***
В том, что жизнь полна сюрпризов, я убеждаюсь в очередной раз, когда попадаю внутрь бара, где мы планируем сегодня изрядно перебрать. По пути к барной стойке мне попадаются исключительно знакомые лица, и я с глупой улыбкой здороваюсь с каждым встречным, только и успевая кивать и болтать головой. После натыкаюсь на компанию коллег, засевших в углу бара, и Лоретту, с которой мы не виделись всю эту неделю. Она приветливо машет мне рукой, подзывает к себе и подвигается на длинной лавке, заставляя всех собравшихся слегка потесниться. – Надо сказать, что я занимаю мало места, – пытаюсь пошутить и ловлю улыбку Софи. Рядом с Лореттой обнаруживается Том, жадно пьющий из своего высокого стакана. – Что происходит? – наконец, не выдерживаю и спрашиваю так громко, как позволяют приличия. – Наши боссы решили устроить нам приятный вечер, никто не знал об этом. Ну, кроме Джеймса. Я бросаю на него удивлённый взгляд, а он подмигивает мне. – Он всегда обо всём знает, – поддакивает Анджела, и Келли соглашается с ней, кивая. – Даже о том, что его не касается, – буркает Кирк. – Кстати, выпивка тоже за счёт работодателя! – напоследок заявляет Том. С этого момента начинается то, о чём я буду очень сильно жалеть. Но всё дело именно в том, что это будет после.***
Я редко напиваюсь до подобного состояния. Когда не чувствую ни рук, ни ног, ни, тем более, головы, а уж говорить о каком-либо влиянии серого вещества на последующие действия и говорить не приходится. Мы втроём вываливаемся из такси, расплачиваемся, глупо хихикая, и бредём вверх по улице, пытаясь сориентироваться. Лоретту качает из стороны в сторону, и Том заботливо придерживает её за талию, а я как-то справляюсь сам, жадно втягивая дым от его сигареты. В подобном состоянии хочется не только курить, но и делать глупости, о которых я буду после жалеть. В голове нет ни единой здравой мысли, и я позволяю себе чувствовать и быть ведомым.***
Вся следующая неделя пролетает почти незаметно. И мне бы очень хотелось сказать, что безболезненно. Я игнорирую всех, кого только могу, окончательно замыкаясь в себе, уделяя внимание только родителям (наведываюсь к ним три раза) и кошке, не требующей от меня ничего невозможного, в отличие от окружающих людей. Усердно работаю, заслуживаю похвалу от начальства, и в середине месяца получаю приятный бонус за свои старания – приличных размеров премию. Трачу все деньги почти сразу, теша своё самолюбие: хожу по вечерам в полюбившийся бар и даже завожу знакомство с какой-то дамочкой, которая незамедлительно начинает напрашиваться в гости. Вежливо отказываю, мотивируя тем, что никак не могу оправиться от последней связи с женщиной. И почти не вру. Двойное дно собственных слов уже не пугает. Выходные проходят так же скучно, как и всегда. Я бездумно глазею в телевизор, перемещаясь с кухни в гостиную, а уже оттуда в спальню, чтобы пережить очередную ночь, наполненную одиночеством и, что приятно, длительным и крепким сном. Почти не пользуюсь компьютером, не захожу ни в какие социальные сети и не беру незнакомые номера телефонов, опасаясь то ли звонков с работы, то ли ещё чего-то, что сможет меня задеть и снова расшатать тонкое равновесие, обретённое с таким трудом. Алкоголь ничуть не заглушает позывов социализироваться, поэтому в понедельник следующей недели я начинаю вяло общаться с коллегами, продолжая игнорировать Кирка; и Лоретту, изо дня в день забрасывающую меня сообщениями. Джеймс и сам не спешит со мной говорить, пребывая то ли в таком же состоянии, то ли попросту на меня забив. И мне становится плевать, потому что я знаю – всё наладится без моего ведома. Войдёт в привычную колею, настроит на нужный лад, стабилизирует скучную рутину. В среду, после обеда, на телефон приходит сообщение. В нём с дотошной грамматической правильностью сообщается, что всё происходящее требует скорейшего обсуждения. Мысленно задаю себе вопрос – а что, собственно, происходит? Ничего. Кто бы это ни был, он хочет видеть меня прямо сейчас, и не где-нибудь в приличном месте, а в туалете на этаже. На всякий случай перечитываю странное сообщение ещё пару-тройку раз и всё же поднимаюсь с места. Неторопливо преодолеваю офис, выскальзываю за дверь и иду по направлению к вышеозначенной комнате в конце коридора, с опаской поглядывая по сторонам. Не успеваю подойти к заветной двери, как чьи-то руки затаскивают меня внутрь и захлопывают её, а после и вовсе подтаскивают к кабинке, будто бы я – не человек, а элемент декора, который можно передвигать с места на место без зазрения совести. Но подсознательно я знаю, кто это. Я чувствую его руки, я знаю его запах, я знаю, каким он может быть, если нацелен на что-то. – Я могу подать на тебя в суд за домогательство в общественном месте, – отдышавшись, выплёвываю Мэттью в лицо. Он стоит напротив меня, и между нами слишком мало свободного пространства. – Твой номер удалила Кейт. Она приезжала с просьбой продлить контракт, но я отказал ей, всё же впустив в свой дом. Пока меня не было в кабинете, она услышала звонок, увидела твои имя и фото и решила сделать низшую гадость. Удалила контакт и наговорила какой-то чуши. Я пытался звонить, но… – Я заблокировал тебя, – подсказываю подрагивающим от напряжения голосом. – Почему ты не брал другие номера? Лиам звонил тебе каждый день, Себастиан писал сообщения на Фейсбуке, а я… – А ты ждал, когда же тебе принесут меня на блюдечке. Готового на всё. – Вовсе нет, Доминик. Я готов завоёвывать тебя даже здесь, в туалетной комнате, стоя с тобой лицом к лицу в грёбаной кабинке. – Я никуда не уходил. Был вот здесь всё это время, ни от кого не убегая и не пытаясь прикрыться собственной важностью. – И я не убегал, Доминик, – рука Мэттью опускается мне на плечо. – У меня были дела, которые нельзя было отложить, но по возвращении в страну я тут же поехал сюда, чтобы… – Чтобы что? – Чтобы попытаться сохранить хотя бы то, что осталось. Я не хочу говорить того, что должен сказать, здесь. Зато ничто не заставит меня замолчать по другому поводу. Я готов шептать тебе пошлости, готов даже оттрахать прямо здесь, лишь бы ты понял, что я не отпущу тебя так просто. Я выкуплю всю вашу грёбаную компанию, если понадобится. Перееду в Лондон, расположусь на верхнем этаже и буду вызывать тебя к себе три раза в день, чтобы унять свой пыл, который ты раззадориваешь даже сейчас, глядя на меня как загнанная охотниками лань. – Я… Он не даёт мне вставить даже слова, продолжая всё тем же тоном: – Буду трахать тебя на столе, уткнув лицом в чертовски важные бумаги, а ты будешь любоваться видом из окна и стонать так несдержанно, как только захочешь, потому что никто, слышишь, никто не посмеет побеспокоить нас в этот момент. – Мэттью… – вопреки всему – логике и чести, которые стремительно идут ко всем хренам, – я чувствую возбуждение, почти противоестественное и неуместное сейчас. – И тебе вряд ли придёт в голову мысль спорить со мной, ты будешь готов всегда и везде, – он делает шаг навстречу, а я невольно пячусь назад, в конце концов, больно стукаясь затылком о кафель. – Ублажить меня, пока я буду сидеть в кресле, с раздвинутыми бёдрами, разговаривать по телефону и любоваться твоей светлой головой, ритмично двигающейся внизу… Я сглатываю и распахиваю рот, надеясь надышаться навек вперёд, потому что дыхание перехватывает, и я боюсь задохнуться. – А после, – продолжает он, ухмыляясь почти неприятно, – не дав тебе закончить, я усажу тебя к себе на бёдра, протолкнусь внутрь твоей восхитительной горячей задницы и буду трахать, пока ты не кончишь на договора, извиваясь на мне и стеная так, что даже тупая сука секретарша убежит со своего места за дверью. И я всенепременно кончу тебе внутрь, чтобы ты весь день чувствовал меня в себе, – он заканчивает и шагает ко мне вплотную, больно хватая за волосы и целуя. Я мог бы противиться ему, отвечать грубостью на грубость, велеть ему заткнуться и идти на хуй, но он делает со мной что-то невероятное, откровенничая и всем своим видом демонстрируя то, что в приличном обществе сочли бы за беспардонность и никак бы не посчитали романтичным. Я хочу получить всё здесь и сейчас, в тесной комнатке для справления нужды, и в этом я снова не вижу ни намёка на романтичность, которая мне, если подумать, и не нужна, особенно когда он смотрит на меня так. Проскальзывает языком мне в рот и сжимает пальцами моё возбуждение, ведя ладонью за пояс уже расстёгнутых брюк. Его горячие пальцы не нежничают, а зубы больно прикусывают нижнюю губу, и я мычу, обвивая его плечи обеими руками, готовясь к чему угодно. – Я могу трахнуть тебя прямо здесь, – он перемещает свободную руку назад, обхватывая мою задницу и больно сжимая. – Хочешь? Не отвечаю, упрямо сжимаю губы и отворачиваю голову, потому что хочу так, что в глазах темнеет от желания, а утвердительное и почти унизительное для меня «да» жаждет сорваться с губ само по себе, поэтому я кривлю рот и шумно втягиваю воздух через нос. Где-то вдалеке раздаются голоса, а после в туалет кто-то заходит и прикрывает за собой дверь. Люди начинают переговариваться, и я чувствую, как по затылку проходится леденящая волна ужаса, потому что один из них – Томас Вездесущий Сукин Сын Кирк. – Ты хочешь, – шепчут мне в губы. – Мэттью, – я произношу это одними губами, и уже через секунду их накрывает властный поцелуй. Мне хочется несдержанно стонать, громко дышать и шептать ему ответные пошлости на ухо, обвив его тело руками и ногами, но вместо этого я прикусываю нижнюю губу и жмурюсь, когда он принимается целовать мою шею. Я понятия не имею, к чему нас приведёт всё это, но отчётливо осознаю, что мне будет плевать, если нас обнаружат. Горячие пальцы скользят между ягодиц, оглаживают и надавливают, а его свободная рука движется по моему члену, лишая последних капель разума. Я раздвигаю бёдра шире, опираюсь на стену и крепче обнимаю Мэттью за плечи, шумно дыша ему в шею. Кто бы ни находился в туалете, он с лёгкостью может услышать этот почти оглушающий для меня звук – и будь что будет. Он опускается передо мной на колени, шурша нашей одеждой, и расстёгивает мои брюки, спуская их до подрагивающих от предвкушения бёдер. Где-то, почти неслышно из-за стучащей в ушах крови, отголосок совести пытается нашептать мне: всё, что мы делаем, а главное – где, неправильно и противоестественно, а не вовремя проснувшаяся совесть и вовсе шипит о непозволительности ситуации. Все условности перестают иметь значение, когда он поднимает на меня взгляд. Смотрит прямо в глаза, улыбается совсем по-другому – отличной от произнесённых им слов улыбкой – и гладит под коленкой, наклоняясь к паху, чтобы тут же захватить мой член губами. Я ударяюсь головой о тонкую перегородку между кабинками, улавливая каким-то почти волшебным способом отрывок разговора: – …ты слышал? Посмел заявиться сюда, как будто бы он хозяин этого сраного мира. Слова, произносимые Кирком с ощутимым отвращением, я слышу, даже пребывая в полуобморочном состоянии. Глаза застилает пелена удовольствия, я касаюсь волос Мэттью, оглаживая его голову, и изо всех сил сдерживаюсь, чтобы не застонать на всю комнату. Том продолжает с кем-то переговариваться, и этот «кто-то» тихо отвечает ему; я даже не пытаюсь расслышать, о чём именно они ведут беседу. Единственное, что меня по-настоящему волнует, – это язык и губы Мэттью, выделывающие такое, отчего мои бёдра начинает потряхивать, а колени подгибаться. Он удерживает меня под задницу, нахально то сжимая, то разжимая пальцы, а я схожу с ума, боясь даже пикнуть. Не желая представать перед Кирком в ещё более компрометирующем меня положении, я прикусываю ребро ладони, стискиваю пальцы в кулак и впиваюсь зубами в костяшки. У меня нет привычки вести себя тихо, когда происходит нечто подобное, хотя бы потому, что я не склонен вести беспорядочную половую жизнь в общественных туалетах. Мэттью отстраняется, задирает мою рубашку до самых рёбер, целует в живот и вновь возвращается к прерванному занятию. Ведёт обеими ладонями по моим бокам и резко притягивает обратно к себе, заглатывая так глубоко, словно последние две недели он только и делал, что совершенствовал навыки минета. Успешно, надо сказать. Я думаю о том, какие у него горячие пальцы и язык, и эта мысль становится последней здравой в моей обезумевшей голове. Он старается изо всех сил, не издавая никаких лишних звуков, и через какое-то время я слышу, с какой силой хлопает дверь в туалет, наконец оставляя нас наедине. Шумно выдыхаю и сильнее цепляюсь пальцами ему в волосы, усердно елозя затылком по жёсткой поверхности перегородки между кабинками. Через пару минут всё заканчивается, и я даже не сразу понимаю, что произошло. Меня накрывает слепящей и оглушающей волной удовольствия, а Мэттью выпрямляется в полный рост, вытирает рот тыльной стороной ладони и неловко улыбается. В этом – весь он; быть нахальным и настойчивым, а через десяток минут сменить самодостаточность смущённым хихиканьем. Лезу обниматься и понятия не имею, что должен сказать. И должен ли? Мы стоим так некоторое время, не отлипая друг от друга, и абсурдность ситуации нисколько не мешает нам обоим, потому что сейчас нет ничего важнее, чем эти объятья. Может быть, они примирительные, а может быть – затишье перед бурей. Я всё ещё ничего не знаю о Мэттью, но не хочу думать об этом прямо сейчас.***
Возвращаюсь на рабочее место только после данного мной обещания не задерживаться здесь дольше десяти минут. Мэттью исчезает в неизвестном мне направлении, а я пробираюсь в офис, стараясь слиться со стенкой, усаживаюсь на свой стул и сосредоточенно глазею в монитор, ничего перед собой не видя. Рядом почти мгновенно кто-то образовывается, а в компанию к нему присоединяется ещё пара человек. – Мы слышали, – начинает Анджела. Я поворачиваю голову вбок, замечая рядом с ней Софи и, конечно же, Тома. – Что он здесь. – Кто? – спрашиваю почти безразлично. Мне уже плевать, что подумают коллеги, которых совершенно не касается, кто и в какое время приезжает сюда по делам. – Ты знаешь, – ядовито замечает Том. – Неужели принц Уильям и герцогиня Кембриджская? Они переглядываются, а я борюсь с отчаянным желанием закатить глаза и послать их ко всем чертям. Меня не отпускает полученное удовольствие, поэтому я лишь ухмыляюсь, когда Том изрекает очередное предположение: – Не удивлюсь, если нас уже всех здесь купили за бесценок. Знал бы ты, приятель. Они продолжают ошиваться рядом, и не думают никуда уходить. Нервно поглядываю на время, но знаю, что никак не могу выдать себя, лишний раз вызывая подозрения и без того возомнивших себя Шерлоками коллег. Келли что-то произносит, и в течение нескольких секунд вокруг меня образовывается долгожданная пустота. По направлению ко мне летит мисс Верджил, никого не замечая на своём пути. Я соскакиваю с места, нервно разглаживаю изрядно помятую внизу рубашку и кривовато улыбаюсь, когда она останавливается рядом с моим столом. – Доминик, у меня срочное поручение. Документы в папке, там же инструкция, разберёшься по дороге. Я непонимающе уставляюсь на неё, а она, недолго думая, подмигивает мне и улыбается. Мисс Верджил улыбается мне. – Собирайся, откладывать никак нельзя. Она удаляется, звонко цокая каблуками, а из разных концов офиса на меня начинают коситься. Надеваю пальто, наскоро обматываю шею шарфом и покидаю рабочее место, выбираясь в общий коридор. По дороге к лифту открываю предназначенную мне папку и останавливаюсь как вкопанный. В ней нет ничего, только сложенная в два раза записка. «Мэттью ждёт тебя на подземной стоянке, поторопись» Захожу в лифт и ещё раз перечитываю текст. Глупая улыбка сама по себе расползается по лицу, и я не в силах противостоять этой естественной реакции на все сегодняшние события. Мэттью и мисс Верджил знакомы? Что это вообще может значить? Лифт опускает меня до минус первого этажа, распахивая свои двери перед длинным коридором, ведущим к подземной стоянке. Я редко бываю здесь, ведь ни прав, ни машины у меня нет, и в ближайшем будущем я не намерен хлопотать над этим вопросом. Меня вполне устраивает метро и такси в особо ленивые дни, поэтому над покупкой машины я даже не задумываюсь. Я бреду между длинными рядами отполированных до блеска машин представительского класса, пытаясь понять, каким образом я должен найти ту самую. Вопрос решается сам по себе, когда слева образовывается высокий мужчина. Лиам вполне оправдывает свою фамилию, которую я так хорошо запомнил из-за дурацкой ассоциации и при весьма странных обстоятельствах. – Мистер Лонг, – киваю и улыбаюсь. Он расплывается в ответной улыбке, не забыв смущённо хихикнуть. Он не похож на человека, который, в случае чего, свернёт тебе челюсть, чтобы защитить своего босса, и уж тем более не смахивает на парня, способного принять на себя огонь, направленный на человека, ради которого он таскается по всевозможным городам день за днём. Мне открывают дверь и учтиво отходят в сторону, и я больше не чувствую себя идиотом или девицей на выданье. Это их работа, а я – тот, с кем сейчас хочет быть босс. С которым, надо сказать, я даже не планировал сегодня видеться. Или же вовсе не планировал. – Саманта передала тебе послание? Я устраиваюсь рядом с Мэттью и замираю, пытаясь понять, о ком он говорит. – Саманта? – Так её зовут. – Мисс Верджил? – Знаешь, у большинства людей в этом городе есть имя. – Не каждому человеку в этом городе приходится пережить то, что сегодня произошло. Осматриваюсь и ловлю довольный взгляд мистера Коннора в зеркале заднего вида. Он показательно вставляет в уши наушники и включает какое-то крохотное устройство, чтобы дать нам возможность поговорить. Люди, окружающие Беллами, на редкость тактичны и милы, и это удивляло бы, если бы я не знал, что на него должны работать только те, кого он выбрал лично. – Ты хорошо разбираешься в людях? – спрашиваю у него. Он закидывает руку на спинку сидения и ненавязчиво соскальзывает ею мне на плечи. – Достаточно хорошо. – Тогда скажи мне, что я чувствую сейчас. И что должен чувствовать. Мэттью молчит некоторое время; его пальцы окончательно пробираются за воротник моего пальто и осторожно касаются отросших волос. – Ты зол на меня и, скорее всего, на себя. И ты не должен испытывать какой бы то ни было вины, потому что для этого нет повода. Машина трогается с места. Мне плевать, где я окажусь этим вечером и что подумают обо мне коллеги, мисс Верджил и хоть сам Иисус Христос. – У тебя есть множество вопросов, на которые я буду вынужден ответить, потому что у меня нет выбора. Мне нужно твоё доверие. – Неужели? – Я бы хотел, чтобы ты верил мне. Я поступил не то чтобы дурно, но кое в чём приврал, и теперь должен искупить свою вину. – Куда мы едем? – Ко мне домой. – У тебя есть дом в Лондоне? – Нет, в Стратфорде-на-Эйвоне. Не сразу понимаю смысл сказанных Мэттью слов. Медленно отстраняюсь от него и, сощурившись, на всякий случай уточняю: – К тебе домой? – Именно. Он улыбается. Той самой безобидной улыбкой, какой одаривал в первый день нашего знакомства, когда мы распивали вино и не знали, чем закончится вечер. Точнее, я не знал. – Кое-кто может рассказать о сложившейся ситуации даже больше, чем я. И он обязательно сделает это. Мы препираемся в течение нескольких минут, пока я не напоминаю об Айрис – моей кошке, которая останется голодной. Даже меня удивляет то, что я способен думать о подобных вещах в такой момент. – Отдай ключи Стэну, он позаботится об этом. Я поджимаю губы и выуживаю из кармана пальто связку ключей, отдавая её мистеру Коннору. Тот припарковывается у ближайшей обочины, внимательно следя за всеми знаками, и выбирается из машины, пропадая на некоторое время. После возвращается и, кивнув Мэттью, вновь садится за руль. – Вы все такие подозрительные, – шучу, пытаясь разрядить обстановку. – Если бы я только мог пошутить по этому поводу, – отвечает мистер Коннор и вновь вставляет в уши наушники. – То он бы сказал, какой я требовательный мудак, который любит упорядоченность всех действий, которые касаются моего комфорта. – Я тоже касаюсь твоего комфорта? – Безусловно, – Мэттью мягко улыбается.