Само слога Србина спасава

Проснулся я, как и всегда за последние два дня, не сам, а от оглушительного звона в дверь. Дома никто и не подумал бы звонить, а только стукнув пару раз для приличия по косяку, ворвался бы в квартиру, вываливая свои новости или проблемы. Но сейчас звонок гудел долго и протяжно, требуя впустить. - Ну тише же, - послышался в коридоре отчаянный шепот Станы и шелест домашних тапочек по полу. Пробегая мимо открытой двери, она мельком взглянула на меня и затормозила, тяжело вздохнув. – Разбудили. - Да ничего страшного, - качнул я головой, протирая глаза. – Открой, а то они, кажется, кнопку сейчас сломают. Она прошла, и дверной замок заскрежетал, открываясь. - Привет, Стана! - объявил жизнерадостный молодой голос. - Ты солью, случайно, не богата? Выручай! - Привет. Не богата, но поделюсь, - ответила девушка и отошла от двери. – Проходи, что стоять-то. Приглашать дважды не пришлось, и на пороге комнаты в мгновение ока возникла высокая, очень худощавая блондинка. Ее большие навыкате голубые глаза, кажется, стали еще больше, а крупный тонкогубый рот расплылся в белозубой улыбке. - Я вас разбудила, мне так неудобно, - извинилась она и быстро протянула руку. – Милованка. - Даро, - ответил я, поднимаясь, и отвечая на рукопожатие. – Ничего страшного, мне уже давно пора было встать. - Все равно, мне очень стыдно. Если бы я знала, что у Станы гости, то никогда бы не стала так трезвонить. О! – Девушка указала на заклеенные окна. – Очень интересно, а зачем это? - Чтобы стекла от бомбежек не бились. - Да неужели поможет? У нас, представьте себе, этой ночью лопнуло стекло в зале. Мама так перепугалась, ей даже пришлось принять лекарство. - Тетя Людица плохо себя чувствует? - спросила Стана, появляясь с небольшой баночкой в руках. - Из-за бомбежек? - Конечно, она очень боится. Представляешь, а маленький Горан, только Майя спустилась с ним в подвал, вырвался и убежал обратно домой. Весь дом перерыли, а он все время под кроватью с щенком сидел. - Ужасно. Бедный малыш. - Да. А вы почему не спустились? - Решили, что и здесь достаточно безопасно. - Ну да, наверное, - согласилась Милованка и вновь обратила внимание на меня. - Даро, я уверена, что с окнами это вы придумали. Может, вы и нам поможете, у нас нет мужчины в доме, а сами, боюсь, не справимся. - Я обещать не буду, но если работы сегодня будет немного, то я помогу, - ответил я. - Мне не сложно. - Ох, спасибо, - зарделась девушка. – Ну, я пойду тогда. Я буду вас ждать, Даро. - Соль, - напомнила Стана. - Ах, конечно. Верну на днях. До свидания. - Пока, - попрощалась девушка, провожая соседку за порог. Закрыв за ней, она вернулась, останавливаясь в дверях комнаты. – Ну что за люди такие…. - А что случилось? - Ты что реально поверил, что она пришла за солью? - А за чем она могла еще прийти? - удивился я. – Кажется, она больше ничего не спрашивала. - Наивный человек, она тебя пришла посмотреть. Бабушка Бояна нас видела, возможно, еще кто-то. Даро, народу кровь из носа хотелось узнать, какой ты из себя и существует ли вторая кровать. - Вот как. - Да, у нас так. - Кошмар. - Такие нравы, - развела она руками, улыбаясь. – Ну, теперь моя репутация спасена, а стрелка измерителя Милованкиного интереса переместилась с деления «Станин ухажер» на «Возможно, мой жених». - Как у вас все сложно, - констатировал я, вытаскивая из-под себя одеяло и складывая его. - У вас проще? - Конечно. Могут даже родители договориться и не спросить мнения. На красивом лице Станы появился ужас. - И что, тебя тоже так хотели женить? - Я уехал в Белград в семнадцать – в таком возрасте только сумасшедшие женятся. К тому же я даже еще не служил – кому такой муж нужен. - Глупость какая, - фыркнула девушка. – Кому есть дело, был парень в армии или нет. Ведь это же не главное. - Ну ты все же за военного замуж собираешься. - Да, но я.. я же не из-за этого. - Знаю, - кивнул я и принюхался. – У тебя горит что-то. Охнув, она унеслась, а я, быстро скатав свой матрас, последовал за ней. - Прости, подгорело немножко, - извинилась Стана, держа в руках сковороду. - Клуша беспамятная, какое мне замужество, я мужа голодом заморю. - Не волнуйся, - усмехнулся я, проходя к столу. – Думаю, для Мирослава это не будет иметь особого значения. - Почему? - Красивой жене можно простить отсутствие кулинарного таланта. - Нет-нет, Миро любит вкусно покушать, - замотала она головой, спешно накладывая в тарелку картофель. - А его мама такая прекрасная кулинарка, она меня просто засмеет. - Не волнуйся, она в Нише, а ты здесь. - Точно, а я ведь все никак не соберусь ей позвонить. Там же бомбежки каждый день. - Она поставила блюдо передо мной. - Можешь уже начинать ругать отвратительную хозяйку. Взяв вилку, я поднял кусочек мяса и прожевал его. - Вкусно, - сообщил я, даже не соврав. Стана смотрела на меня с явным недоверием. – Очень вкусно. Можешь и себе уже наложить. - Нет, я не голодная, - она продемонстрировала крупное яблоко. - Так, ради витаминов. - Это хорошо, - кивнул я, отставляя тарелку и беря из вазы еще один фрукт. – Мне тоже витаминчиков не хватает. - Ты бы покушал… - Да ну, что ты, я и не голодный совсем. Уголки ее губ жалобно опустись вниз и она тихонечко вздохнула. - Даро, я не могу. - Есть не можешь? Давай, я научу. - Ну пожалуйста. Я денечек на яблочках только посижу – я давно купила, они уже портятся. - Здорово, вдвоем мы их в два раза быстрее съедим. - Аааа, меня твои родители заругают, что я тебя голодом морю, - нашлась девушка. - Попытайся еще раз, - попросил я, скептически наблюдая за ней. – Так себе отговорка была. Снова скривив рот, Стана встала и, взяв чистую тарелку, наложила еще одну порцию. Сев за стол и отложив яблоко, она принялась за еду. - Ты не понимаешь, - пробормотала она с набитым ртом. – Если я поправлюсь, это обернется катастрофой для нас обоих. - Даже если меня уволят из-за этого, я буду счастлив, зная, что ты перестала морить себя голодом. - Надеюсь, до этого не дойдет. – Стана поднялась и, сунув в мойку посуду, прошла к двери ванной. – Я ненадолго, думаю, нас не выгонят, если мы на работу приедем. - Точно нет. Она заперлась, и в комнатке зашумела вода. Никогда не имея даже призрачной возможности оказаться с ней рядом, даже в мысли такого свойства не посещали меня. Я много раз ловил себя на ненормальности моей любви: я не мог даже подумать о том, чтобы отбить ее у Мирослава или попытаться добиться ее за его спиной. Мне нужна была она – все без остатка, без страха, что кто-то увидит и подумает не так, без сомнений и кривотолков. Я не знал, что говорило во мне больше - тщательно загоняемый вглубь мусульманин, твердо верящий в то, что женщина может принадлежать только одному мужчине, или просто природный эгоист, не желающий никого ни с кем делить. Я хотел счастья и любви, я желал быть рядом с ней всегда, во всех моментах и ситуациях… Я оборвал самого себя, останавливая размышления разошедшегося параноика. Возможно, она права, и мне действительно нужно жениться, хотя бы для собственного успокоения. Да, это немного старомодно – жениться без любви, но все же случается и в наши времена. Далеко за примером ходить не нужно - Илир женился на соседской дочери только потому, что у ее отца имелся собственный магазин. Она боялась его первое время – ведь ей тогда едва восемнадцать исполнилось, да и он даже не делал вид, что любит. Но со временем привыкли, вот уже двое детей растут, и они оба даже не вспоминают, что поженились по расчету. Мне не нужен расчет, не нужно содержание от тестя и даже любовь жены - мне просто нужен покой. Я буду благодарен той, еще незнакомой мне девушке за то, что поможет выбраться из ада собственной одержимости, что даст возможность придти в себя. И родит мне дочку, которую я, как и обещал, назову Станой, и полюблю уже эту Стану, Анастасию Кадаре, быть может похожую на меня чем-то и ни капли – на нее. - Даро, - вырвал меня из дум ее голос. Она стояла в дверях, с замотанной полотенцем головой и с заботой смотрела на меня. – Что-то случилось? - Нет, я просто задумался, - ответил я. - Все в порядке, правда. - Ты не покушал. Совсем несъедобно, да? - Я все съем, не переживай. Я очень глубоко задумался. - Уже все остыло, - вздохнула Стана и присела за стол, подпирая щеку рукой. - Что-то не так? - Да это я так, о своем, - поморщился я, разминая картофель на тарелке. – Наверное, пора мне домой возвращаться. - Домой? – переспросила она. – К ракете? - Думаю, Вера убедила военных забрать ее. Она очень настойчивая. - А если не смогла? - Без взрывателя бомба не такая опасная. Если быть осторожным… - Понятно, - оборвала меня Стана и, вскочив со стула, выбежала из кухни. Ни о каком аппетите уже давно не было и речи, как и о чувстве того, что я все сказал и сделал правильно. Оставив почти нетронутую еду, я пошел за ней. Она сидела на диване и, повернувшись лицом к окну, с ожесточением раздирала щеткой мокрые спутанные волосы. На ее глазах не было слез, но сжатые в тонкую линию губы говорили о том, как трудно было их сдерживать. - Не рви их, не надо, - попросил я, высвобождая расческу из ее рук. – Прости меня. - Я знаю, я не сахар, - заговорила девушка, все еще упрямо смотря в сторону. – Даро, скажи, что я делаю не так? Я настолько плохая хозяйка? Отложив щетку, я все же обнял ее за плечи. Резкий, еще яркий запах шампуня, задержавшийся на ее волосах, раздразнил мое обоняние, и я ощутил, как по коже пробежал холодок. - Ты прекрасная хозяйка, - ответил я. – Но я тебе в тягость. - Неправда! - Подожди, дай я закончу. Я чужой тебе человек, ты даже не можешь расслабиться, вернувшись домой. Тебе приходится думать, как меня устроить, чем накормить, доволен ли я всем. А тебе нужно заботиться только о себе. - Чужой? - переспросила Стана, оборачиваясь. - Скажи, что ты пошутил, сказав это слово. - Нет, это правда, - качнул я головой, убирая руки. – Не родня, ни дальняя, ни близкая. Никто. - Как ты можешь так говорить, я знаю тебя в два раза дольше, чем Мирослава! - Но я не Мирослав. - Тебе и не надо! – воскликнула она. – Господи, ты же совсем другое, ты для меня как самый родной человек! Миро появился в моей жизни, я его очень люблю и безумно счастлива, что он рядом, но ты…. мама, папа и ты – это то, что всегда было и будет со мной. – Она положила мне на щеку свою прохладную ладонь, но от нее в сердце стало только теплее. – Почему ты не хочешь поверить в то, что нужен мне? - Потому что ты выбрала меня из-за того, что я спал. Потому что максимум через полгода ты выйдешь замуж, а ты сама знаешь, что очень мало мужчин верят в то, что можно быть просто «коллегами». И самое главное - я из Приштины. Албанец. Стоит мне переступить границу Косова, и в моих руках окажется автомат. И я должен буду пойти убивать сербов. Тяжело вздохнув, Стана обвила мою шею руками, прижимаясь к груди. - Это неправда, - шепнула она. – Ты никого не будешь убивать. Ты же мой Даро, ты десятки раз лазил на деревья, гаражи, балконы, снимая котят, ходил во все самые ужасные подвалы за застрявшими там собаками… Ты даже бабочек не мнешь, мне проще поверить в то, что США нас вдруг в НАТО пригласят, чем то, что ты можешь кого-то убить. Даро! – провозгласила она испуганно. – Какая я дура! - С чего ты так решила? - Помолвка! Она уже была, а ведь главным назначили моего придурочного двоюродного братика Гойко! Какая я глупая, почему я тебя не взяла? - Наверное, потому что мы не родственники? - Глупости, он тот еще фрукт - приехал из Подгорицы на один день, а завис на неделю. Он там всех совершенно замучил, уже не знали, как его домой отправить. Все, решено – на свадьбе братом будешь ты. Не выслушав моих протестов, она вихрем вылетела из комнаты. Не было и мысли о том, чтобы попытаться объяснить ей все причины, по которым я никак не могу стать ее «братом», начиная с мусульманства, хоть и не практикуемого, но все же не отмененного, и заканчивая нулевыми знаниями о сербских свадьбах. Последняя, самая главная причина отрезала мне любые пути к этой свадьбе - я уже давно надеялся устроить прямо перед этим днем себе какую-нибудь язву или пресловутый аппендицит. Мне бы это очень помогло не присутствовать на торжестве. - О, ты еще не собрался? - проговорила девушка, так же стремительно возвращаясь в комнату. Уже совершенно накрашенная и причесанная, только еще в халате, она быстро направилась к шкафу. – Так иди на кухню, я сделала тебе кофе и бутерброды. И не вздумай отказаться, иначе буду кормить так же насильно, как и ты меня. Сегодня в опаздывающих оказался я, но, к счастью, долго ждать меня не пришлось. В телецентре нас не ждали, и, снова удивившись нашему рвению, сообщили, что прошедшая ночь была чем-то средним между кромешным ужасом и глобальной катастрофой. Самолетов терзавшую нашу страну уже было шестьдесят - на десять миллионов человек, из которых три четверти были просто не в состоянии воевать. Их и бомбили, а слова, произносимые с экранов телевизоров главами США и НАТО о том, что удары производятся только по военным объектам, были ложью – вся страна знала и видела, что жертвы среди мирных жителей несоизмеримы с потерями армии. Двадцать шестого ракеты полетели на города при свете дня, и сербы дрогнули. Понимая, что усилий маленькой страны ни за что не хватит на борьбу с врагом, превосходящим их по силам во много раз, они с надеждой обратили внимание на восток, туда, где простирались бескрайние земли той великой страны, что никогда не бросала их в беде. «Русские, помогите» - взывали не слишком аккуратно выведенные буквы на служащих плакатами белых простынях, вывешенных на балконах и окнах. Они не просили о помощи таких близких, «своих» македонцев, словенцев, боснийцев и даже хорватов, проживших с ними бок обок чуть ли не с начала мироздания, помня о соревнованиях усташей в сербских концлагерях. Неизвестно, с чем придут хорваты – с помощью родственному народу или снова с сербосеками, напоминая, что им, католикам, православные сербы совсем не братья. Русские – совсем другое дело. Каждому маленькому сербу чуть ли не с пеленок втолковывают, что тот, кто наверху в небесах, и те, что за морем, на востоке, чем-то похожи. Россия для Сербии – это сказка, в которую верят не только дети, но и взрослые: там другое небо, звезды больше, горы выше, а реки вовсе бескрайние. И там, среди сплошных снегов, живут совершенно удивительные люди, настолько великие, что в это с трудом верится. Сами русские вряд ли такого же высокого мнения о своей нации, но сербы уверены - они сильные, они могучие и стоит только случиться беде, они тут же помогут, хотя бы потому что в России в большинстве своем все такие же православные, как и они. В Югославии «руси» - это приговор, провозгласив который, человек попадает в водоворот сербского гостеприимства. Для русских оно другое. Тогда Россия не смогла помочь. Тонущая в море собственных проблем, огромная страна окончательно добила бы себя, ввязавшись в войну на чужой территории, но тогда для сербов они были последней надеждой. Они ложились спать, просыпались, работали, пережидали бомбардировки, лишь надеясь на то, что однажды в небе кроме огромных натовских бомбардировщиков вдруг появятся маленькие русские истребители и все закончится. Правительство не спешило их разочаровывать, и по телевидению каждый день шли ролики из Москвы - русские вышли на митинг, русские бастуют против войны, русские забросали здание посольства США камнями и банками с краской. Представитель в ООН борется за мир, как может, внося предложения о защите и голосуя против резолюций США и европейских стран - и вся Югославия молилась о том, чтобы его однажды услышали и признали правоту. Позднее, когда в Белград войдет техника российского десантного батальона, направляющегося в Косово, люди будут устилать их путь цветами, со слезами счастья на глазах славя «спасителей». Это будет нескоро. И все равно никому не поможет. Целый день мы провели на работе. Дневная бомбардировка незаметно перетекла в ночную – и уже стало казаться, что грохот взрывов никогда не утихнет. Вздрагивала земля под ногами, а вместе с ней вздрагивала и Стана, боязливо озираясь по сторонам. Она боялась, и я не знал, чего больше – именно бомбежек или признания того, что ей страшно. Вида старалась не подавать и так же неутомимо работала, совмещая должности журналистки, гримера, ассистентки и даже медсестры, забинтовав ногу раненого осколком репортера-газетчика, подобранного Пелой и Марко, возвращающимися из Нови-Сада. Одновременно ей пришлось освоить еще и профессию переводчика, внимательно выслушивая шокированного нервничающего парня и успевая сверяться со словарем - журналист оказался французом. Впрочем, уже никто не выполнял исключительно прямые обязанности – я успел посидеть за монтажным столом, собирая выпуск и одновременно глотая кофе, который мне принесла главный звукорежиссер канала. По слухам за камерой сегодня стоял сам главный, а Ксану уже всерьез рассматривали на роль ведущей. - Даро, возьми булочку, - проговорила Александра, протягивая поднос с выпечкой, принесенной кем-то из работников. - Держи кассеты, сам посмотришь, что можно отрезать. Да, на нишавской записи нужно вырезать серединку – Звонимир что-то напортачил. И последнее – это тебе передали. Она положила передо мной газету и, загадочно улыбнувшись, вышла. На первой полосе газеты «Вечерняя Войводина», которая сейчас была у меня в руках, красовалась наша со Станой фотография почти в полный рост. Удачная – отвергать это было глупо, но любопытнее всего был заголовок, крупными буквами венчающий снимок – «Косово и Сербия неделимы. Они знают точно» - Мне Дана сказала..ой! – над моим плечом возникло лицо Станы. Ее щеки сразу же приобрели свекольный оттенок, но глаза восхищенно рассматривали тонкий лист. – Вот так Братичи! - Короли заголовков, - согласился я. – Теперь даже те, кто нас не знают, все равно сядут читать – интересно же, что за информация у нас такая. - Даже меня заинтересовало. О, господи, - воскликнула она, прикрывая рот рукой. – «Пример для подражания всем начинающим журналистам, настоящие профессионалы дела». В какой край ее понесло? - Вот здесь лучше посмотри. «Красавица Стана – идеал журналистки, ей хватает всего одной фразы для того, чтобы покорить любого». - Ну что бросил, дочитывай, - улыбнулась девушка. – «Рядом с ней всегда ее неотъемлемая часть – оператор Скандар Кадаре. Даро – так она называет этого замечательного молодого человека, косовского албанца по происхождению, сражающегося за нашу страну на информационном фронте. Все прекрасно знают его прекрасные репортажи, в том числе с сербских народных празднований, эта пара смогла придать старинным обрядам современный вкус…». - Все, потом дочитаешь, - велел я, убирая газету. - Мне еще Ниш резать, а без литра успокоительного это читать невозможно. - Ууу, бука. Устал? - Нет. Хотя с удовольствием бы прошелся по улице. - Правильнее сказать пробежался, - хихикнула Стана. – Там сейчас не походишь. В коридоре раздался пронзительный визг, который не утихал, а только множился. Оглушительно хлопали двери, и без того шумный, в последнее время, телецентр стал и вовсе похож на центральную площадь города, в какой-то крупный праздник типа Видовдана. - Господи, что случилось? – воскликнула Стана, срываясь с места и распахивая дверь. Прямо из коридора ей на шею бросилась Ивка. - Невидимку сбили! – вопила она, сжимая ее в объятиях. – Сбили! - Ивка, объясни, что случилось? - Сбили! – уже обнимая меня, не унималась девушка. – Он не невидимый! - Кто? - Самолет! - заорала Ивка, крутанувшись на одной ноге. - Самолет сбили, понимаете? Невидимку! Она отбежала, бросаясь на шею оператору Янко, а мы со Станой только переглянулись. - Наши ПВО? - слабым голосом спросила она. – Наши? - Ксана, где? - поймав за локоть режиссера, спросил я. – Куда ехать? - Наплюй, близнецов пошлем! - взвизгнула Ксана и чмокнула меня в щеку. – Народ, у кого-нибудь есть выпить? - Не надо, мы сами. Только скажи куда. - Буджановцы, под Румой. Брось, Даро, останьтесь. - Мы быстро, - пообещал я, утягивая Стану за собой. – Не прогуляйте блок новостей!