Само слога Србина спасава

Снова Рума, поистине героический городок за последние два дня. ПВО, работающие на прикрытии столицы, творили чудеса – самолет-невидимка F-117 считался практически неуязвимым для радаров, чем и заслужил свое прозвище. Их не удавалось засечь и сбить современным установкам, а наши, еще советские, совсем уже не юные зенитки сумели. По ощущениям это было похоже на то, если бы мы вдруг узнали, что маленькие «МиГи», стоящие на вооружении, вдруг взлетели бы в небо и вышли на орбиту Земли – то же чувство эйфории и некоторой нереальности происходящего. Местные жители разделяли мои чувства - несмотря на ранее время, похоже, дома не остался никто. Не боясь уже ни налетов, не бомбежек люди танцевали и пели, радуясь неожиданной победе. Высунувшуюся из машины Стану, собравшуюся спросить, где нам искать тот самый самолет, сразу же затянули в толпу. Вернулась она не раньше чем через пятнадцать минут, в венке из листьев и нездорово раскрасневшаяся. - Они меня выпить заставили, представляешь! – воскликнула девушка. - Уперлись, чуть ли не силком напоили, хорошо, что ты не вышел. - Самолет-то они куда дели? - Военные забрали. Увезли к себе, нам сейчас дорогу покажут… вот Неманя. – Она показала на появившегося впереди парня на стареньком мотоцикле. - Езжай на ним. Сами бы мы ни за что не нашли место дислокации ракетного дивизиона, это я понял очень скоро. По запутанным грунтовым дорогам парень вел нас довольно долго, но потом уехал обратно, только махнув рукой, призывая ехать вперед и загадочно бросив «Там встретят». Действительно встретили - через четверть километра дорогу перегородил шлагбаум, из-за которого в нас целились из автоматов трое солдат. Ждать пока нас вытащат силой мы не стали и вышли сами с уже приготовленными документами. Один из дежурных, единственный офицер долго и придирчиво рассматривал удостоверения, потом паспорта. Вернув документы Стане, он задержался с моими, испытующе смотря на меня. - Титова-Митровица? – уточнил он место рождения, вновь открывая книжечку. – Какой берег? - Южный. - Хммм… албанец значит. - Косовский. - А есть разница? – усомнился офицер, еще раз сверяясь с фотографией. – По-моему никакой. - Если вы думаете, что он боевик, то очень зря, - вмешалась Стана. – Он живет в Белграде уже шесть лет, и, поверьте мне, с красно-черными нашивками не ходит, флагом не размахивает и независимостью не бредит. - А вы прямо так и знаете, чем он бредит. В голове у него бываете? - Стана, успокойся, - попросил я уже начинающую сердиться девушку. – Мы все решим, не надо ругаться. - Знаю! - воскликнула она, отстраняя меня. - Лучше вас знаю! И Косово - это Югославия, и я не могу понять, почему это мой паспорт вас не смущает, а его чем-то не нравится? А если я вам скажу, что я не сербка, а русинка или словенка, вы мне тоже будете вопросы задавать? - Девушка, это секретная часть, - отчеканил мужчина. - Мы должны предотвращать все попытки проникновения на территорию вражеских разведчиков, и если мне понадобиться обыскать вас, допросить с пристрастием, включая поминутный рассказ о ваших передвижениях после пересечения границы Косовской автономии, вопросы о детстве и проверку на знание гимна республики, то я это сделаю. Я вообще не должен вас пропускать без официального разрешения генштаба, понятно вам? - Томич, что у вас случилось? - спросил глухой голос из притормозившей у шлагбаума машины. - Это кто? - Мы журналисты, - отозвалась Стана обиженно. - Мы приехали, чтобы снять самолет-невидимку, а этот офицер нас не пускает из-за паспорта оператора. - А что с ним не так? – весело спросил мужчина. - Он что, американец? - Хуже, товарищ подполковник, - вмешался офицер у шлагбаума. – Он косовский албанец. - Вот как, - протянул он и, наконец, вышел из машины. Он был одного со мной роста, и умело использовал это, пристально всматриваясь мне в глаза. - Этот? - Так точно. - Интересно, - проговорил подполковник, все еще смотря на меня. Его глаза, серые, как у многих «настоящих» сербов, пронизывали будто бы насквозь. Застывшая маска его лица вдруг исказилась в кривой улыбке, и он отвел глаза. – Пропускай. - Но… - Я их доведу, там Дани сдам. Народ имеет право знать, какие у нас герои водятся, - Он приоткрыл дверцу зеленого «уазика» и шутливо повел рукой, указывая на сидения. – Прошу в наш вездеход, ваша посудина по нашим волнам не пройдет. Спорить было глупо, да и бесполезно, и мы, забрав свои вещи, пересели в его машину. За долгое время, постоянно проводимое за рулем, я совершенно отвык быть пассажиром, но сейчас подумал, что это во благо - действительно неважная дорога вряд ли оказалась бы нам по зубам. - Давайте знакомиться – подполковник Джордже Аничич, - представился мужчина, устроившийся на переднем сидении. – А вы откуда? - С РТС, - вежливо ответила уже успокоившаяся девушка. – Стана Томашевич. А это Скандар Кадаре, мой оператор. - Наслышан, как же, новости смотрим. А вы-то молодой человек, ну просто чистейший шиптар, вот только внешне не очень. Как же вас угораздило? - Не знаю, - пожал я плечами. – Так получилось. - Может, серб какой в родне затесался? - Вряд ли. Я знал бы. Знал. Затесался. Вернее затесалась - прабабушка со стороны отца. Дед любил рассказывать, как его отец сбежал из дома и украл невесту у ее родителей. Не взяли ничего - обустраивались на новом месте совершенно с нуля. Крошечная, тоненькая, как спичка, прабабушка обладала железной волей и характером – сказала, что не будет мусульманкой, и все тут! Четверо детей – дед, два его брата и сестра, позже уже десятки внуков - все истинные албанцы, без единой сербской черты. Мне досталось все ее – от русых волос и серо-зеленых глаз до равнодушия к исламу. У прабабушки этот ее принцип отняли – похоронили под полумесяцем и именем Пранвера вместо родного Весна. Ее любимые внуки очень постарались, чтобы никто не догадался, что они «не совсем албанцы». Мои братья и куча двоюродных - троюродных уже не знали об этом. - Приехали, - объявил Аничич, выскочив первым, и подал руку Стане. - Сейчас повожу вас к главному герою. Пройдя чуть в сторону, он поднял брезент навеса, укрывающего огромные обломки металла. На крыле по-прежнему выделялась звезда - опознавательный знак американских ВВС. - Вот такой он у нас. А вот сейчас… Дани! – позвал подполковник шагающего мимо мужчину. - Тут журналисты приехали, пообщайся. - Журналисты? – переспросил офицер, подходя к нам. – Уже узнали? - Да, конечно, нам сразу же сообщили, - ответила Стана, смотря на него преданными, почти влюбленными глазами. - Это, правда, вы его сбили? - Нет, самолет сбила ракета. - Простите, вы меня посчитаете сумасшедшей, но можно я вас обниму? - Эээ, - протянул мужчина. – Ну обнимите. Облегченно улыбнувшись, девушка бросилась ему на шею, заключая в объятия. - Спасибо, спасибо, спасибо, - лепетала она. - Вы такой герой, вы просто не представляете, что совершили! - Долг выполнил, только и всего, - с трудом проговорил военный и, высвободившись, пожал ее пальцы. – Полковник Дани. Золтан. - Стана Кадаре… - выдохнула она и только потом опомнилась, придя в себя. – Ой, то есть Томашевич. Это он Кадаре. - Жених? Уже примеряете на себя фамилию? - Ой, да что вы, просто оговорилась. Я уже привыкла - Стана Томашевич, Скандар Кадаре, сегодня в первый раз так оконфузилась. - Действительно, это она впервые, - подтвердил я, обмениваясь с офицером рукопожатием. – Скандар Кадаре. Спасибо вам за самолет, как-то спокойнее, когда он лежит здесь, а не летает в небе. - Это наша служба. Вы меня понимаете. А вы босниец? Имя необычное. - Нет, я из Косово. - Косовские ПВО тоже здорово работают, уже сколько ракет сбили, да и самолетов по слухам парочку, - улыбнулся Дани.- Еще бы армия эта им не мешала, вообще рвали бы там всех. - О, это точно, - поддержала его Стана. - А можно мы очень аккуратненько снимем обломки, конечно, чтобы ничего вокруг видно не было, а потом возьмем у вас интервью? Желательно большое и обстоятельное, чтобы вся страна видела, какие люди ее спасают. Полковник согласился, и наше пребывание там растянулось довольно надолго. В коротких перерывах нас напоили чаем и даже собирались накормить, но мы отказались – времени и так было немного. Опросили и нескольких других офицеров, тех что были на посту этим утром. Репортаж обещал получиться очень объемным и интересным. - Спасибо вам большое, - сердечно поблагодарила Стана военных. – Правда, то, что вы делаете – это совершенно невообразимые вещи. Я даже не могу сейчас сказать, что я чувствую – меня настолько переполняет гордость… - Вы нас перехвалите, - усмехнулся Дани. – Ну все, в добрый путь. Приезжайте снова, когда мы завалим еще парочку «невидимок». - Обязательно. - Водитель отвезет вас к шлагбауму, - сообщил Аничич и задумчиво посмотрел на меня. – Можно вас на минуту? - Да, конечно, - кивнул я. Стана села в машину, а я подошел к двоим офицерам, поджидающим меня.- Что-то случилось? - Ты не обижайся и не подумай чего плохого, - начал полковник. – В нации нет стыда, ни в какой. Но сейчас такое время. Короче, Скандар, вот так открыто, как нам сегодня, больше никому в том, что ты албанец, не признавайся. - Для твоего же блага, - продолжил подполковник. – Людям сейчас очень страшно, а страх нужно на ком-то вымещать. Все знают, из-за чего бомбят, сразу одна мысль – виноваты албанцы. Тебе скажу так – ври, говори, что босниец, хорват, македонец - тоже не сильно хорошо, но все же легче. Те войны уже прошли. - Вы хотите меня защитить? – уточнил я, не вполне веря в происходящее. – Почему? - Ты похож кое на кого, - уклончиво ответил Дани, а Аничич кивнул. – Да и просто – ты молодой, у тебя вся жизнь впереди. Глупо будет, если что-то случится… из-за обычного невежества. Сложно объяснить то, что слушать не хотят, понимаешь, Скандар. - Понимаю. Спасибо вам, - я пожал протянутые руки героев и просто хороших людей, которых мне послала судьба. – И я Даро. «Скандар» постепенно оседает только на документах. - Удачи тебе, Даро, - улыбнулся полковник и хлопнул меня по плечу. – Коллегу свою охраняй. - Обязательно. Молчаливый водитель - срочник довез нас до шлагбаума и, пожелав счастливого пути, уехал обратно. Тот офицер, что не желал пропускать нас, повторил его пожелание, но с меньшей правдивостью в голосе. Кажется, мне бы он с удовольствием пожелал бы слететь с трассы и сгореть заживо, но долг и вынужденная вежливость взяли верх. Я не расстроился - двое хороших людей, вошедших в мое положение, за один день уже неплохо. - Даро, - позвала Стана, рассматривая пейзаж за стеклом. Мы уже въезжали в Белград и катили по его улицам.- Почему я ошиблась? - О чем ты? - Ты понял. Когда представлялась. - Это всего лишь оговорка, - пожал я плечами. – Не стоит волноваться. - Второй раз за три дня. Это уже никуда не годится. - Ты устала, мы постоянно мотаемся туда-сюда, а когда выдается время отдохнуть – налеты. Простое переутомление. - Нет, это ненормально, - качнула она головой. – Останови, пожалуйста. Я послушался, и она вышла из машины, направляясь к огромному сооружению - храму святого Саввы. По слухам, он был самым большим православным собором в мире или, по крайней мере, одним из них. Необычайной красоты храм начали строить еще в девятнадцатом веке, но закончить его возведение мешали многочисленные войны. По-прежнему незавершенный, он все равно поражал своим величием даже меня, воспитанного на общем презрении всего христианского. - Как я давно не была на службе, - прошептала девушка, останавливаясь у нижней ступени. – Как стыдно…. - У тебя немного свободного времени, - напомнил я, остановившись за ее спиной. Вид церкви давил на меня, словно эти стены знали, что я мусульманин, иноверец, и не желали, чтобы я был так близко. – Если бы у тебя появилась возможность… - Я хочу венчаться здесь, - пылко заговорила она, не отрывая глаз от дверей. – Но Миро против. Он хочет маленький храм где-то дома в Нише или у меня в Алексинаце. Даже предлагал в русской церкви, что возле телецентрa, пожениться, но я так мечтала здесь…. В храме неожиданно мощно зазвонили колокола. Я не знал, почему они звонят, по каким случаям служители поднимаются на колокольню, и обычно эти звуки не производили на меня никакого особого впечатления, но сегодня что-то изменилось. Глухой гулкий одиночный звон словно прогонял мой страх, мою нерешительность, призывая действовать, забирать свое счастье. И я послушался, крепко обхватывая ее запястье. - Даро, ты что? – удивилась Стана, рассматривая меня. – Я хотела… - Пойдем туда, - выговорил я быстро и шагнул на каменную ступень. – Идем. - Зачем? - Я исполню твою мечту – ты выйдешь замуж здесь, в этом храме. Прямо сейчас. - О чем ты, я не понимаю! Все еще держа ее за руку, я медленно опустился на колени, неотрывно смотря на нее. Контролировал ли я тогда себя, осознавал ли, что я делаю - сейчас я уже точно знаю ответ. Нет. Постоянная необходимость скрывать свои чувства, напряжение от общего недоверия к себе, усталость от работы, от войны – я просто сломался. Тогда я думал, что делаю то, что должен был сделать давным-давно. - Выходи за меня, - выдохнул я. – Сегодня, сейчас. Милая, больше не будет никакого горя, никакой беды, я не позволю слезинке появиться в твоих глазах. Я буду на руках тебя носить, я все для тебя сделаю – только будь со мной. - Ты с ума сошел! – воскликнула девушка, пытаясь высвободить руку, но я вскочил, заключая ее в объятия. - Пойдем со мной, - убеждал я, целуя ее волосы. – Православие приму, Стана, все, что захочешь, для тебя сделаю. Никто не будет так любить, как я… - Отпусти! – взвизгнула девушка. - Албанец! Ты во всем виноват, ненавижу! Убийца! Вырвавшись, она попятилась назад, смотря на меня огромными испуганными глазами, и,круто развернувшись, побежала прочь, а я остался. Помешательство прошло, и я обреченно смотрел, как она убегает от меня, даже ни разу не обернувшись. «Сам виноват… сам...сам…ненавижу!» - ее крик взрывом перекрыл пульсирующую боль в голове, и я сел на ступени. Я пытался понять, что мне нужно теперь, но натыкался только на пустоту внутри себя – я больше ничего не хотел. Не было злости, не было желания отомстить, как и чувства освобождения и простого желания жить дальше. Но ощущение неизбежности присутствовало – это должно было случиться однажды. Я был не готов, но знал, что когда-то она все узнает и развеет все мои надежды – это было так же предсказуемо, как и жизнь простого одуванчика, который в один прекрасный день неминуемо превратится в нестройное облачко белого пуха. - Молодой человек, - позвал меня нестарый еще голос, и на мое плечо легла чья-то рука. Я поднял глаза, обнаруживая перед собой высокого мужчину в рясе с недлинной бородой. – Если вам плохо, зайдите в храм. Многие находят там облегчение. - Только я его там не найду. - А вы попробуйте, - улыбнулся он по-доброму и поднялся на несколько ступеней выше. - Никогда не знаешь, что тебе уготовано Богом. - Мне нельзя туда, - окликнул я уже приоткрывшего дверь священника. - Я мусульманин, слышите? Он отпустил ручку и вернулся ко мне. Вряд ли он был выше меня, но сейчас, с моего положения, он казался бесконечно огромным. - Вы на пороге храма, - сказал он, снова улыбнувшись. – В горе вы пришли сюда, а не в мечеть. Но все же позвольте мне дать вам совет – помолитесь. Попросите помощи у того Бога, в которого вы верите. Священник осторожно провел ладонью мне по плечу, как ему, видимо, казалось, незаметно перекрестил воздух у меня над головой и ушел. А я снова остался один. Я не верил ни в какого бога и упорно отвергал намаз, но сейчас впервые в жизни молился. Не кому-то определенному, а просто тому высшему существу, которое, я был уверен, существует где-то и распоряжается нами. Я просил счастья Стане, мира моей семье и стране, которую я люблю, родному краю. Себе я просил только одного – покоя. Я больше не хотел ни о чем жалеть и ничего бояться. - Ты какой-то вздрюченный, - заметила Ивка, когда я передал ей кассету для Ксаны. – Стана где? - Дома. Она устала. - Это понятно, все устали. А ты что не с ней? Уже съезжаешь? - Да, - кивнул я. – Погостил – и будет. К счастью, ассистентка не стала вдаваться в подробности, да и шеф тут же отправил меня домой – до следующего налета. Дорогой и уже почти родной двор, как и всегда, жил своей жизнью. Ветерок полоскал развешенное на веревках белье, у соседнего подъезда о чем-то разговаривали старушки. Парнишка из квартиры на первом этаже в одиночестве гонял мяч. - Привет, Владислав, - поздоровался с ним, и он, подобрав мячик, подошел ко мне. - Как дела? - Да нормально, - отозвался мальчишка неохотно. - Что один носишься? Остальные где? - Дома сидят. Мамки не пускают – боязно. - Понятно, - вздохнул я. Владислав сегодня был какой-то не такой – обычно активный веселый парень сегодня был хмурым и будто бы держался в стороне. – Владе, что-то случилось? - Да нет, просто… - он совсем по-взрослому потер шею и провел рукой по затылку, взлохмачивая волосы. – Ты же, дядя Даро, албанец. Так вот, говорят, что теперь албанцы все сербов режут. Значит, и ты такой… - Что? - вскрикнула его мать Наталья, появляясь из-за висящей простыни с тазом, полным белья в руках. - Ты что сказал такое? - Я правду сказал. - Я тебе сейчас покажу! – закричала женщина, швыряя тазик на землю, и с мокрой тряпкой в руках подбегая к сыну. - Ах ты ж погань! Воспитала сыночка! - вскрикивала она, сильно ударяя пытающегося увернуться мальчишку. – Пакость! Даро им мячи покупает, сетки натягивает, а он… Крысенок! - Наталья, не надо, - попросил я, отгораживая Владислава от нее. – Я тебя прошу. - Отойди, Даро! Сопляк, взрослых обсуждать вздумал. – Очередной удар пришелся по спине мальчишки и он взвыл от боли.- Не угодил, паразиту, умного из себя покорчить решил. Кто тебе, дрянь такая, это сказал?! - Учительница, - захныкал Владе. - По литературе. Она сказала… - Вот ведь стерва, - выдохнула Наталья, распрямляясь и вытирая испарину со лба. - Завтра зайду в школу, поговорю по душам. - И ей ничего не надо говорить, - снова вмешался я. – Ведь все же бывает, может она и права. - Даро, прости его, дурачка малолетнего, - всхлипнула женщина, оседая на землю и цепляясь за мои руки. – Ведь не знает, что говорит. - Ната, встань, - испугался я, пытаясь поднять ее на ноги. – Да ты с ума сошла! - Все эта дура проклятущая, не успокоюсь, пока со света белого не сживу, - не унималась Наталья.- Полы мыть в школе не доверят, ой, до Милошевича дойду - это что ж она гадина творит-то такое! - Владо, принеси воды, живенько, - велел я и всхлипывающий парнишка убежал.- Ну что ж ты при ребенке про учительницу так говоришь? - Не будет она больше учить, - покачала головой женщина, утирая лицо все той же тряпкой. – Не место фашистке в школе. - Сядь, успокойся. Наталья, ну что ты завелась так - ведь все может быть. Возможно, она сама из Косово, может, пострадала. - Даро, но ведь война, - заплакала женщина. – Все убивают: и мы албанцев, и они нас. Но стравливать-то зачем, ведь они же не солдаты, а всего лишь дети. Ведь ты живешь здесь, ты никого из нас не обидишь… Она снова залилась слезами, приникнув моему плечу. - Никогда, - пообещал я. – И не позволю никому. - Даро? Вернулся! - обрадовалась вышедшая из подъезда Любица и только потом заметила соседку. – Наталья, ты чего ревешь? - Да это я так, - отозвалась женщина и, шумно высморкавшись, залпом выпила воду, принесенную Владиславом. - Что стоишь, глазами хлопаешь? Прощения проси, живо. - Дядя Даро, ты прости меня, - занудно начал мальчишка. - Я не подумавши, тебе нас, наверное, не с руки резать… - Ууу, так бы и треснула, - вновь замахнулась на сына Наталья. – Ну ничего, отец со службы вернется, я ему все расскажу. Ух, он тебе и ввалит. Домой быстро пошел! Подхватив тазик, она погнала парнишку к подъезду, а я остался сидеть на скамейке. Надо мной никогда не висел вопрос возвращения домой в Косово, мне всегда хотелось остаться здесь, но сейчас становилось понятно, насколько эта война отделила меня от давно знакомых людей. Да, дома я неизбежно потеряю ту независимость, которую копил с годами, обживаясь в Белграде, привыкая к этим местам и людям. Как оказалось, для местных я все равно оставался албанцем, которого терпели только пока было спокойно в Косово. Уехать нетрудно - две сумки вещей и вперед, но что-то подсказывало, что в Приштине я тоже не свой. Жизнь в Белграде, с сербами наверняка оставят на мне несгладимый след. - Дядя Даро!- провозгласила Лепана, практически скатываясь по ступенькам прямо мне в руки. - Ты к нам приехал! - Заскучал по вам. Пришлось вернуться. - Та красивая тетя обижала тебя? - Нет, - покачал я головой. - Она хорошая. - Это хорошо, - вздохнула Лепа. – А Лазар получил двойку, потому что не выучил стишок, и папа сказал, что он не поедет к бабушке в деревню. - Расстроился? - Очень. Дедушка обещал построить корабль из палочек, а теперь его не будет. - Папа наверняка еще передумает. - Ой, Даро, - заулыбалась показавшаяся из дверей квартиры Вера. - Уже вернулся, а ведь ее так и не убрали. - Попробую с ней подружиться, - пошутил я, опуская девочку на пол. – Может, получится. Улыбка исчезла с губ соседки и она, прищурившись глаза, изучающе посмотрела на меня. - Лепа, иди тряпочки из корзинки сложи, - попросила женщина, подталкивая дочь к входу, и закрыла за ней дверь. – Даро, случилось что-то? - Нет, с чего ты взяла? - Ты уехал, мне та девушка показалась приятной. И женщина, которая приезжала снимать бомбу – она сказала, что ты наверняка не вернешься, пока ее не уберут. - Я решил, что дома все же лучше, - пожал я плечами, выбирая наиболее подходящую отговорку. – В гостях совсем не то. - Это конечно, - согласилась Вера, все же не поверившая мне. – Будь поосторожнее с ракетой, а лучше вот что – приходи к нам ночевать. Ты нас не потеснишь. - Спасибо. Я подумаю. Думать я, конечно, не собирался и уходить куда-то тоже. Хотелось побыть одному – и лучше дома место найти было сложно. Зайдя в квартиру, я оценил немного изменившуюся обстановку: заклеенные, плотно завешенные окна, застеленную кровать и пустоту на месте всех мало-мальски стоящих вещей – телевизора, магнитофона. В то, что меня могли обворовать, я не мог поверить даже под страхом смерти, поэтому сразу заглянул в антресоль шкафа. Магнитофон стоял там, и я был уверен, что остальные вещи я тоже найду, осмотрев все ящики. - Даро, совсем забыла, - дверь скрипнула, и в комнату просунулась голова соседки. – Вещички твои в шкафах, а с холодильником ничего страшного – я просто его помыла и отключила. Вот, я тебе молочка принесла и хлеба, - она сунула свою ношу мне в руки. - Я спрятала все - саперы эти уж больно пристально рассматривали. Увели бы, и ищи их потом. - Спасибо, Вера. Я сейчас деньги отдам. - Даже не думай, я все, что у тебя из съестного было, себе забрала – пожалела, испортится же. Вечером ужин принесу. – Женщина поморщилась, глядя на бомбу, и истово перекрестилась. – Спаси Господи, не могу на нее глядеть, до чего страшная штука. Она ушла, а я, наконец, разувшись, лег на кровать. Ракета, уже почти не опасная, но все же присутствующая здесь, вызывала ненависть своим присутствием и надписью, оставленной каким-то беспечным американским летчиком, не придавшему большого значения тому, что летит не пугать людей, а убивать. - Не надоело, - сказал я твердо, обращаясь не к мертвому снаряду, а к людям, которые послали ее к нам. Они не могли услышать меня, но мне было плевать. – Вы все равно нас всех не убьете.