалеке. Просыпаясь, я, все еще спросонья, отчетливо слышал всхлипывания, хоть и тихие, но совсем близкие. Открыв глаза и бросив взгляд на диван, я не увидел ничего, кроме комка одеяла столь маленького размера, что с трудом можно было поверить, что в нем скрывается человек. Оставив свою кровать, я подполз ближе и положил руку ей на плечо. - Тише, это я, - успокоил я вскрикнувшую девушку. – А говорила, что со мной не страшно. - Не страшно, - покачала она головой. – Прости, что разбудила, я надеялась, что ты не услышишь. - Я плохо сплю, когда рядом плачут. Снова что-то приснилось? - Мальчик, - вздохнула Стана и слезы вновь полились из ее глаз. – Тот, под Джаковицей. Господи, почему такое случилось, за что его так? - За то, что оказался не там, – ответил я и передал ей платок. – За то, что кому-то захотелось убить. - Как это может захотеться? Ведь это живые люди, это дети. - Не для всех военных это важно. Большинство учат тому, что цель всегда остается целью. - Неужели? То есть, если они даже будут знать… - Пойдем, - позвал я ее, протягивая руку, и она неуверенно вложила в нее свою ладонь. Я поднял ее на ноги и подвел к окну. Даже заклеенное, оно все равно не скрывало алого зарева горящего где-то далеко Белграда. - Видишь – каждый дом, каждый подъезд, школы, детские сады. Они бомбят, не зная точно, куда именно упадет снаряд и кого он убьет. Казармы военных находятся возле жилых кварталов, больниц, но никто не думает об этом – у них есть цель. Мосты – ведь по ним не только может пройти техника, но и люди, которые бегут от войны. А переправы это практически первое, что они взрывают – в каждом мало-мальски значимом городе. Им просто не нужно чтобы мы куда-то бежали. - Так что им нужно? – спросила Стана, смотря на вспышки огня. – Уничтожить нас всех? - Скорее просто показать, что они самые сильные в мире. И что никто им не указ. Я поднял одеяло и накинул ей на плечи. Вид из окна завораживал своей зловещей красотой, и я не мог заставить себя отойти, хотя и знал, что она означает только то, что где-то в этом городе гибнут люди. - Почему нас все так ненавидят?- повела она плечом.- Всю свою историю мы воюем и этим войнам нет конца. Даже те, кто был совсем близко – и те отказались. Никто не помог…. - На хорватов надежды было мало. - На них ее совсем не было. Кажется, они рождаются уже усташами. - И с ножами. - И с ножами, - повторила она. - И все только и хотят резать, убивать… Никому в жизни не приглянулись. - Русским, - напомнил я и она кивнула. - Тут ты прав. Не было войны, чтобы не помогали. Знаешь, я когда была маленькая, всегда думала, что Советский Союз и Россия - это такие очень большие, красивые женщина и мужчина, которые приходят к нам и смотрят - все ли хорошо. И мама мне всегда говорила, что если буду плохо есть, то она им расскажет, и они очень расстроятся. - Да уж, ты была выдумщица, - усмехнулся я. – Недаром журналистка. - Тетя Сузана рисует хорошо, вот она мне нарисовала – Союз, в форме, в пилотке, в сапогах, ну как солдат, и Россия в сарафане в кокошнике. Ох, какая я была счастливая тогда, всех соседей обежала, показала. А потом мне их Гойко порвал. Вот почему как только он появляется, то сразу проблемы? - Такой человек. Как близнецы наши. - Кажется, он хуже. А если бы его было двое… - Все в двойном экземпляре - это уже слишком. Вот если бы у меня был близнец – была бы катастрофа. - Тебя нельзя делить надвое. Другого такого нет и быть не может. На горизонте вновь вспыхнул и тут же погас огонек, освещая ее лицо, обращенное ко мне. Как кукловод марионеткой моя дурацкая, никому не нужная любовь управляла мной, упорно направляя к ней, заставляя сделать шаг. Но я, похоже, существовал только для того, чтобы не подчиняться никому и ничему, даже своему сердцу. - Давай спать, - предложил я, отступая назад. – Мы можем так всю ночь проболтать, а завтра? - Ты прав, - согласилась она и протянула мне одеяло. – Я больше не разбужу тебя. - Наоборот, буди, если что. Но все же ничего не бойся.